Октябрь-1993. 30 лет спустя

30 лет назад в эти дни наша страна вплотную подошла к Гражданской войне. Условия для гражданской войны создаются тогда, когда в обществе формируются два антагонистических страта. Две истории. Дутый, назначивший сам себя президентом Ельцин породил сонм таких же как он методом отрицательного отбора и надо ли удивляться, что затем одна гадина восстала на другую гадину. 

Условия для 1993 года сложились в 1991 году — именно тогда неизбежность гражданской войны стала очевидной. Людей обманули, ограбили, несколько лет тлели надежды, проедались накопления, копилась ненависть и бессильная злоба и наконец сторонники уже не существующей страны схватились со сторонниками еще не существующей, сошлись два мифа. А победить миф здравым смыслом, силой убеждения невозможно.

Людей довели до той степени отчаяния, когда они согласились на кровь и насилие. Аргумент был железобетонный — выхода другого нет! Тем более, что Ельцин ловко обернул защиту собственной шкуры защитой исторической справедливости. Ведь к 1993 году уже почти семь лет активно издавали леденящие кровь книги про ГУЛАГ, Соловки, процессы, палачей. С рук не сходили Разгон, Солженицын, Шаламов, Гинзбург, Рыбаков, письмо Раскольникова, Антонов-Овсеенко. А очереди на «Покаяние» Абуладзе… Перефразируя Кассиля, прошлое показалось миллионам людей сплошным окровавленным кукишем. Настойчиво в сознание просовывали мысль — это не должно повториться, мы осознаем, мы каемся, мы не допустим…

И когда была вброшена мысль, что те, в Белом доме, хотят вернуть ГУЛАГ (а тогда он был синонимом СССР), авторитаризм, что они духовные наследники палачей, что если они победят, то «над миром взойдут ледоруб да пила» и поэтому, во имя всех вас, свободы и демократии надо немного в них пострелять, вполне себе интеллигентные люди заревели: «Дави красно-коричневую заразу! Стреляй в них!». И во имя свободы и демократии и с санкции народа палили по парламенту и гиб тот самый народ.

У них, ликующих, было ощущение, что они завоевали свободу, «гулящую девку на шалой солдатской груди» и за это они проснутся утром в другой стране. Они надеялись. Дескать, то, что было недавно, мы помним (очереди, дефицит, «выделаете вид, что платите – мы делаем вид, что работаем», брови черные, густые, зубы белые вставные…) и больше не хотим, а будущее, светлое и чистое, как на обложке глянцевого журнала, так манит – вон оно, как в «Песни о Гайавате» уже близко, «стоит, кивает», протяни руку. И некому было, как Нокомис, ответить: «Нет, дитя мое, это дым плывет, кивает!». Они проснулись в той же стране, вернее, в той же видимости страны, в дыму, перегорев.

Тысячи людей протестовали, не замечая, что их бескорыстный, искренний протест прямо сейчас капитализируется, монетизируется, перепродается, становится условием процесса, окончательно хоронящего их страну, вместо которой не предлагается ничего. То есть сами жгут свой старый дом, даже не начав строить новый. Их убедили, что они борются со сталинизмом, которого давно уже не было, и сделали так, что они боролись со своей страной, которая все еще была.

Вообще эти события были апофеозом абсурда, в который несколько лет погружалась страна. Осажденный Белый дом был отброшен в средневековье, там гадили в пакетики и освещали зал, в котором хором пели песни, свечами. Моему знакомому французскому журналисту, который был в Белом доме, предложили посмотреть на нового зама самозваного «президента». Его повели по темным коридорам, как по первохристианским катакомбам, и наконец привели к убогому ложу из стульев, на котором будущий вершитель судеб мирно спал на одной газетке, накрывшись другой. Кутузовский был перекрыт у моста и прямо за заграждением стоял танк и палил по Белому дому, а с этой стороны заграждения шла мирная жизнь — разворачивались автобусы, люди шли в магазины, иногда останавливались, вглядываясь: «О, смотри. Попал, попал. Стекла и кирпичи полетели».

Западные журналисты, попивая кофе, вели трансляцию боя с балкона гостиницы «Украина». Была только перекрыта станция «Краснопресненская», чтобы люди не выходили прямо на войну, а проезжали дальше…

Фантасмагория.

И ей уже 30 лет.

Борис Якеменко

Продолжение темы.