Факт визита анархиста Махно «с рядом товарищей» в Астрахань как одно из событий революционной Астрахани диктовал «необходимость усиления повсеместной жесткой борьбы с силами контрреволюции и саботажем». Вполне возможна допустимость «пользоваться провокацией» в работе ЧК и вести «на первых порах в отношении политических противников» борьбу «чисто идейным содействием советских элементов». Однако с гостем Астрахани Махно подобного метода борьбы или провокаций, видимо, не проводилось.
Любимов "нашёл себе работу матросом на частном пароходе", а Рива не доискалась "работы на пишущей машинке" и "оставила поиски работы".
Махно познакомился с одним из местных максималистов, заместителем председателя Совнаркома Авдеевым лишь по пропуску "в краевой Астраханский Совет, который помещался в это время в Астраханской крепости, в архиерейском доме". В их "долгом", подробном разговоре была затронута политическая тема "революционных группировок", "положения астраханского фронта", "положения противонемецкого фронта", "украинских тружеников", "немецких армий". Беседа была "совершенно свободна и откровенна".
Когда вопрос дошёл до принадлежности визитёра к революционной группировке "большевик, или социалист-революционер (правый, левый), или максималист, или анархист", то Махно ответил: "Зачем вам лезть в мою душу? Документы мои говорят, что я революционер, и говорят о том, какую я играл роль в известном районе на Украине. К контрреволюционерам я не принадлежал и не принадлежу". Так он, отличившийся талантливой конспиративностью и осторожностью, не раскрыл свою истину максималисту Авдееву, занимающему промежуточное положение между эсером и анархистом. Несмотря на это, собеседник Авдеев оказался "мил и искренен в дальнейшем разговоре".
- Не желаешь ли ты остаться пока что в агитотделе при краевом Совете? - спросил он.
- Я хочу работать и буду работать где угодно, кроме чрезвычайки и милиции.
Вскоре Авдеев вызвал председателя агитационного отдела (он же грузин, "левый" большевик по убеждениям) и с ним познакомил Махно. В результате визитёр Махно в Совнаркоме, находившемся в Архиерейских палатах Астраханского Кремля, "был зачислен членом агитотдела, на паёк хлеба и на бесплатную квартиру".
Поскольку Махно квартиру "уже нанял с Любимовым", то от неё отказался. В тот же день Махно "перешёл от своих товарищей из отеля и поселился вместе с Любимовым". Так «попутчики нашли себе дешёвые номера и решили задержаться в Астрахани на несколько месяцев». Махно всегда уходил от попутчиков в Астрахани в какое-либо уединённое место для того, чтобы "хотя бы в ночное время, от споров и крика" он "вёл записи о своём отступлении из Украины, о связанном с ним путешествии". Поэтому "на возмущении товарищей" он не заострил внимания. Правда, они "удивлялись" его "уединению", его "бесчувствию к их ропоту; но когда узнали, в чём дело, они начали посещать" его, "во всем советоваться" вплоть до его отъезда из Астрахани с расчётом непременно "быть к 1 июля на Украине, если и не в самом Гуляйполе, то обязательно в его районе".
Что касается пайка хлеба, то было сообщено ещё в первом апрельском номере «Известий Астраханского губернского комиссариата по внутренним делам» за 1918 год: «Создавшееся в последнее время в порядке снабжения населения мукою и хлебом неблагоприятное положение, объяснимое причинами общего характера, как-то: весеннею распутицей, началом посевных работ в деревне и задержкою в налаживании правильного транспорта водного и железнодорожного вызвало продовольственный кризис в Астрахани, которым, несмотря на его временный, переходящий характер, воспользовались разные тёмные силы, сея среди низших слоев населения неудовольствие, переходящее в открытое брожение.
Базируясь на этой сомнительной почве, правые социалисты, которым несомненно небезызвестны причины этого временного кризиса, устранение коего от астраханской народной власти не зависит, объявили Советской власти борьбу, ничего общего с целями и задачами революции не имеющую, борьбу, поддерживаемую явными уже контрреволюционными элементами.
