Церковь создает условия для того, чтобы люди снова научились быть вместе. Для чего человеку нужна община, и почему современные священники - настоящие герои рассказывает епископ Ахтубинский и Енотаевский Антоний.
– Владыка, от кого зависит, состоится ли в новом храме община?
– От священника, конечно. Ну и от архиерея, все-таки мы рукополагаем и назначаем священников на приход. Правда, не скажу, что очередь стоит из желающих принять священный сан, особенно в таких маленьких епархиях, как наша.
У нас в епархии есть село Вязовка. Семьсот человек жителей. Храма не было. Построили. Появился священник. Поначалу у народа был эффект новизны. Ходили многие, но ажиотаж быстро прошел, волна схлынула и на службе максимум пять-шесть человек приходило.
Святитель Николай Японский, когда оказался в Японии, в своем дневнике написал: «Думал, еду к невесте, которая встретит меня с распростертыми объятьями. Оказалось, моя невеста спит самым прозаическим сном». Так и здесь. Священника никто не встречал, не ждал, о нем не думал.
Есть такая ужасная фраза: «никому ничего не надо». Я запрещаю ее произносить священникам. Всегда говорю, что не другим, а нам должно быть надо. Это нам нужен человек – он главная забота и попечение священника.
Как только наш молодой батюшка отнесся к людям с усердием, нацелился на человека, храм в Вязовке тут же стал наполняться. Но я теперь понимаю, что нужен минимуму год, чтобы что-то начало меняться.
– Что же он сделал?
– Не скажу, что что-то особенное. Просто собирал людей, говорил, выезжал с ними вместе куда-то. Понимаете, можно технологично продумывать мероприятия, цели и задачи, предлагать набор действий, но каждый раз все будет упираться в священника, его опыт, горение, усердие, но не в плане устройства мероприятий, а в плане правильного устроения приходской общины.
– Все упирается в личность священника?
– Нет, личность священника может стать серьезной проблемой и даже искушением. Жизнь общины не должна быть замкнута на пастыре. Ему должно умаляться, а Христу возрастать. Священник стоит перед Престолом, а за ним – люди. Он совершает литургию, потому что люди есть, а не сам по себе.
Рождение общины в большей мере зависит не от качеств личности, а от качества духовного и общечеловеческого воспитания священника, от желания двигаться и не застревать, от правильного отношения к пастве.
Правильно выстроенная пастырем приходская жизнь – это среда, в которой, есть место Богу подействовать, даже если человек первоначально приходит за неким душевным комфортом и храм осознается как некая форма досуга. Однажды Слово Божие коснется сердца человеческого. Но для этого пастырю нужно выстроить условия.
– А есть ли смысл в общине сегодня?
– Община – это способ существования Церкви. Если мы считаем себя приверженцами Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви, то понимаем, что вне общины Церковь невозможна. Давно пора перестать жить идеями, будто мы что-то возрождаем, например, жизнь в Церкви. Нужно перестать возрождать и начать жить.
– Кто или что может быть стержнем общины?
– С точки зрения канонов (во всяком случае, так было в древности), священник рукополагался в конкретную общину, потому что духовенство вообще выдвигалось из общины. Священник стержнем и становился. Сейчас все иначе. В городских приходах священник может раствориться в делах, спрятаться. В селе это невозможно.
Когда наша епархия только образовалась (она же в основном сельская), на одном из собраний отчасти наивно, но с некоторой внутренней убежденностью, я говорил, что без создания церковно-приходской общины мы не то что церковную жизнь на нужные рельсы не поставим, мы просто потеряем наши села.
Село всегда жило по принципу: сосед справа, сосед слева, то есть важен тот, кто первым придет на помощь. Принцип этот давно нарушен и потому разобщение в селе переживается сегодня острее, чем в городе. Если четыре года назад я говорил о своих догадках, теперь я окончательно убежден, что в сельском приходе стержнем и ядром общины является священник. Впрочем, для создания общины и этого мало.
– Что вы имеете в виду?
– Я уверен, например, что храм в селе не обязан быть огромным. Инфраструктура важнее. Лучше построить небольшой и уютный храм, а излишки средств пустить на строительство приходского дома, школы, детской площадки, чем возводить что-то грандиозное. В основе должна лежать литургическая жизнь, потому что без нее ничего не получится, но про инфраструктуру забывать нельзя.
