У главы местечковых записывателей Щюры было не так много привязанностей в этой жизни.
Вступив в зрелую пору, Щюра обожал хорошо выпить, закусить, а потом долго месить ногами кого-нибудь беспомощно лежащего на земле.
При этом надо учесть, что во все периоды своей удивительной жизни Щюра до обморока любил ещё и деньги, стараясь не утруждаться при их добыче.
Став при помощи своего сердечного дружка Мальвины главным местечковым записывателем, Щюра тянул из бюджета области дефицитные деньги, издавая вместе со сворой членов-записывателей несусветную чушь, выдавая её за высокую национальную литературу. Но большая часть бюджетных средств шла не в кассы типографий, выпускающих литературную дрянь, а в бездонные карманы Щюры. Дело в том, что вместо тысяч экземпляров типографии выпускали по договорённости с Щюрой десятки книг распечатанной галиматьи.
Сначала такая добыча денег вполне устраивала Щюру, но потом он понял, что ему доставались крохи, тогда как баснословные суммы загребают более решительные и предприимчивые люди.
Щюра со своими друзьями-подчинёнными пытались зарабатывать на продажной любви, используя относительную привлекательность Мины, но поэтессу не устраивало, что у неё сразу два сутенёра, а ей одной предлагают торговать любовью.
В этом была своя логика, так как Щюра нравился многим потенциальным клиентам из-за усов, которые возбуждали самые низменные чувства. Щюра отвергал такие посягательства только из-за мизерности оплаты подобных услуг.
Мальвина помогал своему дружку как мог.
- Будете искать охотников получить депутатскую помощь? – предложил однажды, сально улыбаясь, Мальвина.
- А их надо искать? – не понял Щюра. – Они ведь сами ищут того, кто бы им подал.
- Терпил, естественно, не надо искать, – стал серьёзным Мальвина, – надо искать деловых людей, готовых отдать 50% отката, чтобы получить живые деньги без каких-либо ремонтов.
Это был неплохой заработок – Щюра получал 5% от бюджетных средств, выделяемых на помощь малоимущим и прочим погорельцам. Все заработанные таким образом деньги патриот Щюра обменивал на доллары и евро и прятал в сейф, скрытый в подвале своего гаража.
Денег не хватало, потому что левая выручка за изданные за счёт бюджета книжки тоже превращалась в доллары и уходила в гаражный сейф.
Доходным делом оказались судебные тяжбы, которые Щюра проворачивал при помощи молодящейся правозащитницы и влиятельности своего дружка Мальвины.
Стоило появиться хоть какой публикации с упоминанием Щюры в местных СМИ, то сразу начиналось кропотливое изучение её на предмет морального ущерба, который предполагал солидное материальное возмещение. Даже неверно указанное количество изданных Щюрой книг могло стать существенным моральным ущербом.
Что говорить о тех, кто писал об избитых Щюрой людях.
Журналиста, написавшего об одном подобном случае, Щюра засудил на такую сумму, что тому приходилось получать только половину честно заработанных денег.
С этим журналистом Щюра случайно столкнулся среди бела дня у входа в ТРЦ.
- Привет! – погано ухмыльнулся Щюра. – Вот иду тратить твои пожертвования… Что же ты так мало зарабатываешь? Мне твоих бабок хватает только на один интимный вечер с моим дружком… Надо зарабатывать больше, тогда я обменяю заработанные тобой деньги на доллары, которые когда-нибудь буду спокойно тратить там, где мне всегда мечталось жить – на родине доллара!
- Ты же патриот вроде? – спокойно спросил журналист.
- Это я для быдла патриот, – жирно рассмеялся Щюра.
- Ты считаешь себя великим? – всё также спокойно продолжал спрашивать журналист.
- Я – человек, а ты – ничтожество! – отчеканил Щюра.
- Ты – просто мразь, – констатировал работник пера, сделал шаг вперёд и смачно плюнул в щюрино жирное лицо.
Солидный плевок пришёлся чуть повыше густых щюриных бровей. Вязкая слюна одолела в одном месте это препятствие и зависла над левым маленьким злобным глазом. Над правым глазом ничего не свисало, но он также был маленьким и злобным.
