Пребывание Нестора Махно в Астрахани. Часть 4

В апреле 1918 Махно, несомненно, был ознакомлен с выпущенной Астраханским Совнаркомом брошюрой, где содержались «инструкции Советам, губернскому и уездным съездам» о том, что «органами управления на местах являются деревенские, сельские и городские Советы, а также волостные, уездные и губернские съезды Советов рабочих, крестьянских и ловецких депутатов». Подобные разъяснения для Махно были не новостью, ведь он сам ещё 25 сентября 1917 в родных местах подписал Декрет уездного Совета о национализации земли, раньше на один месяц, чем ленинский «Декрет о земле», в Гуляйполе провозгласил конфискацию помещичьих земель «общественным достоянием», организовал сельскохозяйственные коммуны в бывших помещичьих имениях». Зачинщиками коммун стали демобилизованные солдаты, матросы, батраки, «идейные анархисты», братья Нестора Махно, «неимущие крестьяне и рабочие, которым земельные комитеты выдавали конфискованный у помещиков и кулаков инвентарь». В одной из таких коммун уже с ноября состояла последняя официальная  жена Махно – Галина Кузьменко. В "Вольной коммуне №1" Нестор работал слесарем. Это явление можно расценить как первый в мире эксперимент народовластия.

В мае 1918 в Астрахани перестали выходить литературный, общественный, научно-познавательный, религиозный национальный журнал «Азат ханым», газета «Сарай» — орган Астраханского губернского национального Совета. Выходили газеты «Луч», «Астраханский листок», «Коммунист» 1917–1918, с чём мог ознакомиться Махно.

В диалогах между земляком Агеевым и женой Галиной Кузьменко весьма любопытны воспоминания о тогдашнем пребывании Махно в Астрахани:

- Впервые я увидел Махно в Астрахани, - впоследствии рассказывал Агеев. - Мой земляк, прикуривая от моей самокрутки, тихо спросил: 

- Видишь того, на скале? Это Махно. Слышал о таком?

Я, конечно, слышал. Когда увидел его поближе, меня поразило - какой он невзрачный! В другой раз он сам заговорил со мной, когда я поил коня... Взял "віхоть" травы и стал мыть жеребцу спину. Спросил: "Знаешь меня? Вижу - знаешь... Земляк?"

- Да, - говорю, - с Украины, из-под Елисаветграда.

- Фамилия русская, а "розмовляєш чистою українською"...

- Говорю мовою своїх батьків, іншої не знаю.

- Грамотный?

- Трохи кумекаю. 

- Офицер?

- Унтер.

- Хорошо. Унтеры - хорошие вояки.

Назвал адрес и пригласил на собрание земляков...

- Я бывал на тех собраниях, - говорил Агеев. - Слушал Махно. Большого впечатления на меня он не произвёл. Говорил невыразительно, путано. Что-то толковал о революции, о восходе и заходе, и за эти его слова мне было почему-то стыдно. Не скрывал своей растерянности перед оккупировавшими Украину немцами, и этим запомнился.

"В Астрахани у меня непрерывно болела душа", - жаловался он. Разговаривал сам с собой, мучился, мол, "неужели погибла такая блестящая идея - вольный от тирании район Украины? Нет, не район! Страна! Величиной с Бельгию! Неужели я поспешил, и задние ноги обогнали передние?"

 - Разговоров на собрании было много, - вспоминал Агеев. - О смысле борьбы, о правде... крестьянской правде. Я не удержался и сказал, что правда имеется лишь в Святом Евангелии!

"Ага! - вскинулся Махно. - Да! Там написано: не убий! И если кто ударит человека так, что тот умрёт, - да будет предан смерти, потому что Высший Суд - это право Бога".

- И тут начался галдёж, как на базаре! Я ушёл...,- затем говорил Агеев.