В резких, рассчитанных на психику толпы печатных плакатах и статьях в своих узкопартийных органах, эти безответственные лица сообщают заведомо ложные сведения о текущем критическом моменте, науськивая голодную толпу на Советскую власть» (Абросимов).
В действительности, Астраханский губисполком не выполнил двукратные телеграфные указания наркома А.Д. Цюрупы о немедленном введении хлебной монополии и разрешил свободную закупку хлеба. Это привело к тяжёлым последствиям, увеличив число мешочников и спекулянтов и больно ударив «по рабочему классу, мелким служащим и бедноте», которые не имели средств, чтобы платить втридорога за хлеб по рыночным ценам. Шла вакханалия и спекуляция хлебом. Подобные проявления были характерны не только для Астраханской губернии. Развитие событий как в стране, так и Астрахани и губернии настоятельно диктовало необходимость усиления борьбы с саботажем и спекуляцией повсеместно.
В день прибытия Махно в Астрахань продовольственное положение в городе ухудшилось. В апреле 1918 трудящиеся Астрахани не получали хлеба по несколько дней. Хлебный паёк снизился до четверти фунта, цены хлеба на рынке росли и достигли 500 рублей за мешок. Надвигался голод. С 15 апреля во главе распределения продуктов был поставлен рабочий контроль. Махно наравне с астраханскими рабочими получал по 100 граммов хлеба. Астрахань стояла на пороге голода и «голодных бунтов»: запасов муки и зерна в городе «нет совершенно».
Ещё 1 мая 1917 были введены хлебные карточки. Если в апреле 1917 один фунт хлеба стоил 0,14 руб., то в октябре 1917 – 1,50 руб. С 1 октября 1917 были введены карточки на сахар и для преодоления финансового кризиса была утверждена общая сумма оценки недвижимых имуществ для обложения городским оценочным сбором в 125 737 848 руб. (в 1916 она составляла 41 005 552 руб.).
В агитационном отделе Нестору Махно "хотелось познакомиться с населением Астрахани, с его отношением к революции и к новой власти". Полмесяца Махно работал в местном агитационном отделе, "разыскал астраханскую группу анархистов-коммунистов", которая печатала газету «Мысли самых свободных людей», и общался с анархистами. Он не был блестящим оратором, но чтобы его услышать, анархисты приходили за десятки километров. Махно писал письма на русском языке, а украинскую мову знал неважно. Махно докладывал группе анархистов, как я полагаю, о необходимости организации Крестьянского Союза для того, чтобы крестьяне могли получить "возможность самим подойти вплотную к вопросу о земле и [пользоваться неотъемлемым правом] провозгласить её общественным достоянием", от революционного правительства не дожидаясь решения об этом важном для крестьян вопросе", а также для того, чтобы помочь рабочим и крестьянам понять, что «они, при сознательном отношении к делу революции, окажутся единственно верными носителями идеи самоуправления, без опеки каких бы то ни было политических партий и их слуг - правительства". Махно в докладе подчеркивал важное, с точки зрения анархизма, средство борьбы - экспроприацию.
Нестор поделился опытом реализации майской (1917) вынесенной уездным крестьянским съездом в Александровске Резолюции о переходе земли в пользование трудового общества без выкупа. Он рассказал о том, что когда он был избран председателем крестьянского Союза, то «первым делом предложил помещикам предоставить документы на владение землей», при этом «не угрожал им маузером и не жёг их имения», а просто сжёг документы и «распределил помещичью землю по справедливости». Он подчеркнул, что «помещиков он [Махно] не обидел, оставив им ровно столько земли, чтобы они имели возможность обрабатывать ее самостоятельно». Далее он подытожил, что «на базе двух-трёх имений, хозяева которых пренебрегли физическими упражнениями на свежем воздухе, он организовал сельскохозяйственные коммуны. Вопрос о земле был решен». Заранее у Махно был заготовлен ответ: «Землю — крестьянам!», причём «если большевики и эсеры рассматривали это как лозунг», то «Махно — как руководство к действию». Широкую популярность среди сельского населения получила принятая «Декларация Гуляйпольского Крестьянского Совета» о том, что трудовое крестьянство района считает своим неотъемлемым правом «провозгласить помещичьи, монастырские и государственные земли общественным достоянием". Нестор в агитотделе «очень гордился тем, что ему, а не Ленину, первому удалось раньше на один месяц обнародовать Декрет о национализации, о частной собственности на землю, отобранную у помещиков, и распределить её среди крестьян».