Щюра стремительно выхватил из кармана шестой айфон и сделал несколько селфи своего лица под разными углами.
- Ты попал! – торжествующе крикнул главный записыватель. – Теперь ты со мной никогда не расплатишься!
- А ты попробуй ударить меня, – предложил журналист, у которого лицо просветлело от полученного удовольствия. – А я тебе дам сдачи.
- Был бы со мной мой друг, тогда бы побил, – проворчал Щюра, – но мы тебя как-нибудь подзаловим, мы тебе все рёбра поломаем!
Говоря это, Щюра лихорадочно тыкал пальцами в айфон.
- Полиция? – крикнул он в аппарат, – нападение на депутата у ТРЦ! Срочно выезжайте!
Журналист не стал дожидаться приезда правоохранителей и, не прощаясь, ушёл по своим делам.
Прибывших полицейских Щюра встретил с густым плевком, медленно засыхающим над левым глазом.
- Вы должны взять вещественные доказательства для определения ДНК по делу об оскорблении действием! – приказал Щюра полицейским, с брезгливостью рассматривающим его. – Что вы стоите?!
- Может, это ты сам себя заплевал, – ухмыльнулся здоровенный прапорщик и, заняв своё место в патрульной машине, уехал на очередной вызов.
- Ах так! – вскричал Щюра, моментально дозвонился до Мальвины и выложил ему все свои последние новости. Через десять минут после разговора с Мальвиной к Щюре подрулила патрульная полицейская машина, чтобы обслужить уважаемого клиента с засохшим плевком на блудливой жирной физиономии. След оскорбления был осторожно снят и помещён в специальную пробирку для вещдоков, а с Щюры были сняты подробные объяснения.
- Свидетелей у меня много, – пообещал Щюра полицейским, – я их представлю суду в любое время.
Собственно, свидетелями оскорбления по показаниям Щюры оказались все члены местного отделения записывателей, возглавляемого Щюрой.
Офонаревший Щюра рвал и метал.
- Сегодня он плюнул мне в лицо, а завтра выстрелит мне в красно-казацкое сердце! – патетически завывал Щюра на суде, обливаясь липким потом.
- Я слышал, как ответчик грозился пристрелить истца, – монотонно объявили все члены местного союза записывателей, давая свидетельские показания и утверждая, что были рядом с Щюрой в момент его оплевания..
Особенно выходила из себя как обычно поддатая Мина.
- Пить надо меньше! – бросила она в лицо ответчику, который являл собой самого настоящего абстинента.
Неожиданно адвокат журналиста представил вниманию суда запись видеонаблюдения у входа в ТРЦ, на которой ясно был виден Щюра, размахивающий руками, и спокойный журналист. Никого из свидетелей не было видно.
- У меня есть кроме этого аудиозапись всего разговора между мной и истцом, – заявил журналист-ответчик.
Судья закашлялась. Ей было дано указание засудить журналиста, а видеозапись подтверждала показания журналиста, по которым он при встрече с Щюрой чихнул и мокрота, вылетевшая изо рта, случайно попала главному записывателю в лицо.
Суд объявил перерыв на месяц в связи со срочным отпуском резко приболевшей судьи.
Вечером в офисе записывателей царило мрачное и немотивированное веселье.
Главный записыватель, Мина и Моня сидели вокруг стола, где перед каждым стояла бутылка водки. Пили из горла, не чокаясь.
- Он мне всю жизнь платить будет! – выходил из себя Щюра.
- У него вещественные доказательства, – попробовала объясниться Мина, в состоянии подпития любившая покопаться в грязном белье. – А у тебя целая куча лжесвидетелей и обвинения, шитые грязными белыми нитками…
- Мне денег надо, денег! Я хочу уехать отсюда и забыть обо всём!
- Куда? – Мина любила ясность во всём.
- В Штаты. В США, где нет никаких записывателей, и не надо будет ломать комедию с творчеством, культурой и сохранением родного языка! – сорвался на визг Щюра.
- Ты зарулил не в ту степь, – опешила Мина. – Бред какой-то…
Моня неожиданно расплакался и начал навзрыд читать стихи Есенина.
Через минуту записыватели-алкаши пьяно рыдали и подрисовывали усы на портрете Есенина.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 43 (661)
