Глава местечковых записывателей Щюра думать практически не мог, но вспоминать своё прошлое любил. Он помнил, как ему, молодому тогда записывателю, сильнее, чем в туалет по-большому, хотелось вступить в КПСС. Тогда бы он стал полноправным записывателем со всеми полагающимися привилегиями и общественным значением.
Ведь записыватель котировался на уровне инструкторов обкома партии, которым всё было нипочём. Даже убийство.
Но заветному вступлению в КПСС всегда что-то мешало. Старшие записыватели-коммунисты на нетрезвых партийных собраниях вспоминали, что Щюра попался на плагиате, потом на махинациях с творческими поездками, с пропажей рукописей начинающих записывателей и вообще пишет чересчур трафаретные серые вирши о любви к коммунистической Родине, о трудовом и ратном подвиге советского многострадального народа.
Когда началась Перестройка, Щюра бросился в издательский бизнес, но издавал не русских классиков, а суетные истории то об агенте 007, то о замордованной рабовладельцем рабыне Изауре. Бабло просто-напросто хлынуло в Щюрины карманы, потому что конкуренции не было, а книжный голод во всех слоях населения был зверский.
У Щюры быстро набралась сумма, необходимая для приобретения заветной мечты – иномарки.
Когда Щюра впервые увидел свой «опель», он чуть не наложил в штаны от счастья. Он целыми днями натирал своего любимца, оборудовал его всякими автомелочами и прибамбасами, но кончилось счастье после первой же поездки в магазин за добавочной партией бухла. Паркуясь около магазина, Щюра врезался в авто справа. Он вывернул руль – и врезался в авто слева. Все повреждения были незначительными и легко поправимы, но Щюра резко дал задний ход и его опель на всём ходу протаранил грузовик-мусоровоз.
Щюра остался цел и здоров, а машина умерла.
После этого умер и книжный бизнес Щюры.
В провинцию хлынули качественные книжные новинки из Москвы, и провинциальным читателям показалась ненужной книжная халтура Щюры в мягких клееных переплётах.
В жизни Щюры наступила чёрная полоса – беспартийный записыватель с двумя книжечками невразумительных стихов с прокоммунистическими фрикционными модуляциями совершенно не котировался среди любителей изящной словесности.
К 1992 году КПСС приказала долго жить. Все мечты Щюры, связанные с партийностью и дальнейшей исключительно номенклатурной жизнью, рухнули, но Щюра не упал духом. Он был принят в ряды записывателей и после краха КПСС стал крутым демократом и начал травлю записывателей-коммунистов, которые не принимали его в свои ряды. Да они и сами трепетали перед демократом и нью-казаком Щюрой, быстро усвоившим псевдодемократическую фразеологию и крутые казачьи ухватки, весьма позабавившие бы настоящих казаков, если бы они были.
Щюра за двадцать с небольшим лет перебывал почти во всех парламентских и карликовых партиях. Не вступал он только в Компартию из-за какого-то мистического опасения.
Ему казалось, что если он вступит в Компартию, то в мироздании произойдёт перелом и всё в стране вернётся к старому, советскому, а этого Щюре совсем не хотелось. Теперешняя капиталистическая жизнь Щюре нравилась изобилием и возможностью наживаться, не ударив пальцем о палец.
Конечно, его привольная жизнь записывателя на иждивении бюджета стала возможной только благодаря близкой дружбе с облдумовским Мальвиной, но блеск этой привольной житухи придавал именно капитализм с его неограниченными возможностями воровать и тратить ворованное.
В нескончаемой гонке за дармовым рублём пролетела никчёмная жизнь. Было здорово – Щюра каждый год ездил в санатории, хорошо питался и одевался, чего не могли себе позволить многие люди, реально работающие, а не валяющие дурака так, как он.
Но когда дело пошло к пенсии, когда в активе Щюры остался только дутый авторитет маститого записывателя, у которого за душой не было ни одной популярной среди массового читателей книги, Щюра схватился за дурную голову.
- Всё нормально, - успокаивала Щюру уже немного поддавшая Мина, - если что – бутылки будем собирать… Самое хорошее занятие для пенсионеров…
Этот бред совершенно не взволновал Щюру, перед которым словно разверзлась бездна грядущей нищеты.