Отмечен ещё «широкий и резкий раскатистый смех» Батьки. Махно «произнёс перед ним удивительную речь, разве только из-за давности и несовершенного владения русским языком».
Он агитировал "общие усилия", которыми следует "заниматься разрушением рабского строя, чтобы вступить самим и ввести других наших братьев на путь нового строя; организовать его на началах свободной общественности, строить всю свою социально-общественную жизнь совершенно самостоятельно у себя на местах, в своей среде". Впоследствии в своём воспоминании писал о "товарищах из этой группы", что они ему "показались очень славными работниками; но они не могли развернуть своей работы: они были связаны чекой. Им нельзя уже было свободно выступать с идейной критикой против всех ужасов, творившихся чекой. В их бюро всегда находились чекисты - правда, не официально, а под видом рабочих или интеллигентов, разочаровавшихся в той или иной идее и теперь ищущих себе духовного удовлетворения в анархизме".
Из этого видно, что секретные сотрудники из Чрезвычайной Комиссии глубоко проникались в среду астраханских анархистов - коммунистов, неусыпно следили за всеми их мыслями и действиями. Махно вопреки неустанной слежке чекистов большинство дней его пребывания в Астрахани "проводил то с тем, то с другим товарищем из группы астраханских анархистов". Он ратовал за то, что анархизм «отрицает любое принудительное управление человека человеком, все формы власти» и «утверждает, что человек должен жить свободно, без законов и вышестоящих инстанций, руководствуясь только собственным здравым рассудком и совестью».
В мае Н. Махно высказывал: «Эти «украинцы» не понимали одной простой истины: что свобода и независимость Украины совместимы только со свободой и независимостью населяющего ее трудового народа, без которого Украина ничто...».
Всё же Махно, как мне кажется, пытался убедить астраханских единомышленников в незыблемости своих мыслей: каждый анархист должен быть Человеком, Святым, Пророком, притом Человек должен нести крестьянам «новую надежду»; Святой должен утверждать, что «только они [крестьяне] сами могут управлять своей жизнью»; Пророк должен «карать тех, кто пытается угнетать других». Анархисты-практики усваивали (но усвоили ли?) «главные черты концепции» агитатора Махно – «страсть к разрушению старого мира и ненависть к нему, тактический радикализм и тягу к свободе».
Далее Махно рассказывал слушателям о том, как к нему в родных местах «потянулись и рабочие, избрав его председателем профсоюза металлистов и деревообделочников», что он «немедленно потребовал от владельцев заводов вдвое повысить зарплату рабочим». Затем «рабочие ликовали», а Махно «был возмущён до глубины души тем, что заводчики не верят в идеалы анархизма». Он продолжал поведать:
- Совсем было намеревался реализовать принцип «Фабрики — рабочим!», но заводчики, сославшись на ошибки в расчётах, согласились с требованиями профсоюза. Как это принято у «серьёзных пацанов», за свою нерасторопность они были наказаны. 25 октября [день Октябрьской революции в Петрограде] правление профсоюза по моей инициативе постановило: «Обязать владельцев производить работы на три смены по 8 часов, приняв через профессиональный союз недостающих рабочих». Безработица в Гуляйполе была ликвидирована. Остался последний шаг: «Вся власть — Советам!». Я его понимал дословно, но сказано вся, значит, вся; соответственно большевистские Декреты из Москвы и Постановления Центральной Рады из Киева, не говоря уже о директивах из губернского Екатеринослава и уездного Александровска, на контролируемой мной территории не действовали; вернее, они действовали, но при том условии, если их утверждал Гуляйпольский Совет; в свою очередь, решения Совета принимались к исполнению лишь тогда, когда граждане соглашались с ними на сходах.
