Я попал к доктору Нестерову самотеком, без блата, без телефона и без денег. С областной клинической больницы № 2, где молоденький начальник лечебного отделения с ноздреватой фамилией, чуть не добил циничным по форме и хамским, по содержанию, советом.

На мой отчаянный вопрос- вопль, где же исправить грубую операционную ошибку московских врачей, посоветовал: «В Москве, наверное. А лучше в Париже…».

Если бы у меня тогда были силы, к медицинским проблемам могли бы добавиться еще и административно-правовые. А другой горе-лекарь с легковесной, пуховой фамилией, отказавшийся делать операцию, увидев меня недавно в больничной очереди, вдруг заорал на весь коридор:

- Ооо… о, о. А я думал вы уже ку-ку…

Если вам покажется неправдоподобным такое развязно-пренебрежительное отношение к пациентам современных клятвенников Гиппократа, то скажу одно: упаси вас Бог, убедиться в этом лично. Но есть и другие врачи…

В узком коридорчике у входа в отделение, у двери с табличкой «Нестеров А. П. доцент, заведующий кафедрой…» мы сидели долго. Прячась от взглядов таких же, мягко говоря, нефотопригодных пациентов, после часового ожидания я с ужасом увидел галдящую толпу молодых людей, направлявшихся в нашу сторону. Они были в белых халатах и непохожими на астраханцев. «Иранская делегация, наверное, за опытом, - решил я. – Всё, навернулся приём…

Супруга все поняла и успокоила:

- Студенты, к Александру Павловичу. У него лекция - после приема.

Чернобровые эскулапы рассыпались по свободным стульям и немного успокоились. Вот и наша очередь.

Доктор Нестеров оказался строгим, даже суровым мужчиной с обликом интеллигентного русского купца: усы, борода, очки. Такого же телосложения, только вместо торгового фартука - белый халат. Он взглянул на мое перекошенное лицо и скомандовал: «Садитесь поближе».

Пальцы Нестерова, удивительно мягкие для уже немолодых рук, быстро забегали по щекам, как натренированные пальчики маэстро по роялю. Потом замерли, видимо, достаточно изучив объект трепанации, и сильно подтянули левую сторону: «Больно?».

Было очень больно, но я почему-то не признался, чтобы ничего нечаянно не испортить, напряженно ожидая приговор.

- Я вам помогу. Надо специальные нитки, анализы. Потом ещё…

Что ещё потребовал Александр Нестеров я уже не слышал. Напряжение сдулось, как развязавшийся воздушный шар, только никуда не улетело. Так часто бывает, когда слишком долго и больно тянется ожидание. Может наступить момент неожиданной апатии и нервного безразличия. Переутомление ожиданием. Ну и что, что состоится, долгожданная операция, а как пройдет? Получится ли вообще? И потом, предложение поднять что-то петлёй через височную кость. Её надо будет сверлить…

Пока я метался в себе, Нестеров написал кучу бумаг, успел отчитать кого-то за плохой панорамный снимок, завизировать больничные листы и потерять ко мне всякий интерес. Он суховато попрощался, назначив встречу в декабре…

От укола в голове появился слабый вентиляторный гул. Огромная операционная чаша с яркими фонарями, нависающая над головой, побелела и растворилась в густом тумане.

…Острая височная боль с запахом горелой кожи, вернули меня в операционную. Марля на глазах опять побелела. Кто–то крепко вцепился в правую часть головы, в левой - что-то жужжало с характерным потрескиванием сверла о кость. Тёплая змейка медленно спустилась от левого уха по шее, но что-то влажное придавило ее. Другая выползла с правой стороны и стекла, свернувшись неприятным клубочком под шеей.

- Петля… узел… височная кость… - доносилось как из большой водосточной трубы. Напряженное сопение у самого уха почему-то предсказывало скорый конец нарастающей боли. Ожидание затянулось. Тело отреагировало без моего участия - длинной судорогой от головы до ног.

- Всё- всё, заканчиваем - уже отчетливо услышал я усталый мужской голос. И чья-то рука легла на мои пальцы, намертво вцепившиеся в края операционного стола.

Врачи негромко переговаривались, продолжали что–то прошивать, обрезать, промокать, подталкивая голову со всех сторон. Боль уходила. Стал думать о петле, которая должна всё исправить. И можно будет жить дальше. Всего лишь петля. А что я знаю о петле? Совсем некстати, вдруг вспомнил давний студенческий спор о петле. О петле Нестерова. Был такой всемирно известный русский лётчик-герой. Пётр Николаевич Нестеров, впервые выполнивший полет по замкнутой кривой в вертикальной плоскости. Этот сложнейший маневр и назвали знаменитой петлей Нестерова. На эту тему я писал сочинение, и охотно пошёл на спор. И чуть не проиграл. Оказывается, великий русский воздухоплаватель совершил и другой подвиг - первый в мире воздушный таран. Осенью 1914 года он сбил колесами своего самолета – австрийский воздушный аппарат, совершавший разведку дислокации российских войск. И теперь вот и я, с петлёй…

Через несколько дней в понедельник, меня разбудил повышенный шум утренней уборки палаты. Только в шесть поднимала заспанная медсестра, растормошив ото сна сначала меня, а потом уколом спрятавшуюся под теплым одеялом лядвию. Но эта уборщица всегда работала молча и аккуратно, только днем иногда отпускала крепкосол в сторону «разоривших страну олигархов и демократов», но такой нервной предстала впервые.

