Пётр Ферафонтов — тот, про кого можно сказать словами русского поэта Николая Тихонова: «Гвозди б делать из этих людей: крепче б не было в мире гвоздей». Летом 2017 года первому капитану главного футбольного клуба астраханского региона исполнилось 85 лет. Юбиляра поздравили перед матчем члены команды, за которую в 60-х годах он играл на позиции защитника, а потом предоставили ему право исполнить символический начальный удар по мячу. Как после этого он покидал поле! Зрители разразились аплодисментами. Совсем юные по сравнению с ним игроки нынешнего состава «Волгаря» собрались у кромки, чтобы пожать руку легенде. А сам он шёл медленной походкой, оглядывая трибуны, будто пытаясь воскресить прошлое. Аккурат в праздничный день мы встретились с Петром Павловичем. И он долго рассказывал истории о своей жизни, о пути в советский футбол, упоминая и грустные, и забавные случаи.
«И тебя можем на фронт сплавить»
Я ветеран тыла Великой Отечественной войны. Прошли мы всё. Я в селе Икряном Астраханской области вырос, так что и карьеру начал там. Когда война началась, мы, десятилетние, работали день и ночь, ловили рыбу (а ещё ведь и учиться надо было). Тяжкий был труд. Лодка огромная, рыбацкая. Это сейчас техника, а тогда — плаваешь на вёслах и на парусе, только и успеваешь воблу выпутывать. И вот мы, мальчишки, идём против течения, до бортов гружёные, на приёмку. А приёмщик такой деловой, в халате, вышел.
— Не приму, хотите — по пять копеек только возьмём за килограмм.
Представляете, что такое пять копеек? Поехали в Бахтемир — и там такой же. Тогда отправились напрямую на завод. Я пошёл к директору-белобилетчику (он сердечник был). Всё ему рассказал.
— Не ездите на приёмки. Привозите всё сюда, на рыбозавод, — ответил он. — И фамилии мне скажите их.
Правда, до рыбозавода ехать далеко… Где-то через две недели опять поехали на приёмку — всё, обоих на фронт отправили. А новый приёмщик подивился.
— Ты понимаешь… Это вы что ли их сплавили на фронт?
— И тебя можем сплавить, если вот так же будешь выкобениваться.
«Сапоги мои того, пропускают аш-два-о»
Зимой мороз был минус пятьдесят. Снег заваливал дома. Так вот ходили мы в школу (туда с девяти лет принимали). Писали на газетах. В классах было холодно. Чтобы хоть чем-то прогреть, нас послали на быках косить камыш. А ещё в школе давали 100 грамм хлеба: идёшь не сколько учиться, сколько из-за хлеба.
Учителя хорошие были. У нас преподавала натуральная немка, Адель Фрицевна, в учительском доме жила. По-настоящему учила. Я газеты немецкие с листа читал. Если что-то не так, дополнительно занимались.
— Ты, ты и ты — ко мне домой вечером после уроков.
Приходишь — самовар у неё, чай сделает и начинает нас гонять. Когда фашисты подошли к Сталинграду, её, как и всех немцев Поволжья, депортировали.
Учитель химии всё частушками рассказывал.
— Вы, наверное, не любите химию, но я вам скажу, что от химии очень многое зависит. Вот вы знаете, что такое аш-два-о? Вода. Сапоги мои того, пропускают аш-два-о.
Так мы химию и выучили: в институт поступил — всё решал так, что удивлялись, где я занимался.
А спорт был в крови у нас. Я был очень развитый, в лёгкой атлетике хорошие результаты показывал. Но футбол был как икона, поэтому выбрал его. Старшеклассником меня во взрослую команду Икряного взяли.
«Это Сталин звонит. Как сыграли?»
