В одном из второстепенных персонажей нового бестселлера "Оборотный город" популярного писателя-фантаста Андрея Белянина можно узнать печально известного астраханского "деятеля культуры" Ивана Чудасова. Предлагаем читателям "Факта" отрывки из нового произведения нашего знаменитого писателя-земляка.
– Какая холера ко мне в двери ломится? – грозно спросила моя красавица голосом генерала Иловайского 12 го.
Я томно приоткрыл один глаз, лежу на дядиной оттоманке, укрытый его мундиром. И уютно мне, и тепло, хоть до сих пор и мокро…
– Прощения просим, там какой то хмырь небритый до вашего превосходительства нарывается!
– Гони его в шею!
– Да он вроде из этих, образованных… Так бить, что ли?
– А я на минуточку! – Судя по грохоту шагов, в горницу безапелляционно влез какой то пронырливый тип. – Здравствуйте, а кто тут Илья Иловайский? Он мне нужен. Мне известно, что он ищет клад. Это дело государственное, я должен знать.
– Да ты кто? – Судя по голосу, мой дядя слегка обомлел от такого напора. У нас, казаков, на старших по званию горло драть не принято, выпорют же так, что мало не покажется.
– Я Митрофан Чудасов, уездный учитель, филолог, учёный, автор нескольких статей в популярном среди культурных людей журнале «Введенская старина», поэт, сочинитель акростихов с!
– Интеллигент, стало быть…
Чтобы вот так быстро вывести моего дядю на фронтовую линию нарастающего раздражения, надо умудриться, но этому господину не пришлось даже особо стараться. Я разумно не поворачивался и не вылезал из под генеральского мундира…
– А это он, что ли, спит? А почему днём, разве днём спят? Что он, вообще, себе позволяет в присутствии посторонних? Ну разбудите же его, раз вы его денщик, это ваша обязанность!
Я укрылся с головой. Каким же надо быть непроходимым идиотом, чтобы генерала без мундира принять за денщика?!
– Ну? Поднимайте его, поднимайте! Нам надо поговорить. А вы подождите за дверями. Э э, не понял?
А чего тут понимать – звук взводимых курков двуствольного турецкого пистолета ни с чем не спутаешь, а стрелять дядя умеет…
– Так ты, штафирка штатская, моего хорунжего будить смеешь? Да у меня парень всю ночь жизнью ради Отечества рисковал, а ты на него голос повышать?! Я ж тебя, щелкопёра пузатого, своей рукой пристрелю, не побрезгую! Я ж тебе твоей же «Введенской стариной» да по чернильному рылу у…
После чего раздался грохот выстрелов, и кто то с визгом покинул помещение. Стало быть, прицельно палить не стал, а мог бы, добрый он у меня всё таки…
– Вставай, Иловайский! – Мой дядя устало спихнул меня с оттоманки и тихо попросил: – Там наливка в шкафчике, плесни ка стопку, все нервы винтом поднял, крыса учёная…
Я мигом вскочил, снял чужой мундир с орденами и, вернув его на плечи законного хозяина, быстренько налил страждущему успокоительного. Дядя хлопнул быстро, занюхал рукавом и жестом дал мне знак удалиться. Я подчинился.
– Слышь, Иловайский, – тихо предупредил он, – плохо наше дело, если всякие бумагомаратели да учителя уездные в него нос совать начнут. Но пальцем гангрену эту тронуть не смей, потом вовек не отмоешься!
***
Куда удрал настырный господин Чудасов, спрашивать не хотелось, я побаивался, что при личной встрече не сдержусь и нарушу слово ему по загривку.
