- Константин Семёнович, в одном из ваших интервью Вы рассказывали, что когда были еще начинающим хореографом, вы, приехав в США, открыли для себя новый мир. Говоря словами хореографа Леонида Мясина, признаетесь, что на вас «буквально обрушилась лавина свободы мышления». И замечаете, что в американской культуре «свобода» – это ключевое слово. А какое слово можно назвать ключевым в современной русской культуре?
- Я приводил в пример Леонида Мясина так же, как я могу привести в пример Джоржа Баланчина и многих других людей, воспитанных в России в традициях русской культуры еще до революции, людей достаточно консервативных устоев. Когда слово «свобода» ложится на образование или культуру, оно дает возможность открыть какие-то тоннельные рамки и дать развитие, прогресс в любой профессии, виде искусства. Оно дает возможность подумать: «А что, если попробовать по-другому?». Пусть на меня кто-то обидится, но это мое мнение: у нас провал в образовании. Из-за этого те возможности и свободы, которые должны восприниматься цивилизованными людьми как прогресс, у нас воспринимаются как вседозволенность и распущенность. Незнание культуры, традиций, того, что есть фундамент человечества – это кажется мне проблемой. Это то, с чем я стараюсь бороться. Если пытаться подобрать ключевые слова, то на данный момент это будут «большая степень расшатанности» и одновременно «поиск пути в стабильность». Я не вижу сегодня, чтобы люди понимали, куда идти.
- Говоря о свободе в культуре, как нам видится, нельзя не рассматривать её в связке с ответственностью художника за творчество. И чем талантливей художник, тем больше ответственности на нем. Художник должен воспринимать свое творчество как служение или как самовыражение? И вообще, стоит ли здесь проводить какую-то границу?
- Как-то в эфире телеканала «Спас», куда меня пригласили, зашла речь о цензуре…Вы знаете, я считаю, что цензура не нужна. Цензура – это то, что находится внутри художника. Это я сам. Я буду очень переживать, если я допущу что-то, что может кого-то обидеть, что окажется некультурным. Я не верю в художника без души. Верю, что у меня и моих предшественников и последователей (не последователей меня, а идущих за мной во времени), есть этот дар, посланный нам. Мы несем некую миссию. Называть ли нас в этом смысле избранными? Может да, а может и нет, я не люблю таких громких слов. Но это то, что нам дано. И на этом пути можно пропускать какие-то важные повороты, но в целом, если ты нашел себя как человека, в своей вере, в жизни, тогда ты можешь по этому пути двигаться.
Но часто имеет место неумение, непонимание того, как дотронуться до прекрасного. Так часто бывает в том виде искусства, которым я занимаюсь. Есть люди, которые не умеют это хорошо делать, не хватает души для этого. Тогда они начинают извращать, исковеркивать. И сегодня это очень расхожий прием. Но, извините, вы взяли произведение Чехова. Вы что считаете, что лучше Чехова разбираетесь в жизни? Есть произведения великой культуры. Я понимаю, что автор мертв, его нет рядом, хотя он есть. Но я всегда себя спрашиваю: «Что сказали бы Рахманинов, Чайковский или Шекспир, если бы были рядом?» Они бы поняли меня? Или сказали бы: «Ты что делаешь?». Неумение и бездуховность и позволяет людям делать «голого короля», а общество зачастую боится сказать, что было неприятно и непонятно. Потому что это, например, модненько, популярненько. Потому что «я же буду выглядеть отсталым, мне же скажут «ты - совок». Я вот не боюсь, потому что если я буду бояться, я перестану быть честным художником.
- В философии есть триада – Истина, Добро и Красота, которая тесно связана с характеристиками Бога и вообще сферой божественного. За источниками вдохновения часто ли стоит именно это?
- Для меня - да. Я считаю, что даже если мы показываем черное, мы же не зовем людей в черноту. Просто есть художники, которые через негативное, неприятное, мастерски показывая нам это, все равно приглашают нас к доброте. Я как художник больше люблю обращаться к доброте, но это мой стиль, мое направление. Многие из моих друзей – «черные» художники. Но они же не приглашают нас в это, он хотят показать то, чего недостает. Боль человек любой чувствует одинаково. Возьмите нож, порежьте себе руку - у всех будет одинаковое чувство. Просто кто-то заплачет, а кто-то сдержится.
- В конце декабря в нашем театре очередная мировая премьера - спектакль «Винни Пух». Почему захотелось «заставить» танцевать этого зверя?
