«Живого примера перед глазами не было: мы совершали ошибки, падали, поднимались и шли дальше...»

В Астраханской епархии Иоанно-Предтеченский монастырь, имеющий более чем трехсотлетнюю историю – единственный мужской монастырь, оставшийся из четырех, бывших до революции. Когда-то он располагался за пределами города, на небольшом пригорке урочища Красный бугор. Но Астрахань росла, расширяла свои границы, и теперь обитель находится в черте города, на улице Магнитогорская. Среди шума и суеты. Прошлое и настоящее монастыря – это стало лейтмотивом нашей беседы с игуменом Петром (Барбашовым), который чуть более двадцати лет является его наместником.

Расстрельное дело прадеда, или Переплетение времен и судеб

– Согласно исторической справке, в 1922 году обитель захватили обновленцы, и большая часть братии (а монахов «живоцерковники» называли паразитами, тунеядцами) вынуждена была уйти. Но Бог поругаем не бывает. Спустя сто лет после того захвата, спустя десятилетия после поругания святыни мы видим возрожденный монастырь, известный нашим современникам благими деяниями и многолетней миссионерско-просветительской работой. Не могу не привести два отзыва, написанные мирянами со всей проникновенностью: «Мой любимый монастырь. Строгие монахи с душами детей»; «Посетите этот монастырь, и вы поймете, почему так важно, чтобы они существовали на Святой Руси!»

– Мрачным периодом в летописи нашего монастыря можно назвать присутствие в его стенах обновленцев, принявших после революции сторону новой власти. Но затем последовал еще более мрачный период – страшный, кровавый... Там, где раньше был центр и средоточие монашеского молитвенного труда, стали расстреливать священнослужителей, монахов, не согласных с новой властью, стремительно ввергающей страну в пучину красного террора и безбожия. Разные встречались формулировки обвинения, вплоть до такой, с какой расстреляли и моего прадеда Филиппа Барбашова: «упаднические настроения». Арестовали его вместе с родным братом, Василием и расстреляли в одном из сел Лиманского района Астраханской области. Тогда это была Калмыкия. Относительно недавно, два года назад благодаря моему дальнему родственнику, который был председателем районного суда, я заполучил расстрельное дело своего прадеда. Читал документы взахлеб, где-то до пяти утра. Уже начало рассветать, а я не мог оторваться. И что меня сильно потрясло – фамилии доносителей. Такие же фамилии носили мои друзья детства. Получается, их ближайшие родственники донесли на моего прадеда, который по вечерам с прабабушкой Прасковьей читал Евангелие. Которые, как выяснилось, были тайными монахами, но поскольку монастыри тогда распускались, то жили общинкой в селе. И мне сразу стало понятно, почему прабабушка (мы говорили: «Баб Паня»), всегда ходила в черном. Два слова о друзьях: я так к ним стремился, я с радостью с ними играл, приезжая на летние каникулы к бабушке! Мы жили в Татарстане, бабушка – в Астраханской области. Дети, конечно, не виноваты, но вот такое переплетение времен и судеб дорогих мне людей я увидел, читая расстрельное дело, так и не дало уснуть... В ограде нашего монастыря мы воздвигли памятный крест и ежегодно в День памяти жертв политических репрессий служим панихиду. Вместе с мирянами – нашими прихожанами и прихожанами других храмов, приходящими к нам в этот день со всего города – мы молимся о всех безвинно убиенных во дни лихолетья.

«Молиться о людях – значит, кровь проливать»

– Батюшка, снова обращусь к исторической справке. 1992 год указывается в ней как начало возрождения Иоанно-Предтеченского монастыря. Судя по всему, на том основании, что усилиями прихожан и священнослужителей находившийся здесь склад «Заготзерно» был упразднен и в храме, пока приходском, стали совершаться Литургии. А статус монастыря разрушенная святыня получила в 1995 году, когда Священный Синод постановил возродить в ней монашескую жизнь. Вас сюда назначили наместником в начале нынешнего века. Как тут всё выглядело?

– Я бы сказал, крайне печально. Вокруг царила разруха. В ограде монастыря на тот момент еще жили светские люди, большие любители гулянок. Впрочем, ограды как таковой, элементарной ограды попросту не было – по территории бродили собаки и забредали любители выпивки, находившие для этого дела какие-то закутки. Жуткий был диссонанс: совершается служба, а рядом – гулянка. Я понимаю, что Господь давал нам таким образом потрудиться – чтобы всё здесь стяжалось трудом. Духовным и физическим.

