С годами наша память начинает нас баловать всплывающими воспоминаниями из счастливых лет детства, юности и отрочества. Они вспыхивают вдруг: всю жизнь ты о них не помнил и вот они свежи и совершенно восхитительны…
Вот одно из них, недавно чётко проявившееся в моей памяти, как будто это было вчера. Город Полтава, СШ №28, 9-10 класс которой я заканчивал после переезда из Горловки.
Должен сказать, что украинский язык в школах Донбасса преподавался на очень высоком уровне и с особым к нему отношением. Мы его знали, умели грамотно разговаривать, выучили и стихи, и прозу, нас приучали и самих пробовать себя в украинской литературе, постоянно задавая писать сочинения (твори) и стихи (вiршi).
Учительница украинского языка горловской школы №17, по совместительству наша классная руководитель Луиза Ульяновна Рега, фронтовичка и очень сильная личность, настолько сильно нас смогла увлечь этим предметом и его неприкосновенной значимостью, что трудно было с нами тягаться жителям остальной Украины. Это свежее понятие в моей лингвистике. Так вот, как оказалось, в Полтаве, в центральной, если считать Украиной и Донбасс, Украине господствует суржик – эдакое сделанное не очень грамотными людьми эсперанто, если мягко. Оно резало слух, раздражало и приводило в недоумение. Как можно так коверкать свой родной язык, искажая до неблагозвучия его фонетику и загоняя смыслы в примитивные лабиринты какого-то первобытного сознания. Горловский (Донбасский) украинский находил своё признание и родство в чистом украинском языке г. Киева, именно там, на мой взгляд, был самый правильный, мелодичный и высокий украинский язык, без животных примесей недоучившихся представителей сегодняшнего цвета нации. Говорю это с полным знанием вопроса, ибо… моя Мама, учёный-филолог английского языка, второй специализацией имела язык украинский. То есть, знала его в совершенстве до возможности преподавания английского языка на украинском и наоборот. Это ли не показатель её компетентности и моей осколочной эрудиции в этих вопросах? Мы общались, она учила меня, мы говорили о проблемах и тонкостях филологии, всё было ясно и понятно.
Так вот, я пришёл в 9-й класс полтавской школы со своим багажом знаний: дескать, у меня всё с собой, если хотите мне что-то сказать, то я вас слушаю. Учитель украинского языка и литературы Михайло Федорович, чистопородный и колоритный украинец, я бы сказал, хохол, фактурный и мощный мужчина с крупными чертами лица по типу Жерара Депардье, только вместо затылочной впадины у него была эдакая мощная выпуклость, которая при его короткой стрижке стала главной достопримечательностью головы, притягивающей взгляд. Редкие, но здоровые и мощные зубы, голубые, как у хаски, глаза, коротко остриженные волосы с проседью, красивые, но, опять же, мощные кисти рук, безупречно подогнанный костюм, важность медлительность в движениях и театральность в позах, надменность и ирония в мимике. Личность колоритная и интересная своей некой породистостью, именно украинской породистостью. Мне он казался слегка похожим на гоголевского Пацюка, который взглядом переворачивал вареники в сметане и отправлял их по воздуху в рот. Но это не столько внешнее сходство, но и внутреннее: мистический и скрытный персонаж, зная ответы на вопросы, любит говорить загадками, иногда любит показать безразличие к окружающим. И ещё, сколько я его помню, на уроке он предпочитал стоять боком или спиной (затылком) к отвечающему и постоянно вращал между кончиками большого и указательного пальцев какой-то ключ. Когда же поворачивался по окончании ответа, то перед нами возникала его саркастическая улыбка и какая-то злорадная искра в глазах: доволен собой, всемогущ, ярок и неотразим и с тобой он сделает всё, что только захочет. Что и происходило все два года.
Первое наше знакомство произошло очень интересно. После начала моего ответа он повернулся, с интересом посмотрел на меня, слегка вздёрнул бровь и отвернулся к окну, продолжая крутить свой ключ. Я завершил ответ, он не сразу повернул ко мне своё лицо, бесовской и озорной взгляд мне подсказал что-то неладное. Я тогда носил фамилию Шевченко. Он, смакуя каждый звук своей речи, с двумя паузами на звонкие причмокивания, произнёс «Чудово. Усэ гаразд. Сiдайте, шановний пане Шевченко. Три!». Как три!? Позвольте! Это у меня звучало внутри. На поверхности осталось полное равнодушие и безынтересная мимика, медленно развернулся и пошёл к своей парте. Я знал этот язык и литературу и знаю до сих пор, писал стихи сам и помню наизусть до сих пор и стихи, и прозу школьной программы тех лет, говорю на украинском, мне никогда не спрятать в своей речи некий украинский акцент, посторонние люди каким-то непостижимым образом с первых слов узнают во мне выходца с Украины, но только не Мыхайло Фэдорович! Как бы блестяще я не отвечал, был поворот головы, злорадная улыбка и «Тры!».
Два года этот цирк меня преследовал, я перестал обращать на него внимание и пытаться разгадать причины этого противостояния, друзья тоже недоумевали по поводу происходящего. У меня и в аттестате о среднем образовании ТРЫ. Я по сей день не могу даже предположить, что это было?
Я начал специально опаздывать на его уроки и на его вопрос, где я был и почему опоздал, мог ответить: «В столовой. Пирожок длинный попался!». Было совершенно плевать. Он говорил: «Наступного разу, шановний пане Шевченко, берiть їжу з дому з собою, та їжте у класі!». Я так и делал, приносил термос и бутерброды и ел на уроке. Я не потерял интереса к предмету и не обозлился на Пацюка, я просто жил так, как хотел, совершенно не обращая внимание на его выходки и в терпеливом ожидании какой-то ясности о причинах такого поведения. Не случилось. Ушёл, не попрощавшись, в военное училище, продолжая знать на отлично украинский язык и литературу, нередко выступая переводчиком документов и текстов, с некой симпатией вспоминая своего педагога Мыхайла Фэдоровича. Кстати, он так же, как и я знал свой предмет досконально и без тени суржика, преподавал качественно и лаконично, со знанием дела.
Его уже наверняка нет в живых, но некий пан Шевченко, ныне Симачевский о нём до сих пор ещё помнит. Помнит, как никто, и стихи и прозу, и писателей с поэтами, и «Ciдай! Тры!». Всё, как вчера…