– Благоукрашение храма всегда было формой прославления Творца, а способом привлечения паствы, разве нет?
– Да, но сознание человека сегодня изменилось, да и люди в целом. Тогда община была данностью жизни. Из поколения в поколение передавались духовно-нравственные традиции, ценности, опыт. Конечно, благолепный храм построить здорово.
Но у меня есть села, где стоит такой огромный храм, все население села можно туда привести, поставить, еще место останется. Достался нам от предков. Не знаю насколько храм таких размеров был востребован тогда, наверное, это было важно, раз построили.
Но если это действительно было важно, то тех печальных событий, которые произошли столетие назад, наверное, не случилось бы. Говорить, что до революции у нас был образец общинно-церковной жизни – тупик и самообман. Пытаться повторить ту общину – так это еще большая иллюзия. Расстаньтесь с ней, наконец.
Люди нуждаются в объединении. Людям вообще-то хочется быть вместе, а они разучились. Церковь вынуждена теперь создавать для этого условия.
Я не говорю, что внебогослужебная деятельность должна стоять в приоритете. Нет, конечно, но, однажды, я сказал своим отцам, что приход – это все люди, которые населяют определённую территорию, не важно каково их этническое происхождение и даже вероисповедание.
Они потенциально все – наши прихожане. Они и есть те люди, за которых мы должны болезновать сердцем. Приходят, уходят, сочувствуют нам или нет – совершенно не важно. Господь поставил нас здесь служить. Точка.
– Многие считают общину клубом по интересам, куда ходят по воскресеньям, повидать знакомых, обменяться вещами и услышать последние новости.
– Грань между околорелигиозной тусовкой и реальной духовной жизнью довольно тонкая. В прошлом происходило ровно то же, пусть люди и ходили в храм безоговорочно. Глубина духовной жизни оставалась разной. Кто-то переживал сердцем, посвящал себя Богу и служению ближнему.
Напряженность духовной жизни такого человека была высока. Но кто-то оставался на поверхности, на уровне внешнего посещения храма, потому что шел по привычке, из-за воспитания, по обязанности, ведь «в воскресенье надо быть в церкви». Такой человек в глубине не менялся.
– Где же эта грань? Как определить, когда человек оказывается в клубе по интересам, а когда становится частью живой церкви?
– Для меня лично грань лежит в плоскости вхождения в литургическую жизнь. Понятно, что мы должны об этом говорить, к этому приводить, добиваться, чтобы в конечном итоге главным смыслом для верующих стал Христос. Понимаете, нас в Церкви не дела объединяют, нас Христос объединяет.
– Когда же община становится общиной?
– Тогда, когда люди элементарно знают друг друга. Когда между ними складываются религиозные отношения. Когда они вместе молятся, например, читают молитву по соглашению. У нас в приходах это распространено. Прихожане разбиваются на двадцатки и каждый в свое время читает кафизму, поминая друг друга и тех, кому нужна помощь. За день прочитывается вся Псалтирь.
Признак общины – наличие социальных связей, соучастие в жизни друг друга, когда все мы становимся такими соприкасающимися концентрическими кругами. Приходишь в храм и понимаешь, что тебе важен человек, который стоит и молится рядом. Потом его нет месяц-два-три и ты думаешь: почему, куда пропал? Вот это сложившаяся община.
– Как в приходе это должно быть построено? Нужно переписать прихожан с адресами, телефонами, фотографиями? Как быть тем, которые хотят просто прийти и помолиться и чтоб их никто не трогал?
– В Церкви никто никого не должен насиловать. Церковь вообще зиждется на свободе, она живой организма, а не искусственное образование. Замечательно, когда есть прихожанин со здоровой активностью, который имеет понимание о людях нуждающихся. Допускаю и то, что не всякий хочет в этот список нуждающихся попадать. Так оставьте его, а еще привычку «догнать и причинить любовь», и все сложится, как должно.