- Махно встречал меня, приглашал наведываться, говорил, что я ему нравлюсь. А я про себя думал: "Ще чого! Хіба я жінка!.." А вслух сказал, что прийти можно, но спорить не о чём. Обо всем уже в книжках написано. Мне иногда кажется, что наш Творец, вдохнув в человека жизненную силу, взял да и затаился, мол, погляжу, что они будут делать дальше? А мы постарались - всего наделали: брат пошёл на брата, сын - на отца... Поубиваем "одне одного - і квит! Землю жалко. Вона не винувата. Бур'янами заросте, а ми повиздихаїмо до ноги!",- потом вспоминал Агеев.

 - Нестор больше всего переживал, - говорила жена Галина Кузьменко, - что он убежал с Украины черте куда. Надо было остаться. И драться, а "він накивав п'ятами"! Но потом всё же пришёл к одному определённому выводу: против силы - нужна сила, причём превосходящая!

 - Как-то проснулся среди ночи, - вспоминала жена Галина Андреевна, - весь потный... Приснилось: мчится на него паровоз под соломенной крышей, а в ней одни дыры и воробьи вьются, чирикают, а из трубы чёрной чухкает такой же чёрный дым и колёса паровоза с его дышлами на него прут!

- К чему такое привиделось? - спрашивала. - Вообще, что я делаю в этой Астрахани? Сижу, будто цыплёнок в яйце, а за моими пределами - жизнь! Что-то происходит, а я тут сижу, пишу стишки! А в Таврии, среди трав, залёг ветер, пьёт соки моей земли!.. Нет, надо идти, идти.

- Бывало, неожиданно останавливался, - говорил Агеев, - будто кто-то внутри него нажал на тормоз. И громко говорил: "Да нет же! Всё было правильно! Может, не так красиво, как в книжках написано... "Люди! Слушайте меня! Я пришёл сюда, чтобы дать вам волю!"

  - Да. Это его слова, - призналась Кузьменко. - Его мечта. Нестору очень хотелось, чтобы его земляки получили землю, волю из его рук... Однажды он прямо так и сказал: "Только это чего-то и стоит, имеет значение. Всё остальное, как говаривали наши предки, - суета сует и бессмысленное томление духа".

В незанятое время Махно сам себе голова "имел возможность походить по городу [Астрахани], свободно осмотреть развалины его зданий".

- Почему он так разрушен? Что здесь, жестокие уличные бои были, что ли? - спрашивал он "и у своих товарищей, и у официальных максималистов и большевиков". И получал один ответ: "Во время революции здесь восстание против царской власти и власти Временного правительства делали кавказцы. В их представлениях революция тесно связана в её практической стороне с грабежом. Они жгли буржуазные дома, жгли магазины. Требовалась большая организационная сила и энергия со стороны революционеров, чтобы очистить от этой примеси принципы революции. И, действительно, кто мог взглянуть на этот город в то время, тот мог бы сказать, что спасение другой его части от разрушения стоило колоссальных усилий тем, кто вёл за собой массы угнетённых властью, оскорблённых и унижённых обратным грабежом со стороны буржуазии всех видов, которая, под покровительством власти, совершала его над этими массами" (со слов самого Махно). 

В действительности, перед взором Махно представились пепелища сгоревших зданий: 1-й мужской гимназии (где в своё время учился отец Ленина – Илья Ульянов), Гостиного двора с Вечерним базаром, магазина Ганштера (самым первым в январе 1918 был подожжён большевиками именно этот дом; пожар начался с кинематографа «Искра», располагавшегося на 2-м этаже магазина), дома Совета рабочих и солдатских депутатов, Старо-Агарянского ряда, большого двухэтажного дома К.Г. Агамжанова из 21 магазина, 27 квартир и 2 ёмких подвала на три улицы (Кирова, Советскую и Чернышевского, ныне скверик с памятником С.М. Кирову), двух дома Хан-Мира Багирова с 8 подвалами (в одном трёхэтажном из домов), 7 магазинами (в том числе самый посещаемый, очень большой магазин товарищества «Граммофон»), с женской гимназией Шавердовой, 5 квартирами, молельней, 15 торговыми палатками.

