В былые времена среди астраханских журналистов процветала целая плеяда остроумных мистификаторов. Не проходило дня, чтобы кого-нибудь, кто подоверчивее, не разыграли. Особо изобретательными шутниками по праву считались Юрий Селенский, Геннадий Демин, дядя Боря — Борис Васильевич Николаев, Петр Дюков, Александр Лысяков, Леонид Горюнов и, конечно же, Костя — Константин Михайлович Винокуров. О его проделках двадцатилетней данности — нижеследующие короткие мемуары не только очевидца, но и соучастника.
Итак, ранним августовским утром 1973 года экипаж старенького "Москвича" в составе Кости Винокурова, Василия Фомина (царство ему небесное) и меня — водителя этой "Антилопы-гну" — двигался в сторону Замьян, где намечалась охота за судаками. Однако обычного в таких случаях оживления в салоне не наблюдалось. Мои артельщики угрюмо взирали на барханы, редкие кусты отцветающего тамариска, ровное гудение мотора клонило их в сон и, как вскоре выяснилось, им сейчас было не до рыбалки. Костя накануне схлестнулся с прибывшим из Москвы поэтом Геннадием Колесниковым — автором слов в то время наипопулярнейшей песни "Тополя". Поэт-песенник получил в кассе комитета по авторским правам очередной приличный гонорар и, как всегда, считал своим долгом с купеческим размахом оставить его в ресторане "Волга", а Василию пришлось слегка перестараться на свадьбе племянника его давнего школьного товарища.
На горизонте замаячили первые многоэтажные дома строящегося города, впоследствии названного Наримановым, и я, не задумываясь, свернул с трассы. Надо было "подлечить" друзей. Да совсем вылетело из головы, что было воскресенье и спиртное с некоторых пор, благодаря очередному мудрому решению власть предержащих, реализовывалось с десяти часов утра. В новеньком наримановском гастрономе на полках красовались батареи "Пшеничной", но, как говорится, близок локоть, да не укусишь — на наших часах маленькая стрелка только что миновала цифру девять. Около прилавка томились вододелительские мужички, вяло и бесперспективно уговаривая неприступную продавщицу: "Маруся, ну выдай хоть бутылку на троих, душа горит, ей Богу, не продадим".
Ничего не оставалось делать, как отираться здесь целый час, упуская дорогое время. И вдруг Костя, обращаясь ко мне, залопотал:
— Орошкази печ, сомбаткей! Капувар сегед ференцварош...
А затем, обняв меня за плечи, подвел к прилавку и, выставив указательный палец в сторону бутылок, воскликнул:
— Водка! Очэн карашо! Табанья барч ференцварош!
И вот тут-то меня осенило: в первые послевоенные годы Костя проходил действительную службу в Венгрии в качестве авиационного механика, по всей видимости, он и решил прикинуться иностранцем.
— Дебрецен сентеш веспром! — продолжал Костя. — Водка ест здес. Пожалюста, один бутилка. Дьер бекешчаба мишкольц сентеш...
Отступать некуда, и я вынужден был включиться в игру:
— Понимаете, это наш гость из братской Венгрии. Мы едем на рыбалку, нас ждут, мы опаздываем, войдите в положение...
Но продавец была неумолима. Хуже того, она разразилась целой тирадой, уничижающей проклятых алкашей, которых надо гноить в ЛИТ до скончания дней. А Костя ей мило улыбался и продолжал любезно просить "один бутилка".
И в этот критический момент взбунтовались мужики:
— Маруська, тудыт твою растуды. Ну ты над нами издеваешься, мы терпим. Что ж ты перед иностранцем, да еще из братской Венгрии, Россию-то позоришь?! А ну вынимай бутылку, не то разнесем вдребезги твой гастроном.
— С работы меня снимут, — взмолилась Маруся. — Кто слово замолвит?
Ох, и наивный же добрый русский мужик. Ну глянули бы на Костино одеяние. Какой там иностранец? Протертые чуть ли не до дыр хлопчатобумажные спортивные шаровары, выгоревшая клетчатая рубашонка производства Астраханской швейной фабрики. Правда, глубокого провинциала могла смутить беленькая шапчонка с прозрачным зеленым козырьком и надписью на ней латинским алфавитом "Crim", что в переводе на русский язык "Крым".
— Отдай гостю бутылку! —требовали труженики вододелителя.
— Да подавитесь вы! — в сердцах Маруся выставила на прилавок "Пшеничную".
—Ты заверни в бумагу, как положено у них на Западе, — строго посоветовали продавщице.
Казалось, спектакль был разыгран по всем канонам системы Станиславского. Но, получив заветную бутылку, Костя тут же прикинул в уме, что ее будет, конечно же, маловато, потребуется к вечеру обмыть удачный улов. Все с той же "зарубежной" улыбочкой он аккуратно выложил другую пятирублевку и с прежней наивностью изрек:
— Еще один бутилочка.
- Фу, ты! — Маруся аж сплюнула с досады. Ну и наглые же эти иностранцы!
Один раз она уже нарушила строгое предписание властей, цепочка потянулась дальше, и на прилавке, при полной солидарности со свидетелями ее невольного беззакония, была припечатана еще одна "Пшеничная".
