Актриса и общественный деятель Мария Шукшина на страницах своего Telegram-канала осветила ситуацию вокруг использования пивными производителями и маркетологами дорогих сердцу наших соотечественников исторических образов. Поделитесь и вы своим мнением по поводу прочитанного в комментариях.
«Мария Васильевна, здравствуйте! На днях на форуме "Малая родина – сила России" Владимир Владимирович Путин признался, что ему нравится Кронштадт и он с удовольствием там бывает.
Город незаслуженно был забыт. Сейчас Кронштадт становится культурно-историческим центром.
Однако, местные бизнесмены плюнули на этические нормы и присваивают исторический героизм, используя его в...
Высылаю Вам фотографию нового пива – "Мы из Кронштадта (Балтийский лагер) 5% alc".
На алюминиевой банке изображение погибающих моряков с камнем на шее – афиша к фильму "Мы из Кронштадта" 1936 года.
Я не знаю, как это назвать.
С моей точки зрения, это тоже, что жарить сосиски на Вечном огне. Здесь ещё и культурно-исторический вопрос, морально-этический. Дизайнер, который выполнил заказ, о чем думал?
Может быть я отстала от жизни? Поправьте меня, пожалуйста.
Благодарю Вас".
Написала в чате моего ТГ-канала Елена Медведева.
Вы знаете, Елена, дизайнеры этой банки пива, полагаю, даже не утруждали себя посмотреть на свое "творчество" с точки зрения целостного мироощущения. Просто загуглили в поисковике слова "Кронштадт", "патриотизм", увидели плакат 1936 г, обрадовались и всё, дело сделано. А че такова?
Да, собственно, к жертвам ЕГЭ какие могут быть вопросы? Их так научили. Школьные программы погрязают в деталях вместо того, чтобы создавать систему целостного представления об устройстве мира, и в результате получаем работников, начисто лишённых творческого мышления и понимания геополитики. Не говоря уже о патриотизме!
Патриотизм ведь вырастает из условий бытия. Это аксиома.
Например, в дореволюционной России, где на момент конца 19в 85% были крестьяне, представления народа о благой жизни складывались, прежде всего, из жизненной необходимости трудиться, взаимопомогать в страду, молиться, быть стойкими, быть непритязательными и стремиться к уравнительности. При таких условиях бытия патриотизм и государственный инстинкт становятся частью культуры.
Советское государство воспитывало "нового человека", но далеко от матрицы поведения, сложившейся в общинном крестьянстве, не ушло. Те же установки на труд, стойкость и уравнительность плюс индустриализация смогли возвести патриотизм до небывалой высоты, несмотря на то, что внешне Советский Союз являлся атеистической страной, но внутри страны народ все равно исповедовал веру православную. Об этом красноречиво говорит и тот факт, что во время переписи населения 1937 г. – 56,7% опрошенных лиц от 16 лет и старше, открыто назвали себя верующими (лица моложе 16 лет не заполняли эту графу). Опрос не был анонимным. Указывались имя, фамилия, адрес проживания.
С начала перестройки и ельцинских реформ стране был явлен "новый" тип человека, заметно отличавшийся от предыдущего. Установки на гедонизм, паразитизм и потребительство привели к истощению действенного патриотизма и нежеланию думать о будущем, вернее, думать, но со страхом и неуверенностью, что и выразилось, например, в резком спаде рождаемости.
Так что же мы хотим, о каком патриотизме мы можем говорить? При нынешней системе на патриотизме можно только зарабатывать..., к сожалению. Горько все это...».
