Меня и ранее удивляли люди, которые умилялись фильму «Брат» и с просветленными лицами, задорно смеясь, цитировали из него очень смешные, ну просто чеховские фразы: «Мальчик, водочки нам принеси – мы домой летим» или бездонные откровения: «В чем сила, брат? Сила в правде».
Фильм эти люди называли «культовым», «народным» и тоже, как и сейчас, не без удовольствия констатировали, что он сформировал поколение. При этом эти люди помнили, что это фильм о бандитах, но какая разница, если они за нас, за правду, за Россию. То есть бандит (человек, живущий без правил и законов, но по понятиям, привыкшим силой подчинять себе не согласных с ним) им нравился, потому что он патриот. А за это ему многое можно было простить. И прежде всего насилие и беззаконие, потому что это было полезное, прогрессивное насилие и передовое беззаконие, ведущее к порядку и закону.
Но вот что интересно. В 1990-х годах в стране установились бесправие, распад, обнищание, возник класс, который паразитировал на других, который никто не избирал и не назначал. Это был класс бандитов, которые грабили квартиры, угоняли машины, разоряли кооперативы и предприятия. И вот здесь эти люди уже возмущались насилием и беззаконием, грабежами и бесчинствами и никакого умиления не испытывали, так как это касалось их лично. То есть в одном случае они бандитов осуждали, а в другом поддерживали и позволяли им делать то, что они хотят. Это были люди, с позволения сказать, простые.
Люди не очень простые – интеллигенция, творческая прослойка, те, кто причислял себя к мыслящим, – те с удовольствием повторяли термин «деструкция». Они упивались постмодерном, распадом или разрушением текста, пространства сцены, картины, фильма, невнятными обломками, оставшимися после. И здесь точно так же, как и люди, обожавшие фильм «Брат», они не связывали деструкцию с распадом СССР, а затем и России, с войной в Чечне, с погромом промышленности и культуры. Они восхищались Сорокиным, Пелевиным и Приговым, выставками Гельмана (признан Минюстом РФ иноагентом), но возмущались новостями из телевизора, ужасались расстрелам, клочьям чьих-то тел и крови, хотя в основе и того и другого лежало одно и то же.
То есть и те и другие очень любили принципы (насилия или деструкции – не важно), но не радовались их воплощению, особенно применительно к себе. Им очень нравились бандиты, но совсем не нравились бандитские порядки. Им нравилась деструкция в «интеллектуальном дискурсе», но не нравилась в подворотне. Им приятно было и даже весело, когда Сорокин глумился над Ахматовой, а вот то, что Жданов (директор Фонда борьбы с коррупцией, ФБК, признан в РФ экстремистской организацией и иноагентом) втоптал Ахматову в грязь им не нравилось, они были возмущены и кричали про ужасы сталинского режима.
Они умилялись бандиту Даниле и повторяли его фразочки, а вот когда бандит Жорик вытряхивал из них наличность в подъезде, а гопник Дрюля изводил в школе сына, им было не по душе и они призывали на помощь полицию. То есть скажи им сегодня, что именно они, любители постмодерна и Балабановского «творчества» уже один раз привели страну к катастрофе вместе с теми, кого они ненавидят – покровителями бандитов Ельциным, Чубайсом и теми, кто сегодня разбежался, и что с помощью «слов пацана» ведут ее сегодня туда же, они обидятся и будут возмущаться и спорить.
Кстати, сегодня мы видим то же самое. Многим нравится жертвенность, но не нравится жертвовать самим. Требуют закона и порядка, закручивания гаек, но уверены, что гайка закрутится так, что они не почувствуют, а закон и порядок придут ко всем, кроме них.
Но так не бывает.
Борис Якеменко
