Главный местечковый записыватель Щюра шуток не любил, и поэтому его не веселили, а раздражали ежегодные первоапрельские розыгрыши знакомых и незнакомых людей.
Как-то раз 1 апреля ему позвонил сам Председатель ЦК Компартии и заявил, что в восторге от публицистики и исторических романов Щюры. Вождь сказал, что, как только коммунары возьмут в свои руки власть в стране, все издательства станут выпускать исключительно произведения великого Щюры.
Коммунар Щюра узнал голос Вождя и стал жаловаться, что зарабатывает в год всего-то чуть больше миллиона рублей и ему-де не на что купить новый английский костюм и туфли из крокодиловой кожи, без которых неудобно ходить на заседания фракции Компартии в думе и выступать на музыкально-литературных вечерах. В этот момент его излияния прервал телефонный смех и весёлые голоса тех, кто разыграл Щюру. Эти негодяи организовали розыгрыш при помощи артиста местного театра.
В другой раз 1 апреля Щюре вдруг позвонил прозаик Виктор Пелевин, который предложил главному записывателю использовать щюрины стихи в своём новом романе. Щюра посчитал, что его разыгрывают, и с матом-перематом отчитал глупого шутника. Только через две недели Щюра узнал, что Пелевин действительно пишет роман-фэнтези о современной российской глубинке, где всю полноту власти захватили сбрендившие записыватели. В романе предполагается набор стихов современных записывателей из числа самых отстойных. Получив отказ от Щюры, Пелевин договорился с курским записывателем Шутиковым и заплатил тому солидную сумму за стихи о «ленинской вере».
– Нам надо расширять горизонты литературно-музыкальных вечеров, – докладывала Мина, – пора отмечать религиозные праздники всех конфессий: Пасха, Ураза-Байрам, Пурим, Ханука, день Бодхи должны найти отражение в творчестве наших записывателей. Надо показать, что творческие люди живут одной жизнью со всем народом региона… У нас каждый день есть какой-нибудь праздник. На носу 1 апреля – День смеха. Предлагаю отметить его литературно-музыкально-танцевальным вечером. Шутки в стихах, песнях и танцах должны радовать всех и не стихать до самой ночи.
– Солидно, – восхитился Моня, – у меня есть юморные стихи, – и Моня, скорчив гримасу умиления, прочитал:
Вечер удался. У половины записывателей на шариках красовалась надпись «будущий лауреат Нобелевской премии». На других были коряво начертаны более приземлённые надписи: «научу писать», «у меня 15 литературных премий», «я худею и прибавляю в весе как записыватель», «поэт-переводчик, на премии наводчик», «только графоманы пишут романы»…
Звучали песни на стихи Щюры, Мони и Мины. Начались танцы. Мина была нарасхват, потому что дамы танцевали с дамами из-за нехватки кавалеров, метавшихся по тёмным коридорам в поисках бухла, рассованного в потаённых местах запасливым Моней. Очередная старушка, покружившись с Миной и надышавшись её перегаром, падала на стул и отрубалась.
Естественно, с приветственным словом мастера выступил Щюра, в заключении прочитав «нечто юморное»:
Раздрачинский был как всегда душой компании и выдал экспромт:
Выпивки как всегда не хватило, и Мина с Моней деловито сбегали в ближайший магазин. Музыкально-литературный вечер развернулся пьяным угаром.
Оживились танцы с неизменной пьяной топотухой и матерными частушками.
То тут, то там вспыхивали ссоры между завистливыми записывателями, начинались драки, которые как мог, гасил неконфликтный Моня.
– Надо выгонять эту шваль, – шепнула Мина Щюре, – а то нас могут опять попросить из помещения…
– Товарищи записыватели! – возвысил голос главный записыватель, – пора и честь знать. Учтите, что факты хулиганства и безобразия могут негативно повлиять на присуждение вам очередных литературных премий, не надо больше никого избивать.
Когда три ведущих записывателя остались одни в офисе, Щюра торжественно достал бутылку коньяка, а Мина заварила кофе.
– Как люди сидим, – улыбался Моня, прихлёбывая напиток, где коньяка было больше, чем кофе, - не то, что эта чернь.
– Я – элита! – торжественно заявил Щюра.
– Твоя карта бита! – грубо срифмовала Мина, – а я – ваша элитная Хуанита!
– Хуанита насквозь пропита! – блеснул неожиданным экспромтом Моня.
В помещение заглянула уборщица, махнула на пьяную компанию мокрой шваброй:
– А ну, геть отсюдова, пакостники! Пить надо меньше!
AST-NEWS.ru
Как-то раз 1 апреля ему позвонил сам Председатель ЦК Компартии и заявил, что в восторге от публицистики и исторических романов Щюры. Вождь сказал, что, как только коммунары возьмут в свои руки власть в стране, все издательства станут выпускать исключительно произведения великого Щюры.