Помню себя прихожанином. У меня было искушение и настоящая брань против одного человека. Я его знать не знал. Ни имени, ни фамилии, ни профессии, вообще, кто он и что, но внутренняя неприязнь к нему была довольно сильной. Отпустило меня только тогда, когда в Прощеное Воскресенье я попросил у него прощения. А он просто поклонился и отозвался в ответ. Мне стало так легко. Я понял, что моя брань на него была на уровне мыслей, каких-то внутренних смущений, но именно эта сомолитвенность нас объединила.
Вообще, Прощеное Воскресенье, когда человек просит прощения не у узкого круга знакомых, а у всех в храме вне зависимости от степени знакомства – это и есть проявление настоящего общинного духа.
– Некоторые говорят, что им легко молиться в храме, когда никого нет.
– Больше скажу, некоторые даже специально такие храмы выбирают. Но поймите, соборность и сомолитвенность важны, потому что подчеркивают единство и соборность самой Церкви.
Это как цепное дыхание в пении, когда один перестает петь, чтобы набрать воздуха, а мелодия не прекращается, потому что рядом есть тот, кто продолжает петь. Так и в молитве. Стоишь в храме (понятно, все немощные, в молитве внимание рассеивается), а рядом стоит человек, который в этот момент продолжает молиться, пока ты отвлекся. Потом ты перехватываешь дыхание его молитвы.
Литургическая жизнь – это сердцевина, на которую все нанизывается, она основа общинной жизни.
У людей сегодня очень много нужд. У нас в приходах, например, устраивают молебны для беременных и не имущих детей женщин. Это происходит по инициативе самих людей. В общину людей объединяет именно общий молитвенный дух. Священнику же нужно иметь об этом попечение и стараться по мере сил быть соучастником.
– Как же выстроить такую стройную систему?
– Любить людей. Другого рецепта нет. Но здесь действительно бывает обратная крайность. Когда я был назначен в епархию, обнаружил, что у нас есть приходы с узким кругом лиц, собранных вокруг настоятеля.
Все, что есть на приходе, будь то состояние храма или число прихожан, всех устраивало. Это был такой закрытый клуб для «своих». Люди жили по принципу «лишь бы ничего не менять». Своими действиями мне пришлось взламывать систему.
– Как и зачем?
– Пришлось перемещать священнослужителей, но не потому что я враг людей, и сложившихся отношений на приходе. Мне важно было вывести священника из состояния застоя, в котором может оказаться даже самый талантливый человек. Я старался помещать их в «кризисное» состояние, чтобы они встряхнулись, чтобы выработалась энергия и появился вкус к переменам вокруг.
На вопрос «зачем» ответить еще проще. Круг женщин среднего возраста, которые плотным кольцом смыкаются вокруг настоятеля, отсекая чужаков, как и вообще деление людей на чужих и своих – болезни нашей церковной жизни, доставшиеся нам с советских времен.
Чтобы учредить приход в СССР, нужно было собрать двадцать человек учредителей. Они были ядром, которые решали финансовые вопросы, да и любые другие. Настоятель был наемным человеком при них. Этот ужасный принцип двадцатки в провинции продолжает процветать и сейчас.
Сложно, но важно убедить, кстати и священников, что настоятель – это руководитель прихода, отец, который отвечает за создание в общине атмосферы искренней, нелицемерной, спокойной любви без всяких ненужных мистических вещей и переживаний по поводу конца света.
– Часто за священниками закреплено несколько храмов. Возможно ли в таких условиях создать общину?
– Если у священника в окормлении несколько сел они иногда живут по принципу: приехал, послужил, уехал. Батюшки совершенно искренне считают, что совершить литургию, поисповедовать, причастить – это и есть «сделал, что мог». Но тогда действительно не будет никакой общины.
Литургия – это отдельная сторона служения и жизни священника. Как и для чего священник служит литургию? Что она для него? Просто треба, которую он совершает ради людей, которые пришли и заказали «обедню». Или это момент личного предстояния перед Богом?
Скажу больше – служить недостаточно, нужно, вообще-то, еще и общаться. В конце концов, мы живем за счет прихожан и подаяния. Значит, мы им обязаны. Значит, нужно приехать к людям в будний день, не утром, так вечером, поговорить, узнать о нуждах, помолиться вместе. Никто не пришел? Ну значит просто помолиться за тех, кто в этом месте живет.
