Вторая половина прошлого столетия, Донбасс, шахтёрская и радикально индустриальная Горловка, представляющая собой огромную многоотраслевую промзону, над которой постоянно клубятся и по-разному пахнут разноцветные дымы из сотен труб.
Всё и везде кипит, шкварчит, лязгает и ухает, время от времени этот рабочий шум заглушают заводские, комбинатные и фабричные гудки, оповещающие город о начале одной и окончании второй и последующих смен. Во всём этом уютно устроились мы – донецкие пацаны 60-х.
Нам в нашем городе совершенно не скучно: есть сотни интереснейших мест, куда нам нужно тайно попасть и что-нибудь вытворить – начиная от шахты и карьеров и заканчивая металлургическими заводами и транспортными узлами.
Если посмотреть на старую экономическую карту Донбасса, то на ней не видно посёлков и топографических обозначений из-за значков и символов десятков отраслей и сотен производств. Словом, гольные квесты на любой вкус. На фоне этого – рыбалки, охоты, набеги на сады и поля, выливание сусликов, ловля певчих птиц, взрывы карбида, магния и серы, изготовление подпалов и жиганов, покорение вершин терриконов и вся босяцкая романтика. Кроме того, жизнь с раннего возраста по понятиям и некое трепетное почтение к тюремным традициям и фольклору. Последнее не фанатично, умеренно и с осторожностью. В связи со всем этим октябрята, пионеры, коммунисты, партия, пятилетки, ударники, стахановцы и всё что с этим связано очень органично вплетались в наше сознание и культуру всего Донбасса.
Это общая картина, а дальше – добрая человеческая история внутри неё. То есть – из детства.
…Идём мы с моим товарищем по улицам рабочего посёлка Мирный, что в Горловке. Традиционно босиком и накинутых на плечи рубашонках, думаем, куда бы продуктивно применить свою прыть и хулиганскую фантазию. Вдруг видим, такие же, как и мы пацанята издеваются над маленьким грачонком или вороном, подбрасывая того в воздух, невзирая на его неумение летать.
Мы подошли и отняли беднягу и мучителей, снабдив их увесистыми поджопниками. Рассмотрели птеродактиля: хвоста нет, вместо него огрызки перьев, крылья немощные, через перо, края рта ещё желтоватые и вся эта конструкция орёт и чем-то воняет. Нужно было спасать меньшего брата, причём ото всех – и от людей, и от животных, и от его возрастной глупости.
Принесли его ко мне домой. Кошка слегка оживилась, собака тоже. Я взял лопату и пошёл в огород копать червей Барону – я его так назвал авансом, в надежде на будущие экстерьерные и интеллектуальные перемены. А пока я копал и переворачивал землю, а Барон с криками скакал под лопатой, алчно выхватывая из-под неё червей и их обрывки. Я уставал и садился, он подходил ко мне и орал мне в лицо, усевшись мне на коленку, дескать, КОООПАААЙ!!!
Дружба у нас с ним началась с первых секунд; я понял, что так и должно было быть. Отношения с кошкой и собакой, во многом благодаря моему авторитету, выстроились быстро и правильно. Пёс Пират разрешал барону жрать со своей миски, кошка Сильва терпеть не могла бароновских истошных воплей и старалась с ним не пересекаться, тем более что он клевался и щипался. Бабуся и Дедусь полюбили этого питомца, за мной же он следовал просто неотступно и, если не успевал, орал на всю Горловку и во всё горло.
Барон продолжал быть страшным. Если крылья слегка преобразились, то хвост не рос и торчал обломками толстых белых перьев. Зрелище печальное и противное. Но друзей не выбирают, и я ходил по улицам с этим пугалом, периодически поджидая его то за овражками, то за ручейками, то за канавками с валежником, пока он перелезет.