Коммунар Щюра узнал голос Вождя и стал жаловаться, что зарабатывает в год всего-то чуть больше миллиона рублей и ему-де не на что купить новый английский костюм и туфли из крокодиловой кожи, без которых неудобно ходить на заседания фракции Компартии в думе и выступать на музыкально-литературных вечерах. В этот момент его излияния прервал телефонный смех и весёлые голоса тех, кто разыграл Щюру. Эти негодяи организовали розыгрыш при помощи артиста местного театра.
В другой раз 1 апреля Щюре вдруг позвонил прозаик Виктор Пелевин, который предложил главному записывателю использовать щюрины стихи в своём новом романе. Щюра посчитал, что его разыгрывают, и с матом-перематом отчитал глупого шутника. Только через две недели Щюра узнал, что Пелевин действительно пишет роман-фэнтези о современной российской глубинке, где всю полноту власти захватили сбрендившие записыватели. В романе предполагается набор стихов современных записывателей из числа самых отстойных. Получив отказ от Щюры, Пелевин договорился с курским записывателем Шутиковым и заплатил тому солидную сумму за стихи о «ленинской вере».
А чаще всего 1 апреля Щюре звонили и поздравляли с профессиональным праздником записывателей – Днём Дурака.Головка руководства местечкового отделения записывателей в своём неизменном составе квасила водку в офисе и обсуждала планы на будущее.
– Нам надо расширять горизонты литературно-музыкальных вечеров, – докладывала Мина, – пора отмечать религиозные праздники всех конфессий: Пасха, Ураза-Байрам, Пурим, Ханука, день Бодхи должны найти отражение в творчестве наших записывателей. Надо показать, что творческие люди живут одной жизнью со всем народом региона… У нас каждый день есть какой-нибудь праздник. На носу 1 апреля – День смеха. Предлагаю отметить его литературно-музыкально-танцевальным вечером. Шутки в стихах, песнях и танцах должны радовать всех и не стихать до самой ночи.
– Солидно, – восхитился Моня, – у меня есть юморные стихи, – и Моня, скорчив гримасу умиления, прочитал:
Встретил старых друзей.
У них весело шло застолье.
Друзья мне сказали: «пей!»,
Но сердце ответило болью:
Не догнать мне никак друзей…
Вечер удался. У половины записывателей на шариках красовалась надпись «будущий лауреат Нобелевской премии». На других были коряво начертаны более приземлённые надписи: «научу писать», «у меня 15 литературных премий», «я худею и прибавляю в весе как записыватель», «поэт-переводчик, на премии наводчик», «только графоманы пишут романы»…
Звучали песни на стихи Щюры, Мони и Мины. Начались танцы. Мина была нарасхват, потому что дамы танцевали с дамами из-за нехватки кавалеров, метавшихся по тёмным коридорам в поисках бухла, рассованного в потаённых местах запасливым Моней. Очередная старушка, покружившись с Миной и надышавшись её перегаром, падала на стул и отрубалась.
Естественно, с приветственным словом мастера выступил Щюра, в заключении прочитав «нечто юморное»:
Писатель Пелевин объелся грибов,
Поел он ещё белены.
К созданью романов теперь он готов.
Читать не готовы их мы…
Раздрачинский был как всегда душой компании и выдал экспромт:
Я живу на девять тысяч –
Это пенсия моя.
Я могу на них лечиться,
Хоть пока здоровый я.
Я в мечтах лечу по свету,
Ведь вообще-то я не глупый.
Я могу, взбесившись с жиру,
Долететь до Гваделупы.
Хорошо там на Карибах,
Но не надо мне туда.
Получаю здесь я прибыль
И не тянет никуда.
У меня есть добродетель –
На суде помочь могу,
Если нужен лжесвидетель,
Только свистни – прибегу!
Выпивки как всегда не хватило, и Мина с Моней деловито сбегали в ближайший магазин. Музыкально-литературный вечер развернулся пьяным угаром.
Оживились танцы с неизменной пьяной топотухой и матерными частушками.
То тут, то там вспыхивали ссоры между завистливыми записывателями, начинались драки, которые как мог, гасил неконфликтный Моня.
– Надо выгонять эту шваль, – шепнула Мина Щюре, – а то нас могут опять попросить из помещения…
– Товарищи записыватели! – возвысил голос главный записыватель, – пора и честь знать. Учтите, что факты хулиганства и безобразия могут негативно повлиять на присуждение вам очередных литературных премий, не надо больше никого избивать.
Когда три ведущих записывателя остались одни в офисе, Щюра торжественно достал бутылку коньяка, а Мина заварила кофе.
– Как люди сидим, – улыбался Моня, прихлёбывая напиток, где коньяка было больше, чем кофе, - не то, что эта чернь.
– Я – элита! – торжественно заявил Щюра.
– Твоя карта бита! – грубо срифмовала Мина, – а я – ваша элитная Хуанита!
– Хуанита насквозь пропита! – блеснул неожиданным экспромтом Моня.
В помещение заглянула уборщица, махнула на пьяную компанию мокрой шваброй:
– А ну, геть отсюдова, пакостники! Пить надо меньше!
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 11 (771), 2018 г.