- «Винни Пуха» я придумал давно. Лет 10 назад родилась идея. Когда я рос, было очень много так называемых детских спектаклей, через которые я пришел в театр. Были не только в ТЮЗе, но и в драматическом, и в балетном театре тоже. Сегодня этот репертуар по стране сократился ужасно. Кроме «Чиполино», гениального спектакля Г.А. Майорова, который был поставлен в 1973 году и который сегодня идет во многих театрах страны, в общем-то трудно что-то назвать. Более того, в связи с тем, что многие художники стали делать свои прочтения классических версий спектаклей, зачастую десяти-тринадцатилетнего ребёнка сегодня и сводить-то не на что. Поэтому лет 10 назад пришло понимание того, что нужно поставить что-то, что детей увлечет. Я не люблю слово «детский», когда речь идет о спектакле. Я верю в семейный спектакль. Люблю Винни Пуха и не знаю человека, который бы сказал: «Я не люблю Винни Пуха». Не встречал таких.
Эта английская сказка у нас отлично прижилась. Поэтому долгих раздумий не было. Главное – она добрая. И, что очень важно, что немного глубже, чем на поверхности, это мир ребенка, его фантазия. Он в комнате со своими игрушками: какие-то он выпросил, какие-то ему подарили, медвежонка, скорее всего, принесли на Рождество. И он существует в этом сказочном мире. Это то, что у нас всех, даже самых плохих и страшных людей, есть – мир нашего детства. Вся доброта, чистота идут оттуда. Мир ребенка, эта фантазия, которую можно оживить на сцене, мне показалась интересной и увлекала меня.
- В чем заключается основная сложность при создании семейного спектакля?
- Главная сложность – не показать себя, а отдать себя тем людям, которые придут смотреть спектакль. Чтобы они не думали: «А! вот это то, что хореограф Уральский поставил». Чтобы они забыли об этом, получали удовольствие, чтобы труппа, с которой я работаю, была увлечена тем же самым – подарить этот мир. Мы здесь для этого.
- Как вам кажется, чего не хватает современному российскому ребенку, часто живущему в мире «бэтменов» и их аналогов?
- Того же, чего и сто, и двести, и триста лет назад. Я часто привожу такой пример: если поставить забор там, где людям было удобно ходить, люди все равно будут протаптывать эту тропинку, ломать забор. Какая проблема в том, чтобы взять и, увидев протоптанную тропинку, поставить забор вдоль нее? К чему я это? Любой строгий запрет приводит к тому, что люди начинают протаптывать тайную тропинку. Дайте выбор и объясните, что хорошо, а что плохо. Дайте возможность ребенку самому понять, что этот персонаж не такой интересный. Он, может быть, популярный, но есть другой. У нас век неимоверного темпа. Наверное, так думали люди и сто лет назад, вынимая свои карманные часы, а не глядя в телефон. Но, мне кажется, самое главное – иметь возможность не кричать и запрещать, а возможность с подрастающим поколением внимательно проводить время. Какому ребенку не читали сказки? Кому-то больше, кому-то меньше. Я вот сочинял для дочерей сказки, сказки про них. И их это увлекало. Через это мы детей воспитываем. У нас не хватает на это времени, у нас с этим проблемы.
- Скоро Рождество. Есть ли среди ваших любимых художественных произведений посвященные празднику Рождества? Хотелось бы вам с ними поработать?
- Рождество для меня – это особый праздник. Я много жил еще и за рубежом, где Рождество - главный праздник года. У нас этот период как-то не восстанавливается. В советское время он был убит, сдвинулся на Новый Год. Произошла путаница. Я знаю, что многие это знают и понимают. Для меня это не просто праздник, это целый период, когда люди улыбаются, ходят в гости, дарят подарки, просто конфетку, просто улыбку. Это просто необходимо людям. Я очень люблю рождественскую музыку всех стран и народов. А рождественские колядки!...мы потеряли эту культуру.
Для меня очень важен этот праздник, поэтому я не могу назвать одно произведение. Мне бы очень хотелось поставить некоторые из них, но они, к сожалению, не типичны для России. Я бы очень хотел поставить концерт на праздничную музыку разных стран, включая и нашу. Ведь это праздник мира, общепланетный праздник всех христиан. Более того, знаю массу людей других вероисповеданий, которые всегда рады принять участие в этом празднике. А у нас плохо отмечают Рождество. Щелкунчик – это о Рождестве, а не о Новом годе, но сегодня это очень трудно доказать.
- Рождество – тема интернациональная. Интерес зрителя к ней в какой-то степени можно предугадать. Но ваш спектакль «Андрей Рублев» - совсем другое дело. Несмотря на мировой масштаб личности, это сугубо русская тема, более того, она не может быть представлена в разрыве с духовной составляющей. Вы говорили, что вынашивали идею этой постановки долгие годы. Чувствовал ли вы в продолжение этого времени и сейчас некий запрос общества, зрителя на темы, связанные именно с русской культурой, историей?