Да и в самом деле, с какого перепугу мы, казаки, должны давать отчёт в своих действиях, направленных на пользу государства, всякому штатскому проныре? Только потому, что он где то тут учительствует, преподавая грамоту барским дочкам, и попутно отписывает по газеткам какие то там стишки?! Да у меня Прохор – поэт! Ему волю дай, он тут всё село неприлично обрифмует, потом назад перерифмует, да ещё и плясать под свои частушки заставит – талант не продашь, не пропьёшь, в окошко не выкинешь. А что за хрень такая этот «акростих», я вообще плохо представляю, надо бы хоть у Катюши спросить…
***
в ожидании неизбежных проблем вечером, я медленно доплёлся до нашей конюшни, где и рассчитывал найти Прохора. И кстати, нашёл, но не одного…
– А я вам говорю, милейший, что мне нужен Илья Иловайский! И я твёрдо намерен дожидаться его именно здесь! Я отлично знаю, что именно вы его слуга, а потому позаботьтесь, чтобы ваш хозяин прибыл побыстрее, у меня мало времени и терпения…
Ох, не приведи господь лампасами подавиться! Я прижался спиной к забору и, осторожно присев, развернулся, прильнув к щели меж досками. Старый казак вежливо, с достоинством слушал, как на него повышает голос довольно молодой, толстоватый до рыхлости человек в чиновничьем платье. Длинные, едва ли не женские волосы, неровная бородка и высокомерно брезгливый взгляд выдавали властную, но слишком себялюбивую натуру.
– Да ты кто будешь то, мил человек?
Я лишний раз поразился выдержке моего денщика.
– Имя моё вам знать без надобности, оно и так слишком известно! Ваше дело – поскорее доставить сюда Иловайского, а уж он даст мне отчёт за свои неразрешённые действия и народную смуту!
Ого, не слабо… Значит, у дядюшки этот тип пытался выведать, что за секретную миссию я выполняю и почему об этом не оповещена вся общественность, а тут меня уже преспокойно обвиняют едва ли не в государственной измене?! Безнаказанными такие слова оставлять нельзя…
– В чистом поле белый хрен, ни фига себе рефрен, – так же простодушно удивился Прохор, а господин Митрофан Чудасов (кто ж ещё!) вдруг презрительно фыркнул и на него:
– Банальная рифмочка! Так уже ни в одном культурном поэтическом обществе не пишут…
– А как пишут?
– Да уж не так примитивно! Истинные профессионалы слова пользуют акростих!
– Что ж за зверь мудрёный, ровно слон недоёный? А доить слона можно тока спьяна, на трезвую головушку – предпочтёшь коровушку… – не задумываясь, выдал мой денщик.
Уездный учитель примолк, переваривая, а потом вновь брезгливо выпятил нижнюю губу:
– Вы, видимо, местный самородок? Приличной литературы не читали, основ стихосложения не знаете, в столичных поэтических кругах не вращались, где уж вам понять тонкости верлибра, анапеста, тавтограмм, омограмм и изящную возвышенность выверенного акростиха!
– Да ты хоть один покажи, батюшка, – скромно попросил Прохор. – А уж мы одолеем, не сложней же он слов человеческих…
Всё. Раз разговор съехал на стихотворную стезю, я могу до вечера забыть о происках этого чиновного типа, ему отсюда живым не уйти. Надо бы и мне потихонечку делать ноги…
– Ну вот хоть к примеру: «Какая сво… какая сво… Ты – божество!» – горделиво прочёл Митрофан Чудасов. Прохор ничего не понял, я тоже, поэтому решил пока остаться.
– Ага, молчите, то то же! Или вот ещё, оцените: «Машка мыла миску, молоко молилось мелко. Мужем мычал модно, Машка молчит мрачно. Мысль мылила мозг – может, могу Машку?» Ну, каково, а?
– Да а, дурака дрекольем давить – даст дуба. – Мой поэтичный денщик скорбно перекрестился, я повторил его жест, убогих казаки не трогают. Мимо проходящие крестьяне с интересом покосились на меня и тоже прислушались.
Уездный поэт небрежно откинул назад роскошные кудри и гордо продолжил:
– «У лика улика: отпечатки от печатки!»
– Грозно? Не мало?! Гроз ноне мало… – Похоже, увлёкшийся Прохор лепил первое же пришедшее на ум.
Чудасов покраснел, но не сдавался, а публика меж тем быстро увеличивалась за счёт наших же незанятых казаков и вольной пацанвы…
– «На море роман!» А теперь прочтите эту волшебную фразу наоборот, каково, а?! Сражены?
– Город, казак, дорог…
– Плагиат! Я это где то уже читал!
– А я, мил человек, и слова то такого не знаю, – развёл руками наш донской стихотворец. – Да тока я тебя наслушался, а не хочешь ли ты нашим немудрёным слогом позабавиться?