И потом на главного записывателя словно нашло какое-то озарение. Перед внутренним взором Щюры предстали боги коммунистического пантеона – подвыпившие Маркс вподручку с Энгельсом, Ленин в обнимку со Сталиным, Ким Мер Сен и Мао Цзедун, Пол Пот и Хо Ши Мин. Боги смотрели на Щюру с одобрением и благостно кивали головами, переполненными идеями освобождения человечества от всего лишнего, включая и жизнь. В сознании Щюры грянул во всю свою безумную мощь «Интернационал» в переводе Арона Яковлевича Коца. Потом неожиданно справа выплыл ухмыляющийся Зюганов.
- Бросай ты эту коцаную хрень слушать, - убедительно заявил живой бог Компартии, - ты наши песни слушай, русские…
И грянул «Марш коммунистических бригад» на слова Владимира Гавриловича Харитонова.
- Харитонов – графоман! – вскричал Щюра, дико завидующий Харитонову, написавшему сотни песен, каждая из которых становилась настоящим хитом в советское время.
- А ты такими словами-то не бросайся, - строго погрозил Зюганов корявым пальцем. – А лучше вступай в наши тесные ряды и пой тогда что хочешь – хоть эстрадные, хоть церковные, хоть казацкие песни. Главное – оставаться верным идеям нашей Компартии и мне лично. Уразумел?
Очнувшись от озарения, Щюра сразу накатал страстное заявление в местный обком Компартии.
И тут не обошлось без друга сердечного Мальвины, который сразу позвонил в этот самый обком и предупредил, чтобы не забыли выставить кандидатуру Щюры на ближайших выборах.
Мальвину все слушались и за его ласковые речи, и за жёсткий нрав, потому что ослушников его указаний уже никто никуда не выбирал.
Так что, вступив в Компартию, Щюра сразу стал своим человеком в обкоме, где меньше всего любили говорить о Ленине и Сталине.
Здесь кипели коммерческие страсти. В отдельном кабинете принимали заказы на выборы от депутатов сельсоветов до депутатов Государственной Думы. На всё была своя цена-тариф от нескольких миллионов долларов за госдумовский мандат до двадцати тысяч рублей за мандат сельсоветского депутатика.
В другом кабинете фанатичным партийцам продавали исторические сувениры: сушёные грибочки, которые Владимир Ильич с Надеждой Константиновной собирали в лесу под Шушенским, снопики сена из ленинского шалаша в Разливе, пустые бутылки из под любимого вина Сталина «Киндзмараули» и пустые же пачки из под папирос «Герцогавина Флор», табаком которых любил набивать свою трубку Отец всех народов. Здесь же недорого можно было приобрести автографы Сталина, Хрущёва, Брежнева, Черненко и даже Горбачёва. Автографы Андропова продавались гораздо дороже из-за их уникальности.
Перед Щюрой открывались новые горизонты.
- Хочешь быть дитятей войны? – спросила его в коридоре хмурая тётка, и увидев сомнение на лице Щюры, строго добавила, - Когда захочешь, будет поздно. А сейчас – спроста. Одна тысяча рублей за оформление – и медаль «Дети войны» - за 132 рубчика. Понял? Что, не хочешь льготы охрененные и прибавку к пенсии? Ну, гляди… Потом ко мне лучше не суйся…
Щюра подумал, проплатил тётке и сразу получил удостоверение дитяти войны и соответствующую самопальную негосударственную медаль.
- Скоро Дума примет решение! – пообещала тётка и исчезла. Больше её Щюра не видел, потому что в коридоре внезапно появились люди в чёрных масках с автоматами.
- Лежать! – орали автоматчики. – Хлебальниками в пол!
Щюра сразу бросился наземь и затих, тревожно вслушиваясь в мат-перемат, раздающийся в кабинетах, из которых автоматчики выносили компьютеры и чем-то набитые полиэтиленовые мешки. Внезапно на Щюру что-то посыпалось сверху.
Перед лицом Щюры упала пачка тысячных купюр, больно ударив его по носу. Но пролежала она недолго – руки в черных перчатках быстро сграбастали её, как и другие, лежащие по соседству.
Потом всем приказали подниматься и расходиться по домам.
На пороге уходивших из обкома встречал первый секретарь, улыбающийся, несмотря на густеющий фингал под левым глазом.
- Товарищи, всё в порядке, - говорил он, - завтра выходите… Будет общее собрание… Порешаем возникшие вопросы…
Через полчаса после этого Щюра сидел с Моней и Миной в офисе записывателей и пил с ними палёную водку.
- Куда податься? – плакал Щюра и не находил ответа ни у себя, ни у своих пьяненьких собутыльников.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 40 (650)