– Сколько наших обителей, возрождающихся на исторических просторах Руси, прошли не только через разруху, но и через соседство с наркоманами, пьяницами, бомжами! Наверное, из таких воспоминаний можно создать целую книгу.

– И всё же самой главной проблемой была проблема устроения монашеской жизни. Хорошо, когда есть старец – наследник какой-то святоотеческой духовной традиции, в которой он воспитывался, и этот старец окормляет следующее поколение. А когда этого нет? Иными словами, мы попали в тяжелейшую ситуацию. Живого примера перед глазами не было: мы совершали ошибки, падали, поднимались и шли дальше, ясно осознавая, что все монастырские традиции, весь духовный опыт наших предшественников – всё это было погребено вместе с последними монахами, жившими в стенах нашего монастыря. А нам надо было начинать с нуля. Учились мы по книгам и, словно слепые котята, пытались упражняться в том или ином делании. Знания, опыт, которые находили в духовной литературе, старались применять на практике, и Господь как бы внушал, что делать. Потихонечку появлялся тот «штучный товар», которым является каждый монах – настоящий, конечно, ищущий Господа. Насколько нам тяжело пришлось – это, думаю, могут понять только монахи, ведающие, что значит отречение от мира. Да, ты от мира отрекся, ты принял обеты, но монастырь находится в городе, где так много людей, коих нельзя оставить без слова Божия и христианского участия в их судьбе! И мы, то и дело падая, но – повторю – поднимаясь, чувствовали, что в полной мере исполняются слова преподобного Силуана Афонского: «Молиться за людей – значит, кровь проливать».

Знаете, что я сразу сделал, став наместником обители? Создал воскресную школу для детей. Просто увидел, насколько это необходимо. Фотографию первого выпуска – 23 учащихся тогда было – можно увидеть у нас на стенде. Так интересно: выпускники приходят в обитель со своими малыми детками, и когда мы молимся перед началом занятий в воскресной школе, детки подпевают «Царю Небесный Утешителю...», а в конце – «Достойно есть». Сейчас в воскресной школе при монастыре учится около 150 ребят.

...Еще приведу высказывания, услышанные мной в юности в те непростые годы, когда Советский Союз развалился, и многие пребывали в растерянности, не представляя, как жить дальше. Герой одного американского фильма (его сыграл популярный актер Аль Пачино) – отставной военный, потерявший зрение. Во время войны он видел людей со страшными увечьями, без рук, без ног. И вот что полковник говорит студенту: «… но хуже всего это ампутированная душа. Душу протезом не заменишь». Крепко засели в памяти и другие его слова: «Я всегда знал, какой путь правильный, я всегда это точно знал. Но никогда не шел по нему. Знаешь, почему? Потому что это слишком трудно». Монашеский путь – он слишком трудный. Только если мы избрали его, если посчитали этот путь для себя правильным и пошли по нему, то каждое мгновение должны помнить, что монашество – это соль Церкви, соль земли, а значит монах должен осолять мир.

– Отче, скажите, сколько братии было в самом начале Вашего назначения наместником и сколько сейчас подвизается?

– В 2001 году здесь было три иеромонаха и один иеродиакон. Слава Богу, братии прибавилось: сегодня нас тринадцать человек. Хочу заметить, что, согласно историческим сведениям, наш монастырь всегда был немногочисленным: в нем подвизалось не более четырнадцати-пятнадцати человек. В современной истории обители случалось, что число насельников росло, но как только оно увеличивалось, предыдущий правящий архиерей забирал одного, второго, третьего – отправлял их на приходы. В те годы в разных уголках Астраханской области образовывались церковные общины, и очень удобно было направить туда – особенно в дальний приход – монашествующего. Ведь ему не надо думать о размещении семьи, о школе для своих детей, как, допустим, белому священнику. Особо мы переживали, когда из монашеской семьи забрали нашего духовника...

– А когда забрали иеромонаха Антония (Азизова), на котором, судя по всему, многое в обители держалось, что Вы с братией почувствовали?