– Не хочу! – гордо ответил уездный учитель и замер: в тяжёлой ладони старого казака чёрной змеёй играла нагайка.
Кто то из крестьян заботливо притащил длинную скамейку, неужто и впрямь подумали, что мы тут интеллигенцию пороть будем? Хотелось бы, конечно, но увы…
– Ты присядь на скамеечку да слушай помаленечку. Народ зазря не орёт, а поднимет дубину, так береги спину и то, что пониже, не доводи до жижи.
– В ка ка ком смысле?
– К рыхлому брюху да и туг на ухо?! Поубавь ка спесь и к казакам не лезь, забудь про Иловайского, как про врата райские! – жестко припечатал Прохор и неожиданно бросил в мою сторону: – А ты бы шёл по своей службе, ваше благородие, мы тут с господином поэтом ещё прилюдно поверлибримся…
Ух ты, зорок глаз моего денщика! Я встал в полный рост, козырнул присутствующим и скорым шагом дал ходу за село.
Сзади слышался свист, гиканье, одобрительный хохот да беспрерывная рифмованная болтовня одного шибко борзого умника с нагайкой. Ясно, что от чиновничьего догляда я пока избавлен. Не навсегда, до вечера, а всё одно приятно…
***
Дядя потрепал меня за чуб, и в этот момент за дверью раздались шум и крики. Мы удивлённо обернулись.
В горницу ввалился рыжий ординарец, пытавшийся как можно деликатнее остановить рвущегося с поводка господина Чудасова. Поверьте, это было безумно сложно! Реестровому казаку в сто раз проще прибить штатского хлыща, чем, разводя руки в стороны, просто удерживать его от опрометчивого шага. Но дядя чиновного учителя бить запретил, чем тот и воспользовался, отважно уверовав в собственную безнаказанность…
– Сию же минуту пропусти меня к генералу, холоп!
Рыжий ординарец побагровел и схватился за саблю.
Я в свою очередь за ординарца – ведь зарубит же идиота, а нам потом расхлёбывать.
– У меня письмо от самого губернатора! Он приказывает вам оказать мне полное содействие, ибо слухи о поисках клада приняли государственное значение. Сегодня же в Калач прибудут солдаты для обеспечения моей безопасности и гарантии законного проведения раскопок. Теперь то вы расскажете мне всё!
Я кое как сумел вытолкнуть дядиного казака за дверь. Сам Василий Дмитриевич безмятежно принял из рук скандалиста большой конверт гербовой бумаги, неторопливо сломал печать и протянул мне:
– Прочти ка, хорунжий, что то у меня зрение сдавать стало под вечер. То, что далеко, – вижу отлично а за ради писем да книг очки надевать приходится…
– «Его превосходительству генералу Иловайскому от его сиятельства генерал губернатора графа Воронцова.
Дорогой мой Василий Дмитриевич, не могли бы вы по дружески оказать мне некую услугу? Нижайше прошу Вас не чинить каких либо препятствий господину Митрофану Чудасову в его расследованиях. Мне самому этот тип неприятен до икоты, но он даёт уроки словесности подруге кузины моей жены, и все они своими слезами в один голос затребовали моего вмешательства! Вы же знаете, каково спорить с женщинами, да ещё в наши годы… Уж дайте ему там чего не жалко, пусть походит в расположении полка, только Христом Богом молю, не стреляйте в него более, меня тут с потрохами съедят! Ну а будет настырен сверх меры, тогда уж… тогда стреляйте, сам понимаю, как нибудь уладим сие досадное недоразумение…»
Во время всего чтения господин сельский поэт сначала стоял, демонически вращая глазами, выпятив подбородок и скрестив руки на груди. К середине текста его гордыня несколько пошатнулась, а к концу и вовсе начал вянуть самым неподобающим образом…
– «Засим вынужден откланяться и попенять, что давненько, батенька мой, Вы к нам не заезжали. Посидели бы вечерком, перекинулись в картишки, выпили кларета, послушали бы, как младшенькая моя на фортепьянах играет. Чудно играет! Пальчики розовые словно ангелы по клавишам так вприпрыжку и бегают… Приезжайте же! Со всем моим уважением и признательностью, генерал губернатор, граф Воронцов, Афанасий Петрович».
