Глава местечкового отделения союза записывателей Щюра был хамом в обращении с людьми, зависящими от него, но по отношению к себе хамства не любил. Поэтому он поморщился, когда услышал на пустынной вечерней улице словесную тираду, обращенную явно к нему.
- Эй, фофан, закурить не найдётся?
Конечно, можно было сделать вид, что ничего не слышал и продолжать идти, не ускоряя шага, но в этом случае могли догнать, а это было как бы началом насилия.
- Я не курю, - отвечал Щюра, проклиная всё на свете. Ради этого народа он восставал в своих публицистических статьях против антинародного режима, и вот что он получает в награду: наезды на улице, где нет ни одного полицейского!
- А ты вообще-то – мужик? – раздался за спиной ещё один вопрос, - А то ведь бабы усатые тоже бывают…
На этот вопрос Щюра ответа не дал и продолжал идти к ярко освещенной улице, где мелькали авто и хорошо одетые прохожие.
Щюра как раз проходил мимо мусорных контейнеров, когда его сильно толкнули, сделав резкую подсечку, так что главный записыватель упал плашмя на толстый слой вонючих отходов цивилизации, устилающих пространство вокруг мусорных ёмкостей.
Уже пытаясь встать, Щюра почувствовал, что на него льётся вонючая жидкость.
- Трёх фуфыриков для тебя не пожалел, - раздалось над Щюрой.
Глава записывателей всмотрелся: над ним стоял сухощавый мужичок. Пониже Щюры ростом и значительно уже в плечах. И – главное – он был один! Никакой компании, которой больше всего боялся Щюра, не было.
- Да я тебя сейчас, - бормотал Щюра, пытаясь подняться. Ему мешали длинноватое стильное пальто и ставшие узкими в бедрах брюки.
Когда Щюра наконец встал во весь рост, оказалось, что бродяжка на самом деле во всех отношениях гораздо мельче Щюры.
- Ну я тебя, - забормотал главный записыватель, замахнувшись жирным кулаком и делая решительный шаг в сторону бродяги. Но пустить в ход кулаки не пришлось.
Бродяжка сделал пару ударов по заплывшим глазкам записывателя и толкнул того в грудь, так что Щюра опять оказался на вонючем до невозможности мусоре.
- Вот теперь ты стал как наш! – с восторгом произнёс мужичок.
Щюра не разделял этих восторгов.
- Ты за это ответишь, - шипел Щюра в бессильной ярости, поднимаясь с мусора.
- Не бери в голову, Щюра! – мужичок веселился вовсю. – Жизнь продолжается! Сейчас бухнём – и настроение резко улучшится!
- Мы знакомы? – удивился Щюра.
- В одно литературное объединение ходили по молодости, - веселился бомж, - я писал стихи-то получше твоих. Ты это сразу понял. Навязался в компанию. Узнал, где я живу, а потом настучал, что я устроил у себя притон, где спаиваю малолетних и приучаю их к анаше. У меня малолетних никогда не было и анаши не было, но когда менты нагрянули с обыском, они нашли пакетик с наркотой там, где ты сидел… Что, не так?
- Я не понимаю, о чём вы говорите, - врать Щюре было легко и просто, но внутри него похолодело, а веселье бомжа показалось зловещим.
- Вот здесь, мне кажется, находится чёрный ход магазина, - задумчиво пробормотал мужичок, нагнулся, поднял с асфальта камень и запустил его в окно, забранное решёткой. Сигнализация, естественно, сработала.
- Бежим! – чересчур истерически заорал мужичок, делая вид, что хочет бежать, но пока не выбрал направления.
- Я никуда не побегу, - строго заявил Щюра. – Я – законопослушный гражданин и мне бояться некого.
- А как же антинародный режим? – начал кривляться мужичок. – Менты ведь первым делом документы проверяют.
- У меня документы все в порядке, - похлопал себя по груди Щюра, но не почувствовал во внутреннем кармане паспорта и многочисленных удостоверений на ордена и медали.