– Что можно почувствовать, если твой собрат, очень достойный и деятельный, удостаивается высочайшего доверия Церкви – возводится в сан епископа? Я, наверное, могу о нем рассказать даже больше, чем его родная мать, потому что я видел его труды, принимал у него исповедь, знал тайные движения его души. После разукрупнения Астраханской епархии епископ Антоний возглавил новосозданную Ахтубинскую епархию, а чуть более года назад, согласно решению Священного Синода, стал главой более крупной епархии – Волгодонской, входящей в состав Донской митрополии. Отвечая на Ваш вопрос, скажу: мы искренне тогда порадовались за своего собрата. Радуемся за него и сейчас. Если у нас он был ответственным и рачительным экономом обители, прекрасным директором и преподавателем монастырского Центра духовно-нравственного воспитания «БоголепЪ», авторитетным заведующим и преподавателем епархиальных миссионерско-катехизаторских курсов, то даже не сомневаемся, что он стал хорошим архиереем и по-прежнему движим горячим желанием служить Богу и людям.

Хотели потрудиться в уединении, и что из этого вышло

– Знаете, отец Петр, большое впечатление произвело то, как в монастыре с начала третьего тысячелетия всё интенсивно строилось, реставрировалось, восстанавливалось. Словом, как обитель на глазах горожан преображалась.

– О нас в городе так и говорили: непрерывная стройка.

– Однако не меньшее впечатление произвело и развитие скита за городом.

– Скит-подворье появился у нас чудесным образом, но история это долгая – о ней я подробно рассказал в книге «Дорога длиною в три столетия», написанной с Людмилой Георгиевной Бухтояровой, ныне покойной. Насельники обители чувствовали, что в городе с его давящей суетой жить тяжело, и хотели где-то еще какой-то деятельностью заниматься, трудиться ради собственного пропитания и для поддержания ближнего. Находясь в русле церковной жизни, мы надеялись найти за городом уединенное место, и чтобы там был небольшой храм. В наших краях дельта Волги, Волга дробится на множество речушек, и одно место было такое, что эти речушки как бы огибают его территорию – получается своеобразный остров. На этот своеобразный остров вел мост. Правда, остров оказался пустым, и подумалось: ну для чего тут мост? Лишь позже я узнал, что это колхозная земля: прежде на ней находилась молочная ферма. После развала страны «благочестивые» колхозники всё растащили, и следов присутствия фермы не оказалось. А мост остался – его просто так не разберешь. Рядышком был комплекс зданий бывшего студенческого лагеря, где студенты, приезжавшие помогать убирать помидоры, арбузы, картошку (насколько я знаю, из Ленинграда, Саратова), и обгоравшие на нещадно палящем южном солнце, выражали свое недовольство по поводу всяких неудобств, скажем, в слишком экспрессивных надписях на стенах и заборе. Всё вдоль и поперек было исписано словами типа: «Бог придумал рай, а дьявол – астраханский край!». Мы выкупили полуразрушенный студенческий лагерь и островок. Лагерь оградили – поставили новый забор, провели косметический ремонт зданий, утеплили их, и те надписи оказались погребены под слоями отделочного материала. Также мы восстановили водопровод, электроснабжение, газопровод. И что особенно важно – объединили три комнаты, сделав там домовую церковь, и возвели колокольню. Церковь назвали в честь иконы Божией Матери «Неупиваемая Чаша», потому что недуг винопития в ближайших селах Казымякского района был очень сильным. Из подмосковного монастыря в Серпухове специально привезли сюда список с чудотворной иконы.

Поначалу сельчане, давно не слышавшие слова Божия, встретили братию настороженно – всякие небылицы пошли... Сегодня скитская церковь выполняет роль и приходского храма, и приход живет полноценной жизнью: регулярно совершается Божественная литургия, каждый день служатся молебны с чтением акафиста иконе «Неупиваемая Чаша». В церкви венчают, крестят детей, исповедуют, причащают, отпевают... Что касается хозяйственных работ, мы занимаемся в скиту огородничеством, садоводством, животноводством.

– На международной конференции в Москве (2018 г.), посвященной духовному наследию египетских отцов и его актуальности для современного монашества, Вы, отче, в перерыве рассказали мне, что монастырская братия занимается виноделием, изготавливая также кагор для богослужений по старинным рецептам, без добавления спирта и консервантов. А недавно я прочитала, что в скиту высажено 150 сортов винограда! Для кагора какие сорта используете?