В общем, вскоре друзья мои повеселели, судаков мы поймали: Костя переметик сгондобил. А на вопрос, о чем он говорил по-венгерски, ответил: "Названия мадьярских городов вспоминал".
Вскоре мы еще раз разыграли "венгерскую карту". Что-то загрустил Костя, захотелось ему вечерком побывать в каком-нибудь уютном и приветливом доме, выпить чашечку кофе, а повезет, так и стопочку пропустить. И я подумал об одной очень европеизированной особе, доцентше-медичке, правда, скуповатой, хотя в доме полная чаша. Говорю Косте: "Ты венгерский журналист, по-русски знаешь десять слов. Идем". Друг мой не преминул за последнюю трешницу купить букетик, при знакомстве галантно целовал доцентше пальчики. Та млела от знакомства с истинным европейцем, хоть и из страны социалистического содружества. В ее квартире широко распахнулись дверцы бара с многочисленными иностранными напитками, на журнальном столике появились зернистая икра, белужий балычок, коробка шоколадного ассорти. Ах, как великолепен был Костя, как он мастерски играл! Сам бы Куравлев позавидовал.
Наш визит затягивался. Костя, удобно устроившись в кресле, кайфовал от души. Ему хотелось все более глубокого общения с гостеприимной доцентшей, отчего в венгерском бормотании все чаще стали проскальзывать русские слова, а однажды у него нечаянно вылетело даже сложноподчиненное предложение. Я посчитал, что затягивать шутливый розыгрыш уже неинтересно и раскрытие нашей тайны будет воспринято с неменьшим удивлением, ведь, ко всему прочему, доцентша обладала довольно приличным чувством юмора. И я сделал попытку прервать Костин спектакль. Пора было раскрываться. Но Косте, этому мадьяру с Больших исад, так понравилось быть иностранцем, что он ни в какую не хотел признаваться и с еще большим усердием стал перечислять названия венгерских городов. Моя попытка разоблачения не удалась, ибо Костя не хотел выходить из роли, и уже не он, а я выглядел шутником. Прощался Костя, так мило улыбаясь, галантно целовал пальчики хозяйки дома, а она, наполненная общением с истинным европейцем, погрозила мне: "Ну какой он Константин Михайлович?! Настоящий венгерский гycap. Меня не проведешь". И перед тем как закрыть входную дверь, доцентша, будучи вполне уверенной, что принимала иностранного гостя, произнесла:
- Янош! Если еще раз приедете в Астрахань, милости прошу в мой дом!
Ну и, наконец, еще один маленький эпизод, когда Костя Винокуров, будучи уже русским, экспромтом породил другого "зарубежного гостя". Будущий редактор "Комсомольца Каспия" Толя Диенко только что вернулся из туристической поездки во Францию. В Париже приобрел настоящий берет и, одев его, чем-то стал походить на молодого Де Голя. Выбрались мы на тоню 9-й огневки Главного банка писать репортаж о рыбаках. Костя, естественно, прихватил тяжелую блесенку поцапарить, как он говорил, судачков. Пока рыболовецкое звено готовилось к притонению, Толя, устроившись на понтоне, начал дергать блесну, а Костя — наблюдать за его специфическими телодвижениями. И в тот момент, когда Диенко вытаскивал судака, забагренного у хвоста, подлетела "Казанка" с рыбинспекторами. Казалось, неприятности были неотвратимы,
— Дайте сюда блесну! — строго потребовал инспектор. А Толя опять опустил ее в воду, невинно улыбнулся и продолжал молча дергать леску. Инспекторы остолбенели: такой наглости они не могли и предположить. Тут-то и нашелся Костя:
— Дорогие товарищи, этот чудак на букву "м" ни слова по-русски не знает. Он журналист из Франции. Мы привезли его на тоню посмотреть, как русский народ ловит осетров.
— Так бы и сказали, — смутились инспекторы. — Пусть поаккуратней блеснит, а то ненароком тройник вопьется в руку...
Где теперь эти шутки в журналистских кругах? Ныне газетчики какие-то смурные, озабоченные. Ни одного розыгрыша. И, собравшись в курилке, толкут воду в ступе о гиперинфляции, приватизации, ваучерах, демороссах и демаршах парламента, президента, происках международного валютного фонда, а со страниц газет почти исчезли фельетоны, юморески, да и просто безобидные шутки, поднимающие настроение у наших благодарных читателей, отважившихся выписать тот или иной печатный орган на целых шесть предстоящих месяцев.
Игорь Бодров, «Встречи в пути»
Кстати
Как в описываемое Игорем Бодровым время в Астрахани открывали мост через Приволжской затон – смотрите в архивном видео.
В видеофильме присутствуют сцены курения. Минздрав предупреждает, что курение опасно для вашего здоровья.
в истории ВОВ , унеся великие тысячи человеческих жизней советских солдат и офицеров.
Журналисты ?Да,г-н Бодров, так что иногда за такие шутки можно поплатиться,хорошо , что вам фронтовик тех лет не попался на пути, думаю вам было бы тогда вовсе не до смеха
заметьте себе, что не все шутки бывают безобидными,удачными, как вам это показалось