Когда умирает близкий человек, некоторое время после его ухода постоянно случается одно и то же. Видишь книгу на тему, которую любили обсуждать с ушедшим, предметы из тех, которые ему нравились, подходишь в магазине к полкам, берешь в руки и тут вспоминаешь, что всё... И с чувством горечи, невозвратности потери кладешь/ставишь назад. Это больше не нужно.
Примерно с таким же чувством я на днях посмотрел театральный календарь…
Я очень любил театр, застал кое-что из легендарных спектаклей во МХАТе им Чехова, в Сатире, Моссовете, Вахтанговском, на Таганке, не пропускал, как говорилось выше, ничего еще в той, подвальной «Табакерке» на Чаплыгина. Атмосфера театра, волнение, настроение, когда затихает душа, тускнеют и отходят самые значительные события, меркнет то, что казалось огромным и важным … и в итоге только сцена и то, что происходит на ней. Понимаешь в такие минуты Арто, который считал, что мы так паршиво живем, потому что у нас плохой театр…
… так вот, я прочел этот календарь, как старушечий церковный помянник, где под титулом «О упокоении» идут десятки имен, а под титулом «О здравии» два-три с припиской «болящей» и «тяжко болящем». Вот сюда когда-то ходил. И сюда. И туда. Двинется инстинктивно душа, но… Нет этих театров, ТЕХ актеров, режиссеров, ушли и по коржавински «лишь с привычкой к теплу расставаться не хочется».
Это больше не нужно.
Ходить некуда. Погост. Кресты. Даты. «И закусочка на бугорке».
Надо сказать, что театр сопротивлялся долго. Великая театральная традиция подталкивала в спины даже нерешительных. Она хранила актеров и режиссеров и теперь они старались хранить ее. Строили ряды обороны, эмигрировали в классику, держались, хоть не было ни денег, ни перспектив. Но растущее «новаторское» дерьмо, «актуальная», «современная» пошлость, «режиссеры» навербованные из друзей, собутыльников и любовников высокопоставленных чиновников в какой-то момент неизбежно перешли в решительное наступление, устав ждать «когда же черт возьмет тебя».
Публика растерялась, но стратегия ее удержания, взятая из СМИ, оказалась верной. Ведь «Московский комсомолец», «Комсомольская правда», став помойными желтыми листками, не стали менять название сознательно – значительная часть аудитории покупает и выписывает этот мусор только по застарелой привычке к названию. Так и здесь – остались исторические вывески, знакомые лица в фойе на портретах, ритуалы. Форма. Но дух, державший театр десятилетия, уходил на глазах через «трещинку в лютне», трещинку, становившуюся все шире. Его место занимала «актуальность», «скандальность», «культовость», «концептуальность».
Здесь важно понимать, что для этих категорий не нужна публика – тончайшее, сложнейшее, загадочное явление. Каждый театр имел свою публику, которую взращивал десятки лет. Я видел сотни программок спектаклей, исписанных сверху донизу впечатлениями и замечаниями, программок, которые хранились в семьях годами, пересматривались, обсуждались, люди шли на премьеру, точно зная, что встретят знакомых. Для «актуальности» и «концептуальности» приятеля чиновника нужен просто полный зал, случайное сочетание людей, которых набирают технически, через проплаченные восторженные анонсы в СМИ и тусовки.
Соответственно и на сцене случайные люди (ни о каком коллективе речь не идет), главная задача которых – самовыражаться. Больше 150 лет назад классический театр вырос из театра усадебного, крепостного, где сельские мужики и бабы, выучившие со слуха роль, в домашней пьеске неумело изображали аристократов под хохот барина и его гостей. Эволюция сделала полный круг и классический театр искусственно выродили в крепостной (сиречь «концептуальный» и «актуальный»), где такие же дилетанты нелепо и неумело кривляются в опоганенной классике и опять под хохот барина – того самого чиновника и его гостей, сидящих в партере.
В советское время в Москве было 19 театров. Сейчас больше ста.
А идти некуда.
Да и незачем.
Борис Якеменко