Ключевая проблема нашей духовной жизни – кризис духовенства, духовничества и пастырства. Сегодня эти понятия сдвинулись и перепутались. И как следствие в духовной жизни мирян бывает не все в порядке. Они часто совершенно не чувствуют себя частью Церкви, они мыслят себя как нечто внешнее или наоборот, осознают себя хозяевами прихода, где среди них наемный человек – батюшка.
Эти кризисы как раз и заставляют нас говорить о том, что делать, чтобы создать общину. Хотя община настолько естественная вещь, что вне ее церковь жить просто не может.
Если мы будем осуществлять свое пастырство в евангельском, святоотеческом в духе, если в этом духе будем воспитывать своих прихожан, то общины создадутся сами собой и неизбежно.
– Представьте, что наш разговор слушает молодой священник, перед которым такая задача стоит. Он видит, что крепкие общины рождаются из общего дела, которым люди скреплены, как клеем “Момент”. В одном приходе – общие дела милосердия, в другом – воспитание детей в многодетных семьях, в третьем – строительство храма. Общее дело – это такой простой, буквальный и понятный путь для созидания общины.
– Суть же не в общем деле. Его, наконец, можно придумать. В каждом населенном пункте найдется проблема, которую можно и нужно решать. Дело в том, насколько священник мыслит себя пастырем. Готов ли он отвечать за людей, которые к нему притекают, которых ему вверил Господь? Готов ли вести ко Христу, а не к себе в конечном итоге? Насколько он в священстве ради Иисуса, а не ради хлеба куса?
Глубокая пастырская задача в том, чтобы произошло преображение человека. Да, трудно. Но простите, а тогда зачем мы в Церкви? Зачем община, если человек не меняется? Да, это не происходит вдруг и благодаря технологиям.
Здесь нет другого рецепта, кроме Евангелия и идеи Любви. Если любишь, значит тебе не все равно, значит сопереживаешь, значит готов, ущемляя себя, свое время, комфорт идти к человеку. Это и есть деятельное проявление любви.
– Многие ли сегодня идут в священники, потому что это модно?
– Уже не модно. Совсем. Быть священником не только не модно, это становится чем-то неперспективным. Главное, можно сильно начать унывать.
– Отчего унывают священники?
– Люди не отзывчивы и не откликаются. Вроде все правильно делаешь, по «технологии»: встречи организовываешь, беседы проводишь, открыт для всех, а все равно не получается. Но уныние – оно от того, что мы слишком много надеемся на себя. Мы уверены, что можем вот сейчас что-то сделать или сказать и человек рядом переменится.
Ничего подобного. Во всем действует Господь. Молишься Богу, просишь и все устраивается. В свое время, когда у меня было собеседование со Святейшим Патриархом Кириллом, на опасения с моей стороны, что начну унывать от трудностей реальной жизни, он сказал: «А ты не унывай. Ты служи. Служишь – и уже хорошо».
И я понимаю, что литургия – это тот самый момент, когда можно у Бога выпросить все, что угодно, и прежде всего сил. Он даст силы, если тебе это будет полезно, полезно для Церкви, и все будет.
Я архиерей. Мне, наверное, положено ворчать на духовенство, но однажды я посмотрел на своих молодых священников и признался, что очень им благодарен. Они служат в непростых условиях. Вокруг их успешные ровесники куда-то стремятся, едут, двигаются, добиваются. А они отказались от благополучия. Представьте, человек жил в городе, а приехал служить в село.
Средняя зарплата у духовенства в нашей епархии 15-20 тысяч рублей. Бытовые условия часто непростые. Это трудно, это требует самоотверженности, не только от священника но и от его супруги и детей. Не все к этому готовы.
Молодому человеку вообще трудно прийти в храм без ложного энтузиазма, с трезвостью, встать по другую сторону иконостаса и принять, что в жизни от него больше ничего не зависит, а только от Бога. Но многие идут, потому что настолько доверяют Богу, что готовы отдать Ему всю свою жизнь. Я таким людям благодарен.
Принципы жизнеустройства общества поменялись. Не то чтобы человек не хочет быть самоотверженным альтруистом, ему тяжело, под гнетом тех благ и «радостей», которые предлагает мiр. И для меня те, кто сегодня делает выбор в пользу служения Церкви, особенно в селе, настоящие герои нашего времени.