В Астрахани анархисты не имели столь сильных позиций, как в Украине. Хотя влияние анархистов распространялось, но идеи анархизма не могли прижиться на астраханской земле. И Махно вёл себя «осторожно», задумываясь над тенденциями, которые, как он мог считать, «разъедают анархистское движение».
За неделю занятий в агитационном отделе Махно ходил на его совещания и обращал внимание на недреманное око чекистов, по этому поводу он в своих мемуарах писал: "Я заметил, что за мною следят, что-то подмечают. Но, не показывая виду, я набрался нахальства: наравне с другими видными членами агитотдела вносил свои поправки по тем или другим вопросам, вмешивался в споры об экономической и политической стороне жизни страны. И это как будто проходило мне. Но проходит день, другой, третий, я сдержан, но определённо говорю красногвардейцам, уходившим на петровский боеучасток фронта революции, что в задачу нас всех, трудящихся, входит одна цель: это полное экономическое и политическое раскрепощение себя. Революционный солдат должен над этой целью серьезнейшим образом подумать и провозгласить её лозунгом дня. Это воодушевит трудящихся во всех уголках страны, и наша победа над контрреволюцией завершится празднеством мира, равенства и свободы, на основе которых начнёт строиться новое свободное коммунистическое общество...".
Из этого видно, что борьба астраханских чекистов со своими идейными и политическими противниками была «оплотом охраны Советской власти и помощником пролетариату в его тяжёлой борьбе за укрепление завоеванной им власти». Однако, как полагаю, Астраханские ЧК могли не проявить «нерешительности и немощи ко всем подкапывающимся врагам», каким бы флагом они ни прикрывались, как и во многих регионах России.
Что касается упомянутой выше печатающейся газеты, то это была газета Астраханской группы анархистов-коммунистов "Мысли самых свободных людей" и в Астрахани издавалась в первой половине 1918. Махно быстро впервые опубликовал в ней под каторжным псевдонимом "Скромный" написанное ещё в 1912 в московской тюрьме своё первое стихотворение «Призыв»:
Восстанемте, братья, и с нами народ,
Под знаменем чёрным восстанет вперёд.
И смело под пулями ринемся в бой:
За веру в коммуну, как верный наш строй.
Разрушим все троны и власть капитала,
Сорвём все порфиры с златого металла.
Не станем мы чтить, а кровавой борьбой
Зачем нам власть и все их законы –
Мы долго страдали под гнётом цепей,
В петле и по тюрьмам, в руках палачей.
Время восстать и сплотиться в ряды:
Под чёрное знамя великой борьбы!
Довольно служить нам тиранам машиной,
Ведь всё это служит великой им силой.
Восстанем же, братья, рабочий народ:
И всех их сотрем мы, как хищников род.
Ответим тиранам за ложный их строй.
Мы вольные рабочие, мы воли полны.
Да здравствует Свобода, братья, коммуны!
Смерть всем тиранам тюрьмы.
Восстанем же, братья, под звуки сигналов,
Под знаменем чёрным на всех их тиранов.
Разрушим же власти и подлый их строй,
Который толкает в кровавый нас бой!
Под подобным псевдонимом Махно ещё в Ростове-на-Дону собственноручно написал листовку и несколько раз выступил на митингах. «Дело Никифоровой» (она же была любовница Махно) было «первой размолвкой Нестора с большевиками, которая вскоре переросла в открытое противостояние».
Гусев Владимир Матвеевич, член Союза журналистов России, член Российского Общества историков-архивистов, бакалавр психологии, отличник здравоохранения РФ, кавалер медали ордена «За заслуги перед Астраханской областью»
Астраханский общественно-политический еженедельник "Факт и компромат" № 45 (605), 21.11.2014 г.
Продолжение следует