В Астрахань я приехал в 50-х годах, после армии и первенства Украины. Меня стали уговаривать остаться. Помню первую игру на нынешнем Центральном стадионе — с «Соколом» Воронеж за «Пищевик». До этого играли на рыбокомбинате, где сейчас стадион «Газпрома». Поле — ужас: глина, песок, грязь. А тогда было много команд военных, я сам играл за Черноморский флот. И вот летит команда ВВС в Индию играть. В Астрахани посадку делали. А шеф их был Василий Сталин. Предложили сыграть с «Пищевиком». После матча — звонок в обком партии.
— Дежурный слушает.
— Это Сталин звонит.
Дежурный не знал, что и говорить: представляете, что такое Сталин тогда?
— Сейчас, сейчас, сейчас.
Срочно вызвали первого секретаря.
— Слушаю, Иосиф Виссарионович, — отвечает он.
— Да это не Иосиф Виссарионович, это Василий Сталин звонит, — всё, отлегло. — Там наши играть должны были.
— Да-да, играли.
— Ну как сыграли?
— 3:1.
— А, ну ладно, всё. До свидания.
«Николай Прокопьевич, а это дело добровольное?»
Когда начали «Волгарь» организовывать, шёл 1960 год. Собрали всех астраханцев. Денег не было. Сборы проводили в гостинице «Астраханская». Однажды меня вызвали в обком партии.
— Петь, что надо, — спрашивают, — чтобы команда заиграла?
А мы получали-то со стадиона — то, что заработали. Зарплата была 120-140 рублей, но могли и задержки случиться — то на месяц, то на полтора.
— Простая истина. Надо какой-то стимул сделать, — предложил я.
— А какой, Петь, надо стимул сделать?
— Ну хотя бы за выигрыш премию давать.
— Ладно. Соберём всех директоров заводов.
Перезвонили через неделю, сказали мне тоже приехать на собрание.
— Вы любите футбол или не любите?
— Да-да-да, — все, конечно, поддержали. Как же, секретарь обкома говорит!
— Ну что, надо помочь команде нашей. Давайте поможем.
— Ну, что надо от нас?
— Зачислите их куда-нибудь уборщиками или охранниками.
— Да мы не возражаем, — согласились все, кроме директора «тридцатки» на Эллинге.
— Николай Прокопьевич, а это дело добровольное?
— Ну, конечно, добровольное. Как же. Естественно.
— Тогда я отказываюсь.
— Ну хорошо, — но через несколько месяцев того директора убрали. Обком партии — разве можно спорить? А нам стали доплачивать: за выигрыш — 20 рублей, за ничью — 10.
«Это же „Ессентуки‟ — не водка!»
Стадион, на котором играл «Волгарь», наглухо заполнялся. Абонементы только по знакомству можно было достать. В дни матчей по аллее Савушкина, начиная от улицы Анри Барбюса, шла сплошная река народу. Билеты раскупались мигом.
Письма все нам писали. И вообще, настолько мы у всех на виду были… Помню случай. В аптеке около пушкинского садика всё время продавалась минеральная вода. А у меня что-то с желудком было. Я пошёл сразу бутылок десять «Ессентуков» взял, на автобусе поехал домой. А тогда же только авоськи, сетки были. Прихожу на тренировку — звонок: и меня, и тренера вызывают в горком партии.
— Это что такое? Вы пьянкой занимаетесь?!
— Какой пьянкой?
— Да нам позвонили, сказали, что ты целую сетку водки вёз…
— Какой водки?! Это «Ессентуки»!
«Слушай, мы здесь жиреем»
У нас тренеры менялись часто. Первый был, когда я пришёл, Петров Александр Васильевич. А когда «Труд» незадолго до «Волгаря» создали в 1958 году, был Евсеев Николай Васильевич. А потом, уже в «Волгаре», Брагин. После приехал Козырский, затем — Кузнецов. А Кузнецов этот был, оказывается, преферансист. Ночами пропадает, не тренирует. Я позвонил в облспортсоюз.
— Мы жиреем здесь, мы не тренируемся!