AST-NEWS.ru
Я запрещаю священникам говорить: “Никому ничего не надо”
– Владыка, от кого зависит, состоится ли в новом храме община?
– От священника, конечно. Ну и от архиерея, все-таки мы рукополагаем и назначаем священников на приход. Правда, не скажу, что очередь стоит из желающих принять священный сан, особенно в таких маленьких епархиях, как наша.
У нас в епархии есть село Вязовка. Семьсот человек жителей. Храма не было. Построили. Появился священник. Поначалу у народа был эффект новизны. Ходили многие, но ажиотаж быстро прошел, волна схлынула и на службе максимум пять-шесть человек приходило.
Святитель Николай Японский, когда оказался в Японии, в своем дневнике написал: «Думал, еду к невесте, которая встретит меня с распростертыми объятьями. Оказалось, моя невеста спит самым прозаическим сном». Так и здесь. Священника никто не встречал, не ждал, о нем не думал.
Есть такая ужасная фраза: «никому ничего не надо». Я запрещаю ее произносить священникам. Всегда говорю, что не другим, а нам должно быть надо. Это нам нужен человек – он главная забота и попечение священника.
Как только наш молодой батюшка отнесся к людям с усердием, нацелился на человека, храм в Вязовке тут же стал наполняться. Но я теперь понимаю, что нужен минимуму год, чтобы что-то начало меняться.
– Что же он сделал?
– Не скажу, что что-то особенное. Просто собирал людей, говорил, выезжал с ними вместе куда-то. Понимаете, можно технологично продумывать мероприятия, цели и задачи, предлагать набор действий, но каждый раз все будет упираться в священника, его опыт, горение, усердие, но не в плане устройства мероприятий, а в плане правильного устроения приходской общины.
– Все упирается в личность священника?
– Нет, личность священника может стать серьезной проблемой и даже искушением. Жизнь общины не должна быть замкнута на пастыре. Ему должно умаляться, а Христу возрастать. Священник стоит перед Престолом, а за ним – люди. Он совершает литургию, потому что люди есть, а не сам по себе.
Рождение общины в большей мере зависит не от качеств личности, а от качества духовного и общечеловеческого воспитания священника, от желания двигаться и не застревать, от правильного отношения к пастве.
Правильно выстроенная пастырем приходская жизнь – это среда, в которой, есть место Богу подействовать, даже если человек первоначально приходит за неким душевным комфортом и храм осознается как некая форма досуга. Однажды Слово Божие коснется сердца человеческого. Но для этого пастырю нужно выстроить условия.
Нужно перестать возрождать и начать жить
– А есть ли смысл в общине сегодня?
– Община – это способ существования Церкви. Если мы считаем себя приверженцами Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви, то понимаем, что вне общины Церковь невозможна. Давно пора перестать жить идеями, будто мы что-то возрождаем, например, жизнь в Церкви. Нужно перестать возрождать и начать жить.
– Кто или что может быть стержнем общины?
– С точки зрения канонов (во всяком случае, так было в древности), священник рукополагался в конкретную общину, потому что духовенство вообще выдвигалось из общины. Священник стержнем и становился. Сейчас все иначе. В городских приходах священник может раствориться в делах, спрятаться. В селе это невозможно.
Когда наша епархия только образовалась (она же в основном сельская), на одном из собраний отчасти наивно, но с некоторой внутренней убежденностью, я говорил, что без создания церковно-приходской общины мы не то что церковную жизнь на нужные рельсы не поставим, мы просто потеряем наши села.
Село всегда жило по принципу: сосед справа, сосед слева, то есть важен тот, кто первым придет на помощь. Принцип этот давно нарушен и потому разобщение в селе переживается сегодня острее, чем в городе. Если четыре года назад я говорил о своих догадках, теперь я окончательно убежден, что в сельском приходе стержнем и ядром общины является священник. Впрочем, для создания общины и этого мало.
– Что вы имеете в виду?
– Я уверен, например, что храм в селе не обязан быть огромным. Инфраструктура важнее. Лучше построить небольшой и уютный храм, а излишки средств пустить на строительство приходского дома, школы, детской площадки, чем возводить что-то грандиозное. В основе должна лежать литургическая жизнь, потому что без нее ничего не получится, но про инфраструктуру забывать нельзя.