- Андрей Рублев – это особая тема. Понимаете, я ведь не пытался поставить спектакль, пропагандирующий сугубо русское православие. Для меня Андрей Рублев – обобщающий образ. Созданное им направление в русской иконе – это целое направление в культуре. Он – один из отцов русской культуры. Для меня это то, к чему я стремлюсь в своем творчестве. Мы немного знаем о нем. О чем-то спорят историки, пускай спорят. О чем-то спорят священнослужители. Для меня было важно проникнуться этой темой лично и поделиться этим с людьми. Если меня столько лет держала эта тема, значит это неслучайно. Очень приятно, что увлеклась этим труппа, я очень благодарен епископу Антонию, потому что он встречался с труппой, он стал духовным отцом спектакля. Я всегда чувствовал его поддержку, чувствовал его рядом. Очень важно, как труппа правильно приняла это, хотя среди моих артистов много людей другого вероисповедания.
Очень жаль, что некоторые люди, кричащие «Давай! Вперед! Мы всех порвем! Мы - русские!», называют себя патриотами. Это лжепатриоты, не знающие мировой культуры и истории, они не знают с чего и почему берутся войны. Неповторение ошибок и движение вперед возможно, только если ты знаешь традиции и культуру человечества. А культуру своего народа ты просто обязан знать. Ты должен быть самокритичен, критичен к своей малой группе. Тогда ты – патриот. Границы, государства смещаются, кто-то придумал назвать братьев украинцев врагами, но есть вещи, которые неизменны. Для меня Андрей Рублев – это способ сказать о необходимости культуры. Очень много людей даже за пределами России будут с интересом смотреть этот спектакль, потому что через эмоциональный ряд будут понимать, о чем идет речь.
- Можно ли надеяться на то, что на сцене нашего театра в обозримом будущем появятся новые постановки, посвященные русской культуре в связке с её духовными традициями?
- Ничего конкретного сказать не могу. Конечно, хотелось бы. Я сам все еще переживаю этот период постановки «Андрея Рублева». Мне бы очень хотелось, чтобы этот спектакль еще выходил за пределы нашего театра, чтобы больше людей увидело его. Это для меня сейчас главная задача - вывезти его в другие города, мы работаем над этим.
- На определенном этапе работы над спектаклем Вы стали тесно сотрудничать с Церковью. Это практически уникальный опыт в современной практике… Было ли вам интересно это соработничество?
- Я бы не называл этот процесс соработничеством. Просто я вижу, что у нас есть некая проблема и с той, и с другой стороны. Заключается она в том, что многие люди, художники, назовем их условно так, до того, как им еще сказали что-то, начинают кричать: «Мне запрещают!». С другой стороны, у Церкви сегодня есть недоверие к нам, художникам. Мне, кажется, лучшие слова я могу сказать не свои, а слова владыки Антония. Когда он в моем кабинете сидел перед макетом декораций «Андрей Рублева», он сказал: «Вот у вас там есть ручей, а через ручей переброшен мостик. Давайте этот мостик строить вместе». Это очень образно, очень по-человечески и при этом очень духовно. Почему он это сказал? Когда меня пригласил к себе владыка Иона и сказал, что он очень обеспокоен, тем, что готовится такая постановка и был настроен весьма не позитивно, он меня очень напугал. А потом я познакомился с владыкой Антонием. И это меня тоже очень напугало, потому что на моем месте большинство моих коллег сказали бы: «Мне пытаются запретить спектакль. Давайте идти в прессу, давайте бороться». Но я же не хотел сделать ничего плохого, не хотел ничего исковеркать, кого-то оскорбить. Что мне было скрывать? Я так и сказал тогда владыке Антонию: «Вы не можете залезть ко мне в голову. Если вы приходите ко мне с цензурной комиссией, то я вас не пущу. Но если вы приходите ко мне с открытым сердцем, верите в то, что это должно быть хорошо, почему я должен вас не пустить?».
Это именно мостик с двух сторон. Я люблю говорить о том, что у меня на сердце. Скажите и вы, что у вас на сердце, вне политики. Если сможете, то мы будем с вами строить мостик. Вера, она для чего существует? Так что мне в жизни очень повезло. Владыка Антоний – это посланник от Бога. Он оказался рядом с этим спектаклем, и я верю, что неслучайно. Значит, этот спектакль был нужен.
- В Нью-Йорке вы могли искать вдохновение в творчестве молодых художников, в индустриальных кварталах, трансформировавшихся в центры современного искусства, Вы признавались, что и в Астрахани вам симпатичны местные лофты и вообще принцип, по которому они устроены, но вы любите и старину, несмотря на новаторство в творчестве, называете себя хореографом именно классического балета, говорите и о том, что любите многонациональную культуру. Т.е. вам присуща разносторонность, возможно, любовь к переменам…
- Я очень много попутешествовал. Я, действительно, очень много видел и не заменил бы ни один день своей жизни. Я считаю себя хореографом классического балета, потому что это моя школа, считаю, что русский балет – это одно из культурных наследий человечества, это не только наше. Поэтому быть частичкой, маленькой деталью в многовековом периоде - это почетная вещь. На сегодняшний день на меня возложена эта счастливая, тяжелая задача. Завтра ей займется следующее поколение.