Махно также осмотрел места январского пожара 1918 года, а именно сгоревшие дома. Пожар был «целевой, сознательно организованный» (А.И. Богатырев). Были организованы убежища для погорельцев в школах и лазаретах, перевязочные пункты. Сгоревшие здания Агамжановых, Багирова, Сундукова, Минзандронцева, Дубских, Ильина, Иоффа, Моисеева, Поповых, Репиных, Городского Общества, Московского Торгового дома, мужской гимназии оценивались в 1 086 903 рубля.    

Большой ущерб городскому хозяйству, промышленности и материальному положению граждан нанесли разрушения, нанесённые именно в ходе вооружённой борьбы в период 2-недельных январских боёв.

Хотя Махно «с отвращением воспринимал даже незначительное проявление религии», то он не раз говорил «Бог на стороне командира», соблюдал пост и мог наблюдать за совершенными богослужениями Страстной седмицы в Успенском Кафедральном соборе, войти в собор свободно без системы пропусков. Он, конечно, обращал внимание на разрушенные снарядом часы, находившиеся на Пречистенской соборной колокольне. Несомненно, он мог посетить Никольскую церковь на вратах, но она была закрыта и использовалась для нужд военного ведомства, то есть для «размещения гуж[евых] мастерских». При этом иконостас и роспись Никольского храма были уничтожены, солея и амвон разрушены. Троицкий собор с большой частью Кремля  был огорожен от Успенского собора деревянным забором, из-за чего Махно не мог попасти в этот храм. Визитёр побывал на разрушенных пожаром вокруг Гостино-Николаевской церкви домах, но самого храма огонь не тронул. Любопытно, что в этой церкви крестился отец Ленина - Илья Ульянов. Затем церковь уничтожена в 1974. Также вокруг Входо-Иерусалимской церкви сгорели все постройки дотла, погорел весь церковный двор, а сам храм чуть не погиб в огне. Красотой этого замечательного религиозно-монументального памятника архитектуры города Астрахани, наверно, полюбовался и Махно. Эта церковь уничтожена в 1928. Покрово - Болдинская монастырь была большевиками подвергнута настоящим погромом, следы которого были увидены, разумеется, Махно, обнаружившим запустение Болдинских промыслов.

Астраханский холодильник в годы Гражданской войны подвергся большим разрушениям. Если общая площадь городских земель составила 4492,1 га (из них под жилыми зданиями – 525,9 га, то в городе оставалось 620,5 га «неудобных земель» и 678,3 га «земель без употребления», отсюда было неорганизованное жилищное строительство. «Все косинские трущобы пустуют». В ужасном положении находилась канализационная система, на продолжение её работ требовалось 1 721 952 руб. и было изыскано лишь 80 000 руб. Во всех трамвайных павильонах (рельсовые пути уложены по 9 линиям, и в 1918 проложены 13 новых линий) астраханцы чуть ли не ежеминутно справляли «естественные надобности» вопреки надписи «Мочиться строго воспрещается!». Городские писсуры установлены только у трёх павильона: Ивановского и Таможенного мостов и на Паробичевом бугре (Липчанский, с.167). Махно был, несомненно, свидетелем подобных явлений.

За время пребывания Махно в Астрахани Рождество-Богородицкая церковь становилась соборным храмом города только по апрель 1918 и существовала Астраханская Духовная семинария до ноября 1918. Впоследствии церковь была уничтожена в 1932 году. 

Махно, всюду и везде «напялив чёрную шляпу» и, возможно, «спрятав наган» во время прогулки по городу,  нередко шагал по Канаве, где вода без учёта верховного стока Волги застаивалась длительное время, «заканавная часть города изобиловала болотами и непросыхающими лужами», зловоние было постоянным. Перила и лестницы по Канаве между Татарским и Армянским проездными мостами разрушались (впоследствии их ремонтировали за 2 362 руб.).  В вечернее время на пешеходных мостах Канавы «велась мелочная торговля семёчками, орехами, халвой, пряниками, кишмишом…». Мощёные улицы быстро разрушались. Из-за плохих мостовых дорог по всему городу часто поломан гужевой транспорт. Улицы ночью не освещёны. 