Тогда прислали нам Лапшина. А он в сборной СССР. Заслуженный мастер спорта. Правда, храпел. Мы в вагончиках жили. А я в вагончике один был.
— А где ж, — задумался тренер, — мне поселиться?
— Ну давай со мной, — говорю ему.
— Не-е-е-т, Петь, я храплю.
— Да у меня отец тоже храпит.
— Нет, я сильно храплю.
В итоге поселили его там, где шесть человек живут. Потом приходит ко мне Аракелян.
— Слушай, Петя, ты капитан команды или кто? Он храпит, а мы сидим все на него смотрим.
Я попросил, чтобы поселили его в вагончике одного. И потом, на выездных матчах, он всё время отдельно жил. Только в Каменск-Шахтинске места не нашлось. Так он на трибуне переночевал.
«Моё слово — это всё»
Мой стаж — больше шестидесяти лет. Когда закончил играть в 64-м году, стал вторым тренером. Предложил Белоусову, тогда главному тренеру «Волгаря», задействовать молодых местных ребят. Я их собрал, начал готовить. Но понимания не нашлось, и я в конце концов ушёл.
За мной начала вся Астрахань бегать. Все, как узнали, что я не останусь в «Волгаре», с ума посходили: я всё же инженер-кораблестроитель, пока играл в футбол, получил не одно высшее образование. Руководитель судоверфи приехал прямо ко мне домой, на первой в городе машине иностранной марки. Сообщил, что я зачислен уже несколько недель. В итоге я ушёл на судоверфь. Все ребята, группа подготовки «Волгаря», перешли со мной туда.
Потом пошёл на электронный завод, проработал двадцать пять лет. После него — ещё десять лет в НИПИГАЗе. Там и закончил свой трудовой путь. Всю жизнь был в первую очередь человеком, а потом уже капитаном, ещё кем-то. Обязательность, порядочность — главное для меня. Однажды приехал в Ригу за микросхемами, а они золотом, палладием покрыты. Они хотели упаковать их и так отдать, а я настоял, чтобы отправили спецпочтой. Или вот в командировку в Гомель накладные забыл. Нам должны были оттуда отправлять шкафы вычислительных устройств. — Пётр Павлович, мы знаем, что ты за человек. Никаких вопросов, — заверили меня ребята. — Завтра машину отправляем. Накладные пусть присылают письмом, всё подпишем и обратно вышлем. Моё слово — это всё. Если я его дал, всё будет сделано. Просто так я не обещаю.
AST-NEWS.ru
«И тебя можем на фронт сплавить»
Я ветеран тыла Великой Отечественной войны. Прошли мы всё. Я в селе Икряном Астраханской области вырос, так что и карьеру начал там. Когда война началась, мы, десятилетние, работали день и ночь, ловили рыбу (а ещё ведь и учиться надо было). Тяжкий был труд. Лодка огромная, рыбацкая. Это сейчас техника, а тогда — плаваешь на вёслах и на парусе, только и успеваешь воблу выпутывать. И вот мы, мальчишки, идём против течения, до бортов гружёные, на приёмку. А приёмщик такой деловой, в халате, вышел.
— Не приму, хотите — по пять копеек только возьмём за килограмм.
Представляете, что такое пять копеек? Поехали в Бахтемир — и там такой же. Тогда отправились напрямую на завод. Я пошёл к директору-белобилетчику (он сердечник был). Всё ему рассказал.
— Не ездите на приёмки. Привозите всё сюда, на рыбозавод, — ответил он. — И фамилии мне скажите их.
Правда, до рыбозавода ехать далеко… Где-то через две недели опять поехали на приёмку — всё, обоих на фронт отправили. А новый приёмщик подивился.
— Ты понимаешь… Это вы что ли их сплавили на фронт?
— И тебя можем сплавить, если вот так же будешь выкобениваться.