Искусство не возможно без новаторства. Не люблю слово «эксперимент», он подразумевает поиск. А сели какой-то художник делает что-то без поиска, это уже мертвое искусство. Поэтому я не люблю, когда говорят: «Вы сделали экспериментальный спектакль». Нет. Я не экспериментирую, я ищу. А новаторство должно быть. У меня есть фундамент и я должен идти дальше, иначе искусство умрет. Поэтому я очень люблю работать с молодежью. Мне лучше всего это удается.
Я люблю и классику, люблю и современное искусство. Зайти в Андроников монастырь, потрогать стены – это бесценно… Но что такое лофт? Купеческий город, стоят старые дома. Они умирают. Умирает старая культура. Многие это уничтожают, сносят. А как же здорово, когда туда приходит молодой человек: «Я зайду в это помещение, с уважением подойду к эти камням, кирпичам, доскам, но я дам им новую жизнь. И люди опять будут приходить в эти стены, и эти стены мне помогут, потому что они пропитались их жизнью – их радостью, их печалью, улыбкой, плачем». Я люблю это в Америке, Англии, люблю это в России. Я увидел, что в Астрахани вдруг целая улица начинает оживать. Это очень здорово.
- Вы внимательно, без какого-то скепсиса отнеслись к предложению переехать в Астрахань, не имеющую пока какой-то зрелой балетной школы, возглавить нашу балетную труппу…Можно ли сказать, что вы верите в промысел о себе, своем предназначении, служении, и в принятии решений руководствуетесь им в том числе?
- Если бы мне лет 15 назад, в Нью-Йорке, сказали, что я буду руководить балетом в Астрахани, я бы посмеялся. Но, как я уже говорил, я верю в то, что какие-то вещи нам предначертаны, предназначены, это то, что нам посылают. Я почувствовал, что я нужен в Астрахани. Предложение самого губернатора – это для меня большая честь. Я его очень уважаю, он, действительно, следит за развитием культуры, искусства, и считает, что без вкладов в культуру будет труднее строить экономику. Тогда я почувствовал, что это правильный выбор, и сейчас я убеждаюсь в этом.
- Скажите, для чего Вы советовали бы людям приходить в театр? Пусть загруженным на работе, пусть не причисляющим себя к любителям искусства, а может быть людям сельским, каковых в нашей епархии, например, большинство, все таки стремиться приезжать, бывать, приводить детей?
- Для того же, для чего и с момента рождения театра в Древней Греции. Искусство не случайно существует веками. Потому что те люди, которые строили материальные ценности этого мира, в необходимой мере получали те «продукты» искусства, которые делали их людьми, способными миру эти материальные ценности приносить. Это духовная пища. И чем больше человек получает ее, тем у него больше шансов стать хорошим инженером, экономистом или ученым. Нельзя просто посмотреть на театр и сказать: «Лучше бы построили еще пять детских садов». Согласен, нужно еще 5 детских садов, но это не отменяет учреждений культуры. Потому что дети, которые будут ходить в эти сады, завтра тоже будут испытывать нужду в этой духовной пище. Для этого театр и существует.
Справка
Уральский Константин Семёнович. Заслуженный артист Российской Федерации. Лауреат премии правительства Российской Федерации. Лауреат приза "Душа танца". Лауреат международных конкурсов.
В 1978 После окончания Московского хореографического училища (ныне МГАХ) принят в Большой театр России.
В 1990 году закончил ГИТИС (РАТИ) по специализации хореограф.
В 1991 году принимает приглашение возглавить труппу Балета Айовы, США. Руководит балетом на протяжении 6 лет.
В 1998 году становится Артистическим директором камерного балета "Балет Нью-Йорк". В это же время В 1998 году открывает в Нью-Йорке свою балетную школу.
С апреля 2008 - художественный руководитель балета Челябинского академического театра оперы и балета имени Глинки.
В сентябре 2011 года становится художественным руководителем балета и главным балетмейстером открывшегося Астраханского государственного театра оперы и балета.
Среди постановок разных лет в России и США: «Ромео и Джульетта», «El Mundo de Гойя», «Жар Птица», «Чехов. Отражения», «Вальс белых орхидей», «Дон Кихот», «Доктор Живаго», «Кармина бурана», «Silent Night», «Странники в пути», «Белоснежка и семь гномов», «Щелкунчик», «Пиаф. Я не жалею ни о чём», крупная мировая премьера - балет "Андрей Рублёв".
Беседовали Юрий Гаранов, Серафима Шелковникова, ahtuba-eparhia.ru