– Вот спасибо, хорунжий, уважил старика. – Мой дядюшка прошёлся по горнице, задумчиво нюхнул крепкого табаку из царского презента, громогласно чихнул два раза, перекрестился и сурово поднял бровь на чиновника: – Чем могу быть полезен, господин учитель?
– Мне нужен Иловайский.
– Так я и есть генерал Иловайский.
– Это общеизвестно, надо было обязательно напомнить, да? – скривился Чудасов, – Мне нужен ваш племянник! Всё село знает, что он ищет клад, а это дело государственное, и пускать его на самотёк недопустимо. Я отлично знаю окрестности, посвятил несколько лет изучению здешних нравов, читал лекции, имею опыт, в конце концов, вам просто необходим авторитетный руководитель!
– Тебе командир нужен? – Дядя повернул ко мне благородную седую голову.
– Ещё один?! – не шутя ужаснулся я. – Да мной и так помыкают все кому не лень, от собственного денщика до вашей милости! Нет уж, увольте, я как нибудь и сам себе шею сверну…
– Вот видите, сударь мой, не хочет он под ваше начало.
– Так прикажите, вы же генерал! – пристукнул ножкой Чудасов.
– А приказать ему я не могу, дело то не служебное. – Дядя выразительно прокашлялся, и в дверях тут же появился всё ещё багровый ординарец. – Будь любезен, братец, проводи господина знакомца подруги кузины губернаторской жены. Да проследи, чтоб с крыльца, не дай бог, не свалился!
– Я этого так не оставлю, я буду жаловаться, я… – Возмущённое кудахтанье учёного конкурента быстро стихло, а потом резко отозвалось коротким воплем.
***
А с осознанием всех этих моментов жизнь стала казаться куда краше, даже тот факт, что за мной бдительнейшим образом шпионили, ни в коей мере не мог испортить мне настроения. Да, я прекрасно видел суетливо перебегающую от плетня к плетню рыхлую фигуру господина Чудасова, в коричневом сюртуке с длинными фалдами, похожими на петушиный хвост. К тому же за ним стайкой неслись босоногие ребятишки, отмечая каждое его поползновение восторженным визгом и гиканьем! Ладно, решил поэт поиграть в индейцев, мне то что с того, пусть развлекается.
***
– Куда то спешите, Иловайский? – громко раздалось из за забора.
Я решил проявить благоразумие и промолчать, что придало господину Чудасову дополнительной наглости.
– Постойте же, право, нам есть о чём побеседовать. Быть может, наше первое знакомство было не совсем удачным, но что нам мешает пообщаться более открыто, без чинов и регалий? У нас много общего, мы близки по возрасту, оба полны честолюбия, оба не мыслим чести своей без славы Отечеству. Вы, как я слышал, Илья? Ну и меня зовите запросто, Митрофан Петрович. Так вот, Илюшенька…
Во мне кипело праведное раздражение от такого фарисейского панибратства, но, чтобы уехать от греха подальше, требовалось сначала поймать и взнуздать озорного арабского жеребца, а он не давался. Губернский учитель меж тем продолжал грозить и искушать…
***
И можно даже было не спрашивать о виновнике нашего поражения: за углом дома горделиво стояла неновая коляска длинноволосого сельского учителя, уже порядком доставшего нас за последнее время. Практически в эту же минуту и сам господин Чудасов появился на пороге, сияющий и презрительный ко всему миру, его руки торжествующе сжимали старую французскую карту, а за спиной тяжело встали два судейских пристава.
Он спустился с крыльца, не удостоив никого и взглядом, попытался пройти мимо нас, намеренно задев меня плечом, но ушибся и сбился с шага. Тем не менее выровнялся, сунул карту под мышку и, насмешливо качая головой в такт собственным победным мыслям, вышел за ворота. Чуть позже крепкая крестьянская лошадка повезла его вдоль забора вместе с приставами на доклад к губернатору и получению от его сиятельства более широкого круга полномочий. Ладно, ладно, сочтёмся…
Мы оценили поднятые им клубы пыли, не забыв потом сплюнуть через левое плечо и перекреститься, а я решительно направился к дяде. Мне было что ему сказать…
"Факт и компромат" №20, 09.07.10.