«Сапоги мои того, пропускают аш-два-о»
Зимой мороз был минус пятьдесят. Снег заваливал дома. Так вот ходили мы в школу (туда с девяти лет принимали). Писали на газетах. В классах было холодно. Чтобы хоть чем-то прогреть, нас послали на быках косить камыш. А ещё в школе давали 100 грамм хлеба: идёшь не сколько учиться, сколько из-за хлеба.
Учителя хорошие были. У нас преподавала натуральная немка, Адель Фрицевна, в учительском доме жила. По-настоящему учила. Я газеты немецкие с листа читал. Если что-то не так, дополнительно занимались.
— Ты, ты и ты — ко мне домой вечером после уроков.
Приходишь — самовар у неё, чай сделает и начинает нас гонять. Когда фашисты подошли к Сталинграду, её, как и всех немцев Поволжья, депортировали.
Учитель химии всё частушками рассказывал.
— Вы, наверное, не любите химию, но я вам скажу, что от химии очень многое зависит. Вот вы знаете, что такое аш-два-о? Вода. Сапоги мои того, пропускают аш-два-о.
Так мы химию и выучили: в институт поступил — всё решал так, что удивлялись, где я занимался.
А спорт был в крови у нас. Я был очень развитый, в лёгкой атлетике хорошие результаты показывал. Но футбол был как икона, поэтому выбрал его. Старшеклассником меня во взрослую команду Икряного взяли.
«Это Сталин звонит. Как сыграли?»
В Астрахань я приехал в 50-х годах, после армии и первенства Украины. Меня стали уговаривать остаться. Помню первую игру на нынешнем Центральном стадионе — с «Соколом» Воронеж за «Пищевик». До этого играли на рыбокомбинате, где сейчас стадион «Газпрома». Поле — ужас: глина, песок, грязь. А тогда было много команд военных, я сам играл за Черноморский флот. И вот летит команда ВВС в Индию играть. В Астрахани посадку делали. А шеф их был Василий Сталин. Предложили сыграть с «Пищевиком». После матча — звонок в обком партии.
— Дежурный слушает.
— Это Сталин звонит.
Дежурный не знал, что и говорить: представляете, что такое Сталин тогда?
— Сейчас, сейчас, сейчас.
Срочно вызвали первого секретаря.
— Слушаю, Иосиф Виссарионович, — отвечает он.
— Да это не Иосиф Виссарионович, это Василий Сталин звонит, — всё, отлегло. — Там наши играть должны были.
— Да-да, играли.
— Ну как сыграли?
— 3:1.
— А, ну ладно, всё. До свидания.
«Николай Прокопьевич, а это дело добровольное?»
Когда начали «Волгарь» организовывать, шёл 1960 год. Собрали всех астраханцев. Денег не было. Сборы проводили в гостинице «Астраханская». Однажды меня вызвали в обком партии.
— Петь, что надо, — спрашивают, — чтобы команда заиграла?
А мы получали-то со стадиона — то, что заработали. Зарплата была 120-140 рублей, но могли и задержки случиться — то на месяц, то на полтора.
— Простая истина. Надо какой-то стимул сделать, — предложил я.
— А какой, Петь, надо стимул сделать?
— Ну хотя бы за выигрыш премию давать.
— Ладно. Соберём всех директоров заводов.
Перезвонили через неделю, сказали мне тоже приехать на собрание.
— Вы любите футбол или не любите?
— Да-да-да, — все, конечно, поддержали. Как же, секретарь обкома говорит!
— Ну что, надо помочь команде нашей. Давайте поможем.
— Ну, что надо от нас?
— Зачислите их куда-нибудь уборщиками или охранниками.
— Да мы не возражаем, — согласились все, кроме директора «тридцатки» на Эллинге.
— Николай Прокопьевич, а это дело добровольное?
— Ну, конечно, добровольное. Как же. Естественно.
— Тогда я отказываюсь.
— Ну хорошо, — но через несколько месяцев того директора убрали. Обком партии — разве можно спорить? А нам стали доплачивать: за выигрыш — 20 рублей, за ничью — 10.
«Это же „Ессентуки‟ — не водка!»