– Благоукрашение храма всегда было формой прославления Творца, а способом привлечения паствы, разве нет?
– Да, но сознание человека сегодня изменилось, да и люди в целом. Тогда община была данностью жизни. Из поколения в поколение передавались духовно-нравственные традиции, ценности, опыт. Конечно, благолепный храм построить здорово.
Но у меня есть села, где стоит такой огромный храм, все население села можно туда привести, поставить, еще место останется. Достался нам от предков. Не знаю насколько храм таких размеров был востребован тогда, наверное, это было важно, раз построили.
Но если это действительно было важно, то тех печальных событий, которые произошли столетие назад, наверное, не случилось бы. Говорить, что до революции у нас был образец общинно-церковной жизни – тупик и самообман. Пытаться повторить ту общину – так это еще большая иллюзия. Расстаньтесь с ней, наконец.
Люди нуждаются в объединении. Людям вообще-то хочется быть вместе, а они разучились. Церковь вынуждена теперь создавать для этого условия.
Я не говорю, что внебогослужебная деятельность должна стоять в приоритете. Нет, конечно, но, однажды, я сказал своим отцам, что приход – это все люди, которые населяют определённую территорию, не важно каково их этническое происхождение и даже вероисповедание.
Они потенциально все – наши прихожане. Они и есть те люди, за которых мы должны болезновать сердцем. Приходят, уходят, сочувствуют нам или нет – совершенно не важно. Господь поставил нас здесь служить. Точка.
Оставьте привычку “догнать и причинить любовь”
– Многие считают общину клубом по интересам, куда ходят по воскресеньям, повидать знакомых, обменяться вещами и услышать последние новости.
– Грань между околорелигиозной тусовкой и реальной духовной жизнью довольно тонкая. В прошлом происходило ровно то же, пусть люди и ходили в храм безоговорочно. Глубина духовной жизни оставалась разной. Кто-то переживал сердцем, посвящал себя Богу и служению ближнему.
Напряженность духовной жизни такого человека была высока. Но кто-то оставался на поверхности, на уровне внешнего посещения храма, потому что шел по привычке, из-за воспитания, по обязанности, ведь «в воскресенье надо быть в церкви». Такой человек в глубине не менялся.
– Где же эта грань? Как определить, когда человек оказывается в клубе по интересам, а когда становится частью живой церкви?
– Для меня лично грань лежит в плоскости вхождения в литургическую жизнь. Понятно, что мы должны об этом говорить, к этому приводить, добиваться, чтобы в конечном итоге главным смыслом для верующих стал Христос. Понимаете, нас в Церкви не дела объединяют, нас Христос объединяет.
– Когда же община становится общиной?
– Тогда, когда люди элементарно знают друг друга. Когда между ними складываются религиозные отношения. Когда они вместе молятся, например, читают молитву по соглашению. У нас в приходах это распространено. Прихожане разбиваются на двадцатки и каждый в свое время читает кафизму, поминая друг друга и тех, кому нужна помощь. За день прочитывается вся Псалтирь.
Признак общины – наличие социальных связей, соучастие в жизни друг друга, когда все мы становимся такими соприкасающимися концентрическими кругами. Приходишь в храм и понимаешь, что тебе важен человек, который стоит и молится рядом. Потом его нет месяц-два-три и ты думаешь: почему, куда пропал? Вот это сложившаяся община.
– Как в приходе это должно быть построено? Нужно переписать прихожан с адресами, телефонами, фотографиями? Как быть тем, которые хотят просто прийти и помолиться и чтоб их никто не трогал?
– В Церкви никто никого не должен насиловать. Церковь вообще зиждется на свободе, она живой организма, а не искусственное образование. Замечательно, когда есть прихожанин со здоровой активностью, который имеет понимание о людях нуждающихся. Допускаю и то, что не всякий хочет в этот список нуждающихся попадать. Так оставьте его, а еще привычку «догнать и причинить любовь», и все сложится, как должно.
Помню себя прихожанином. У меня было искушение и настоящая брань против одного человека. Я его знать не знал. Ни имени, ни фамилии, ни профессии, вообще, кто он и что, но внутренняя неприязнь к нему была довольно сильной. Отпустило меня только тогда, когда в Прощеное Воскресенье я попросил у него прощения. А он просто поклонился и отозвался в ответ. Мне стало так легко. Я понял, что моя брань на него была на уровне мыслей, каких-то внутренних смущений, но именно эта сомолитвенность нас объединила.