- Супруг поколотил?- осторожно спросил я.

Круглое лицо казашки стало совсем плоским с глазами шоколадной Алёнки.

- Нет у меня мужа. Эти грёбанные пи…ки опять нахимичили…

Чтобы как-то успокоить не на шутку разбушевавшуюся уборщицу, неистово тыкавшую шваброй в плинтуса, ножки моей кровати, поддержал её крепкосолом помягче, мол, Бог накажет подлецов, рано или поздно. Вы только так сильно не переживайте, и не стучите по кровати, голова раскалывается.

Техничка недоверчиво посмотрела на меня. Но всё-таки открыла великую тайну, как голосовала она и все её друзья и знакомые, и, бросив тряпку в пластмассовое ведро ушла, не закрыв дверь. Мало радости, но головную боль, возникшую у руководителей в стране в связи с декабрьскими протестными событиями на Болотной площади, я испытал, наверное, первый. Натуральным воздействием швабры по голове. Из больных – точно первый.

И чёрт же меня дернул продолжить выборную тематику в процедурном кабинете. Не давала покоя предрассветная история с рассерженной уборщицей, взбунтовавшейся лишь от того, что «все мы голосовали за Зюганова, а победила «Единая Россия». Вот я и спросил на перевязке, тоном нагловатого выздоравливающего:

- А за кого голосовал наш доктор Нестеров?

Ответ спрятался в лукавой улыбке, замаскированной аккуратно подстриженными чёрно-серыми усами.

- Как сердце подсказало…

Но по слухам, принесенным на хвостах белых халатов, я знал, что главное сердце больницы ещё позавчера строго подсказало своим сотрудникам совершенно определённое направление для добровольного волеизъявления…

- И что же оно вам… - я недомычал свой вопрос. Доктор быстро снял первый лейкопластырь. Вместе с намертво приклеенными к ленте волосами. Через щеку к уху словно проткнули длинной иглой. В это мгновенье я проклял и Чурова с его волшебством на выборах, и свой длинный язык, и лейкопластырь, намертво цепляющийся за то, что не надо.

- Всё, всё… - доктор аккуратно вернул меня в прежнее положение на кресле и неожиданно похвалил на «ты».

- На операции как держался…

Боль ушла вместе с моим неуместным предположением о её внезапном появлении. Александр Павлович всё так же хитровато улыбался и, кокетливо переговариваясь с белокурой красавицей медсестрой, тщательно протирал чуть кровоточащие швы какой-то вонючей жидкостью, похожей на спирт. Позже я убедился, что травмированное чутьё не подвело: в больницах и поликлиниках, оказывается, давно вместо чистого медицинского спирта применяют плохо пахнущий заменитель.

А вот на последней консультации в начале года, я не узнал доктора Нестерова. Как будто не я, а он пришёл со своей досаждающей проблемой. Пока я рассматривалновые грамоты и награды Александра Павловича, рядом с уже знакомыми «заслуженный работник», «знак отличия» и фотографиями, на которых молоденький хирург Нестеров запечатлен с коллегами – учителями-докторами, учёными с мировыми именами, он, заметно нервничая, искал какие-то бумажки на столе. И я неожиданно для себя сделал то, что часто делал доктор Нестеров, положил ладонь на его руку: «Не волноваться, и всё получится». И вдруг почувствовал чуть уловимую дрожь через рукав. Господи, какой это негодяй посмел поднимать нервы практикующему хирургу?

Нашелся и такой. Им оказался семидесятипятилетний пациент, с неудачно прижившимися имплантом. Нестеров (дорожащий своей репутацией) предложил за свой счет исправить непредвиденные в лучшей московской клинике, хотя в таком возрасте успех подобной операции в любой больнице, близок к нулю. Но, несговорчивый дед, воодушевленный своей победой над хлебозаводом, у которого активный пенсионер действительно выиграл моральную компенсацию за невыдержанный по весу батон, стал донимать доктора, который однажды уступил под напором старика и взялся его прооперировать. Увы, даже доброта должна иметь предел.

Я уважаю глубокую старость, все пройдем через это, если ещё повезет. С каждым может произойти всё, что угодно. Умение понимать другого человека, если надо, идти навстречу, при необходимости и прощать – качество характера образованного, интеллигентного человека. Всё обостряют и усложняют – только полные глупцы или абсолютные идиоты.

Имея некоторый опыт (негативный - тоже опыт) предложил доктору свою помощь. Он категорически отказался.

- Запачкаешься с ног до головы - совершенно серьёзно сказал Нестеров, перейдя на ты. – Сам разберусь…

Разберётся, конечно, Александр Павлович, хотя с нашими судами это непросто. Всё равно он одолеет неблагодарность, как профессионально «разобрался» с болезнями, травмами и ранами многих сотен, тысяч астраханцев (и не только земляков) попавших в беду, а потом на его операционный стол.

Вот и я, петлю доктора Нестерова, сотканную в неприметный узелок у виска, ощущаю каждый день, часто вспоминая добрые руки внимательного врача и просто хорошего человека.

Николай Васильев, журналист,

Астраханский общественно-политический еженедельник "Факт и компромат" № 5 (566), 7.02.2014 г.