Стадион, на котором играл «Волгарь», наглухо заполнялся. Абонементы только по знакомству можно было достать. В дни матчей по аллее Савушкина, начиная от улицы Анри Барбюса, шла сплошная река народу. Билеты раскупались мигом.
Письма все нам писали. И вообще, настолько мы у всех на виду были… Помню случай. В аптеке около пушкинского садика всё время продавалась минеральная вода. А у меня что-то с желудком было. Я пошёл сразу бутылок десять «Ессентуков» взял, на автобусе поехал домой. А тогда же только авоськи, сетки были. Прихожу на тренировку — звонок: и меня, и тренера вызывают в горком партии.
— Это что такое? Вы пьянкой занимаетесь?!
— Какой пьянкой?
— Да нам позвонили, сказали, что ты целую сетку водки вёз…
— Какой водки?! Это «Ессентуки»!
«Слушай, мы здесь жиреем»
У нас тренеры менялись часто. Первый был, когда я пришёл, Петров Александр Васильевич. А когда «Труд» незадолго до «Волгаря» создали в 1958 году, был Евсеев Николай Васильевич. А потом, уже в «Волгаре», Брагин. После приехал Козырский, затем — Кузнецов. А Кузнецов этот был, оказывается, преферансист. Ночами пропадает, не тренирует. Я позвонил в облспортсоюз.
— Мы жиреем здесь, мы не тренируемся!
Тогда прислали нам Лапшина. А он в сборной СССР. Заслуженный мастер спорта. Правда, храпел. Мы в вагончиках жили. А я в вагончике один был.
— А где ж, — задумался тренер, — мне поселиться?
— Ну давай со мной, — говорю ему.
— Не-е-е-т, Петь, я храплю.
— Да у меня отец тоже храпит.
— Нет, я сильно храплю.
В итоге поселили его там, где шесть человек живут. Потом приходит ко мне Аракелян.
— Слушай, Петя, ты капитан команды или кто? Он храпит, а мы сидим все на него смотрим.
Я попросил, чтобы поселили его в вагончике одного. И потом, на выездных матчах, он всё время отдельно жил. Только в Каменск-Шахтинске места не нашлось. Так он на трибуне переночевал.
«Моё слово — это всё»
Мой стаж — больше шестидесяти лет. Когда закончил играть в 64-м году, стал вторым тренером. Предложил Белоусову, тогда главному тренеру «Волгаря», задействовать молодых местных ребят. Я их собрал, начал готовить. Но понимания не нашлось, и я в конце концов ушёл.
За мной начала вся Астрахань бегать. Все, как узнали, что я не останусь в «Волгаре», с ума посходили: я всё же инженер-кораблестроитель, пока играл в футбол, получил не одно высшее образование. Руководитель судоверфи приехал прямо ко мне домой, на первой в городе машине иностранной марки. Сообщил, что я зачислен уже несколько недель. В итоге я ушёл на судоверфь. Все ребята, группа подготовки «Волгаря», перешли со мной туда.
Потом пошёл на электронный завод, проработал двадцать пять лет. После него — ещё десять лет в НИПИГАЗе. Там и закончил свой трудовой путь. Всю жизнь был в первую очередь человеком, а потом уже капитаном, ещё кем-то. Обязательность, порядочность — главное для меня. Однажды приехал в Ригу за микросхемами, а они золотом, палладием покрыты. Они хотели упаковать их и так отдать, а я настоял, чтобы отправили спецпочтой. Или вот в командировку в Гомель накладные забыл. Нам должны были оттуда отправлять шкафы вычислительных устройств. — Пётр Павлович, мы знаем, что ты за человек. Никаких вопросов, — заверили меня ребята. — Завтра машину отправляем. Накладные пусть присылают письмом, всё подпишем и обратно вышлем. Моё слово — это всё. Если я его дал, всё будет сделано. Просто так я не обещаю.
Людмила Кочина
"МК Астрахань"