– Магарач, Саперави, Изабеллу – да тут длинный список можно привести! Все они – с высокой сахаристостью. Чего-чего, а солнца у нас хватает! Виноград вызревает отлично.

– Еще Вы упоминали о некой «диковинке» – производстве биогумуса.

– С горечью говорю: производство этого удивительного экологически чистого удобрения (продукта жизнедеятельности дождевых червей) пришлось свернуть. А сколько труда мы вложили, разрабатывая высокотехнологичный процесс! Сколько материала закупили! И воочию видели: засыхает какое-то растение или дерево – добавляешь биогумус, оно расцветает. Просто чудеса происходили! Но нас не пустили на торговые площадки – там «все свои». Хотя наш гумус по лабораторным показателям более высокого качества и при этом дешевле. В общем пришлось мне снять розовые очки...

А вот животноводство стараемся развивать. Начинали в 2004 году с двух коров, Божией милостью нам пожертвованных. В 2007 году официально зарегистрировали крестьянско-фермерское хозяйство (КФХ), где я являюсь управляющим, и на сегодняшний день у нас 120 породистых коров, плюс нетель, быки, телки – в общей сложности где-то 150-160 голов крупного рогатого скота. Дважды мы получали господдержку по программе «Развитие семейных животноводческих ферм», и на полученные грантовые средства закупили молокопровод, доильную установку, танк-охладитель для молока. Изготавливаем сметану, масло, брынзу, творожные продукты, причем не только из коровьего молока, но и из козьего. Есть куры, петухи, индюки. Трудятся в скиту сельские жители. Трудятся и получают зарплату. Добавлю еще один штрих к нарисованной мной картинке: очень любят бывать здесь городские мальчишки и девчонки из воскресной школы. Приплыв сюда на пароме через реку Старая Волга, они присутствуют на Божественной литургии, а затем идут на холм к Поклонному кресту. Оттуда открывается великолепный вид на скит, на реку и окрестные просторы. Там дети могут побегать, посидеть у костра, поговорить по душам с батюшкой. Ну, и конечно, особую радость им доставляют, как тепло и образно написала Людмила Георгиевна Бухтоярова в книге, все эти рогатые, ушастые, мычащие и кукарекающие, мохнатые и пушистые обитатели Николо-Комаровского скита-подворья.

– Много интересного, отец Петр, Вы рассказали. Но позвольте вернуться к середине нашей беседы и спросить о книгах, по которым монахи-первопроходцы, по Вашим воспоминаниям, словно слепые котята, учились монашеской жизни, старались ее выстроить посреди разрушенных стен. Какие это были книги?

Я точно сейчас не скажу, потому что это был долгий процесс, к тому же святые отцы – они все по духу одинаковы. Читаешь преподобных авву Дорофея, Ефрема Сирина, житие преподобного Сергия Радонежского, его наставления или труды святого праведного Иоанна Кронштадтского и напитываешься духом Церкви.

***

Атмосфера в монашеской семье, взаимоотношения игумена с братией – эту тему можно рассматривать в разных аспектах. А можно, наверное, привести один пример, пусть и более чем десятилетней давности, но в полной мере показывающий, каково отношение братии к своему духовному руководителю. Зная его увлечение фотографией со школьных лет, когда он, мальчишка, с упоением всё вокруг фотографировал, затем проявлял пленку по ночам в темной комнате при свете красной лампы и печатал снимки, братия на десятилетие его служения на посту наместника подарила ему... объявление о его персональной фотовыставке. С указанием места, времени и названия выставки: «Церковь – это мы». Вообще-то отец Петр о фотовыставке никогда не помышлял, он вовсе не хотел выставляться! Но поскольку это был трогательный знак внимания братии, игумен «сдался» и стал отбирать снимки из своего большого фотоархива. Сначала 150 фотографий отобрал, оказалось – много. Чтобы уместить всё в экспозицию, сократил их количество вдвое. Об этом отец-наместник поведал губернатору Астраханской области, посетившему фотовыставку. Проходила она в выставочном зале Детской художественной школы и в областной научной библиотеке. Некоторые снимки отца Петра представлены в данном интервью. Другие взяты из архива монастыря и открытого доступа.

Беседовала Нина Ставицкая,  «Монастырский вестник»