Вообще, Прощеное Воскресенье, когда человек просит прощения не у узкого круга знакомых, а у всех в храме вне зависимости от степени знакомства – это и есть проявление настоящего общинного духа.
– Некоторые говорят, что им легко молиться в храме, когда никого нет.
– Больше скажу, некоторые даже специально такие храмы выбирают. Но поймите, соборность и сомолитвенность важны, потому что подчеркивают единство и соборность самой Церкви.
Это как цепное дыхание в пении, когда один перестает петь, чтобы набрать воздуха, а мелодия не прекращается, потому что рядом есть тот, кто продолжает петь. Так и в молитве. Стоишь в храме (понятно, все немощные, в молитве внимание рассеивается), а рядом стоит человек, который в этот момент продолжает молиться, пока ты отвлекся. Потом ты перехватываешь дыхание его молитвы.
Литургическая жизнь – это сердцевина, на которую все нанизывается, она основа общинной жизни.
У людей сегодня очень много нужд. У нас в приходах, например, устраивают молебны для беременных и не имущих детей женщин. Это происходит по инициативе самих людей. В общину людей объединяет именно общий молитвенный дух. Священнику же нужно иметь об этом попечение и стараться по мере сил быть соучастником.
Деление людей на своих и чужих – болезнь церковной жизни
– Как же выстроить такую стройную систему?
– Любить людей. Другого рецепта нет. Но здесь действительно бывает обратная крайность. Когда я был назначен в епархию, обнаружил, что у нас есть приходы с узким кругом лиц, собранных вокруг настоятеля.
Все, что есть на приходе, будь то состояние храма или число прихожан, всех устраивало. Это был такой закрытый клуб для «своих». Люди жили по принципу «лишь бы ничего не менять». Своими действиями мне пришлось взламывать систему.
– Как и зачем?
– Пришлось перемещать священнослужителей, но не потому что я враг людей, и сложившихся отношений на приходе. Мне важно было вывести священника из состояния застоя, в котором может оказаться даже самый талантливый человек. Я старался помещать их в «кризисное» состояние, чтобы они встряхнулись, чтобы выработалась энергия и появился вкус к переменам вокруг.
На вопрос «зачем» ответить еще проще. Круг женщин среднего возраста, которые плотным кольцом смыкаются вокруг настоятеля, отсекая чужаков, как и вообще деление людей на чужих и своих – болезни нашей церковной жизни, доставшиеся нам с советских времен.
Чтобы учредить приход в СССР, нужно было собрать двадцать человек учредителей. Они были ядром, которые решали финансовые вопросы, да и любые другие. Настоятель был наемным человеком при них. Этот ужасный принцип двадцатки в провинции продолжает процветать и сейчас.
Сложно, но важно убедить, кстати и священников, что настоятель – это руководитель прихода, отец, который отвечает за создание в общине атмосферы искренней, нелицемерной, спокойной любви без всяких ненужных мистических вещей и переживаний по поводу конца света.
– Часто за священниками закреплено несколько храмов. Возможно ли в таких условиях создать общину?
– Если у священника в окормлении несколько сел они иногда живут по принципу: приехал, послужил, уехал. Батюшки совершенно искренне считают, что совершить литургию, поисповедовать, причастить – это и есть «сделал, что мог». Но тогда действительно не будет никакой общины.
Литургия – это отдельная сторона служения и жизни священника. Как и для чего священник служит литургию? Что она для него? Просто треба, которую он совершает ради людей, которые пришли и заказали «обедню». Или это момент личного предстояния перед Богом?
Скажу больше – служить недостаточно, нужно, вообще-то, еще и общаться. В конце концов, мы живем за счет прихожан и подаяния. Значит, мы им обязаны. Значит, нужно приехать к людям в будний день, не утром, так вечером, поговорить, узнать о нуждах, помолиться вместе. Никто не пришел? Ну значит просто помолиться за тех, кто в этом месте живет.