- Где? – выдохнул обомлевший Щюра.
- В одном из мусорных контейнеров, около которых ты валялся, - с апломбом заявил мужичок…
Когда подъехала полицейская машина, Щюра копался в мусорном баке, а немного поодаль стоял покуривая бомж, выглядевший гораздо приличнее Щюры с его фингалами и грязным пальто.
- Чем занимаемся? – спросили полицейские, подходя поближе к контейнерам.
- Ищу паспорт, удостоверения на орден «Дружба», «Лермонтова», «Мицкевича», - начал перечислять Щюра, потом сбился и махнул рукой, - всё и не запомнишь…
Полицейские добродушно рассмеялись.
- В прошлом году у нас был бомж - бывший генерал, - поделился один из полицейских.
- А я на уровне генерала по записывательскому делу, - гордо вскинулся Щюра.
- А что пишете, - заинтересовался один из полицейских, имевший вид человека интеллигентного, - прозу, стихи?
- Я всё пишу, - Щюра вылез из мусорного контейнера и отряхнулся, - исторические романы, переводы стихов народностей Севера, злободневную публицистику…
- Ладно, - прервал Щюру старший наряда, - посмеялись и хватит. Был сигнал, что разбили окно магазина. Мы вас забираем для выяснения личности.
- А его почему не забираете? – возмутился Щюра, кивая на бомжа.
- А чего его забирать – это Серёжа. Его в храм пристроили. Он там и сторож, и плотник, и электрик, - махнул рукой полицейский, - а вот с тобой разбираться надо… Может, на тебе дела висят серьёзные…
- Я главный записыватель! - неожиданно разъярился Щюра, - я не бомж, я – научный сотрудник! Я без пяти минут депутат! Этот Серёжа меня без документов оставил!
- Сейчас мы тебя в обезьянник определим и разберёмся, что ты за гусь, - пообещал полицейский и начал обыскивать Щюру. – Опа! – воскликнул он, доставая из щюриного кармана полиэтиленовый пакетик с коричневатым порошком. – А это другой разговор! Приторговываем?
- Вы не имеете права! – выходил из себя Щюра, - я – кандидат в депутаты!
Совместными усилиями полицейские затолкали упирающегося Щюру в машину и повезли в отделение, где Щюру отвели в отдельный кабинет и начали «колоть».
Беда Щюры была в том, что по телевизионным каналам его давным-давно не показывали из-за его озлобленности и занудства. Его достижения демонстрировали только на сайте местного отделения компартии, но полицейские левыми взглядами не страдали. Так что никто из них не узнал в Щюре псевдознаменитого записывателя.
На все обвинения Щюра твердил, что он записыватель, научный работник и без пяти минут депутат.
Щюру поместили в «пресс-хату» местного СИЗО и как бы случайно оповестили жильцов этой камеры, что Щюра растлевал малолетних, приучая к анаше.
- Ты сладенькое любишь, и мы сладенькое любим, - улыбнулся Щюре старшой камеры – громадный мужик без проблесков интеллекта и доброты в лице.
Щюра кричал на всё СИЗО, но не долго.
- Чем-то рот заткнули, - прокомментировал это дежурный по СИЗО.
Когда через три дня Мальвина нашёл Щюру, тот признался не только в продаже анаши, но и в двух изнасилованиях, трёх убийствах и целой серии уличных ограблений.
Полицейские очень удивились, что Щюра действительно оказался записывателем.
Когда Щюра вошёл в свой родной офис записывателей, ему на шею бросились Моня и Мина.
- Хорошо, что эти изверги не тронули твоих усов! – вырвалось у Мины.
Щюра не стал говорить, что его бывшим сокамерникам они даже нравились. Ему было очень плохо.
Он многое понял, но так и не понял главного: «Никогда не делай другим того, чего не желаешь себе».
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 29 (639)