По вопросу хвоста и отсутствия перспектив освоения Бароном аэродинамики мне посоветовали обратится к голубятникам, благо их было много и это был закрытый анклав, состоящий из постоянно соперничающих между собой криминальных авторитетов. Они постоянно ловили чужых голубей, целыми днями бездельничали, выпивали, курили и смотрели в небо в надежде увидеть отбившегося от стаи чужого голубя и выпускали своих обученных перехватчиков с целью посадить чужака в захлопывающийся гамак своей голубятни. Сизари, дутыши, чубатые – я уже не помню этих названий.
Ну так вот, пришёл я к такому голубятнику и принёс Барона на консультацию. Голубятник – коротко стриженый, сильно татуированный человек лет 50, как я сейчас думаю, худощавый, вёрткий, быстроглазый и неразговорчивый. На «вы» называть у нас не было принято, я сказал: «Минзя, посмотри мою птицу, хвост не растёт». Он молча взял Барона, покрутил его в руках, и вдруг вырвал зубами и выплюнул наземь торчащие из грязного киля птеродактиля обломки перьев, после чего протянул мне обратно перепуганного Барона: «На. Забирай!». Я чуть не заплакал. Заметив моё уныние, Минзя, уже повернувшись спиной, молвил: «Не ссы. Через месяц не узнаешь своего Чкалова. Хвост будет лучше, чем у павлина».
Всё произошло именно так. Вырос сильнейший хвост, цвета блеска вороненого ствола. Барон освоил лётное искусство, фигуры высшего пилотажа, научился под патронатом моей Бабуси охранять от воробьёв цветущие деревья, Дедусь научил его собирать по двору мусор и бросать его в ведро. Питался Барон так же из миски Пирата. С кошкой тоже отношения выровнялись, теплее не стали, но и вражды не замечалось. Если Барону хотелось свежих червей, то он садился на лопату и орал, затем летел в ту часть огорода, где 100% были черви, что очень помогало и при сборах на рыбалку. Я важно вышагивал с друзьями по улицам, а надо мной, высоко в небе летел мой друг – огромный ворон по имени Барон.
По моему зову он пикировал с небес, садился мне на плечо и перебирал волосы в голове, расчёсывал, чистил уши, всё время при этом со мной разговаривая. Кушал с нами за столом, по крайней мере, присутствовал. Жил в летней кухне, форточку открывал в неё сам.
Так было несколько лет. Барон никуда не улетал, участвовал во всём происходящем в нашей семье и мы им гордились. Говорить он не научился, но речь и команды понимал чётко, исполнял правильно. От старости ослеп и захирел пёс Пират. Жил там же в будке, но мы с него сняли цепь. Опасности он уже не представлял, но железяка была для него тяжеловата. Кошка ещё была в полном здравии, но систематически рожать прекратила. Вообще, в семье шли неизбежные перемены: кто-то подрастал и мужал (я о себе), кто-то вступал в период зрелости, кто-то старел. Вдруг в один прекрасный день, видимо, сослепу не узнав Барона, Пират разорвал его напрочь, когда тот сел перекусить с его миски, как дела до этого тысячу раз.
Моему отчаянью и горю не было предела. Как?! Как это могло произойти…
Похоронили мы Барона с почестями, в саду, среди зарослей шелковицы, которую он сам же и посадил, залетая к соседям поклевать ягоды, а в туалет возвращаясь домой. Кусочек моего пацанячего сердца откололся и ушёл с моим Бароном куда-то высоко в небо, в которое я продолжал постоянно вглядываться ещё много лет, в надежде увидеть моего любимого птаха, умного и величественного Барона. Да что там, я и сейчас его помню и пытаюсь пообщаться с кем-то из его сородичей, не осчастливят ли они меня своей дружбой. Тщетно. Из детства ещё ничего не возвращалось. Даже Бабуся и Дедусь, чьи фотографии постоянно передо мной. Каким-то непонятным образом Барон не был запечатлён ни на одном снимке, но в сердце – до последнего моего дня.
50 лет прошло, но его имя в моём доме периодически звучит и есть кому о нём рассказать.
Это одна из моих историй, вкратце и с душой.