 «Информационный листок» № 29 отдела Астраханского управления НКВД России от 15/28 февраля 1918 года писал, что «контрреволюционные войска беспорядочно расстреливали артиллерийским огнём рабочие кварталы… Многие кварталы погорели». Несомненно, что Махно смотрел на пожарища рабочих кварталов.

Махно в городе с численностью около 100 000 «душ» населения внимательно окидывал «гипнотизирующим» взглядом каждое  из 6750 домовладений, в которых было около 31 000 квартир, и обнаружил, что нет ни одного дома, находящегося в нормальном состоянии. Все здания обветшали, а 2300 домовых водопроводов оказались «в убогом состоянии».

На реке Волга раскинулось «огромное кладбище барж и судов». Рыбная промышленность находилась в «состоянии разрухи»: не работало более 90 % всех рыбопромысловых предприятий. 

Махно назвал всю эту панораму «полуразрушенной Астраханью». Он отмечал значительные разрушения в городе, связанные с боями между большевиками и казачеством, и сам «путается в полуразрушенной Астрахани».

В довершение ко всему, в Астрахани и крае царил денежный кризис: враги Советской власти бойкотировали выпускающиеся местные денежные знаки – боны в 1, 3, 5, 10, 25 и 100 рублей, торговцы отказывались продавать продукты за боны и требовали от населения царских денег или «керенок». Махно на боны, естественно, ничего купить не мог. 

16 мая 1918 года  при Астраханском Губисполкоме в трудное время была  создана Астраханская чрезвычайная комиссия (ЧК) по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией в составе 10 человек как орган безопасности нового типа. Первым председателем Астраханской Губернской ЧК был назначен Константин Лаврентьевич Гусев.

Местом расположения Комиссии был выбран бывший дом лесопромышленника Губина на набережной реки Кутум. От этой даты ведётся  рождение Астраханской ЧК в этом здании. А позже оно было отдано Дворцу пионеров, а для ЧК был выделен особняк на Красной набережной, 40 (впоследствии в 1923-1924 здание по ул. Ульяновых, ныне гостиница «Астраханская»). Эта Комиссия подчиняется  Всероссийской Чрезвычайной Комиссии.                

Весь начальный период работы ЧК  на территории губернии и города Астрахани «проходил в поисках и выработке оптимальных мер борьбы с противниками Советской власти». Тогда не было единой практики по поводу использования в оперативном процессе секретных сотрудников и негласных средств. Шли только одни споры. На жаргоне первых чекистов применение подобных методов называлось «провокацией» или работой при помощи «фикций». 

Когда такие видные астраханские деятели, как Н.И. Липатов, М.Л. Аристов, Н.Л. Веймарн, А.П. Демидов,  С.Х. Гольдберг, П.К. Коханов,  А.Х. Хумарьянц, С.З. Жадаев,  И.Е. Лемисов, К.Ш. Туйбахтин (мусульманский лидер), А.С. Перфильев (левый эсер), К.И. Бакрадзе (социалист-революционер), Левшиц (правый социал-революционер),  А.П. Коровин (социал-демократ),  Д.Т. Чернобаев (эсер), Ф.И. Кругликов (меньшевик), Р.Аствацатуров (меньшевик), Н.В. Ляхов (лидер кадетов), Л.А. Шмарин (кадет), П.Я. Беликов (социал-демократ), А.Е. Трусов (социал-демократ), Н. Нариманов (социал-демократ), Н.Н. Тихонов-Савицкий (лидер народной монархической партии), И. Денисов-Ельшанский (социалист-революционер) считались «сливками» своих партий, то Нестор Махно «не был наилучшим ни как лидер, ни организатор, ни военный командир, ни администратор, ни даже хороший оратор». Литературным языком он не владел. И, тем не менее, астраханские анархисты, вне сомнения, узрели в нём вождя, «жертвуя свои жизни за идеалы махновского движения». Вот как он наломал дров! 

Гусев Владимир Матвеевич, член Союза журналистов России, член Российского Общества историков-архивистов, бакалавр психологии, отличник здравоохранения РФ, кавалер медали ордена «За заслуги перед Астраханской областью» 

Астраханский общественно-политический еженедельник "Факт и компромат" № 46 (606), 28.11.2014 г.