Ключевая проблема нашей духовной жизни – кризис духовенства, духовничества и пастырства. Сегодня эти понятия сдвинулись и перепутались. И как следствие в духовной жизни мирян бывает не все в порядке. Они часто совершенно не чувствуют себя частью Церкви, они мыслят себя как нечто внешнее или наоборот, осознают себя хозяевами прихода, где среди них наемный человек – батюшка.
Эти кризисы как раз и заставляют нас говорить о том, что делать, чтобы создать общину. Хотя община настолько естественная вещь, что вне ее церковь жить просто не может.
Если мы будем осуществлять свое пастырство в евангельском, святоотеческом в духе, если в этом духе будем воспитывать своих прихожан, то общины создадутся сами собой и неизбежно.
Молодые священники в селе – герои нашего времени
– Представьте, что наш разговор слушает молодой священник, перед которым такая задача стоит. Он видит, что крепкие общины рождаются из общего дела, которым люди скреплены, как клеем “Момент”. В одном приходе – общие дела милосердия, в другом – воспитание детей в многодетных семьях, в третьем – строительство храма. Общее дело – это такой простой, буквальный и понятный путь для созидания общины.
– Суть же не в общем деле. Его, наконец, можно придумать. В каждом населенном пункте найдется проблема, которую можно и нужно решать. Дело в том, насколько священник мыслит себя пастырем. Готов ли он отвечать за людей, которые к нему притекают, которых ему вверил Господь? Готов ли вести ко Христу, а не к себе в конечном итоге? Насколько он в священстве ради Иисуса, а не ради хлеба куса?
Глубокая пастырская задача в том, чтобы произошло преображение человека. Да, трудно. Но простите, а тогда зачем мы в Церкви? Зачем община, если человек не меняется? Да, это не происходит вдруг и благодаря технологиям.
Здесь нет другого рецепта, кроме Евангелия и идеи Любви. Если любишь, значит тебе не все равно, значит сопереживаешь, значит готов, ущемляя себя, свое время, комфорт идти к человеку. Это и есть деятельное проявление любви.
– Многие ли сегодня идут в священники, потому что это модно?
– Уже не модно. Совсем. Быть священником не только не модно, это становится чем-то неперспективным. Главное, можно сильно начать унывать.
– Отчего унывают священники?
– Люди не отзывчивы и не откликаются. Вроде все правильно делаешь, по «технологии»: встречи организовываешь, беседы проводишь, открыт для всех, а все равно не получается. Но уныние – оно от того, что мы слишком много надеемся на себя. Мы уверены, что можем вот сейчас что-то сделать или сказать и человек рядом переменится.
Ничего подобного. Во всем действует Господь. Молишься Богу, просишь и все устраивается. В свое время, когда у меня было собеседование со Святейшим Патриархом Кириллом, на опасения с моей стороны, что начну унывать от трудностей реальной жизни, он сказал: «А ты не унывай. Ты служи. Служишь – и уже хорошо».
И я понимаю, что литургия – это тот самый момент, когда можно у Бога выпросить все, что угодно, и прежде всего сил. Он даст силы, если тебе это будет полезно, полезно для Церкви, и все будет.
Я архиерей. Мне, наверное, положено ворчать на духовенство, но однажды я посмотрел на своих молодых священников и признался, что очень им благодарен. Они служат в непростых условиях. Вокруг их успешные ровесники куда-то стремятся, едут, двигаются, добиваются. А они отказались от благополучия. Представьте, человек жил в городе, а приехал служить в село.
Средняя зарплата у духовенства в нашей епархии 15-20 тысяч рублей. Бытовые условия часто непростые. Это трудно, это требует самоотверженности, не только от священника но и от его супруги и детей. Не все к этому готовы.
Молодому человеку вообще трудно прийти в храм без ложного энтузиазма, с трезвостью, встать по другую сторону иконостаса и принять, что в жизни от него больше ничего не зависит, а только от Бога. Но многие идут, потому что настолько доверяют Богу, что готовы отдать Ему всю свою жизнь. Я таким людям благодарен.
Принципы жизнеустройства общества поменялись. Не то чтобы человек не хочет быть самоотверженным альтруистом, ему тяжело, под гнетом тех благ и «радостей», которые предлагает мiр. И для меня те, кто сегодня делает выбор в пользу служения Церкви, особенно в селе, настоящие герои нашего времени.
