28 и 29 мая на главной сцене Астраханского государственного театра оперы и балета состоится премьера спектакля «Риголетто» Джузеппе Верди – четвёртое название из вердиевского наследия, украсившее репертуар АГТОиБ. В преддверии этого события AST-NEWS.ru встретился с постановщиком спектакля, оперным режиссёром Михаилом Панджавидзе. Нашим театралам это имя хорошо знакомо. В двухтысячных годах он поставил на сцене Астраханского музыкального театра пять спектаклей: «Евгения Онегина» и «Иоланту» Чайковского, «Тоску» Пуччини, «Паяцев» Леонкавалло и «Бориса Годунова» Мусоргского.
– Михаил Александрович! С какими ощущениями вы вернулись работать в Астрахань?
– Я не посещал Астрахань 18 лет. Вижу, что город изменился, но, на мой взгляд, незначительно. Многие спрашивают, как мне театр оперы и балета? Я был непосредственным участником открытия нескольких театров, среди них новые сцены Большого театра России, Большого театра Беларуси после реконструкции, Татарского государственного академического театра оперы и балета, поэтому меня не удивить новыми площадками. Когда впервые приехал в Астраханский музыкальный театр, ему было десять лет, как и сейчас театру оперы и балета. Это театр с историей, сложившимися традициями и определённым культурным слоем. За годы работы в этом здании театр сформировался и заимел своё лицо. Не очень интересен разговор о том, как я вновь оказался здесь. Гораздо важнее, каким будет результат моего возвращения в Астрахань.
– Сейчас больше возможностей для воплощения режиссёрского замысла…
– Театр оперы и балета оснащён всеми необходимыми для современной сцены элементами, а необходимо не только это. В Казани я ставил оперу «Любовь поэта» на музыку Резеды Ахияровой. Постановка создавалась по последнему слову техники. На тот момент это была одна из самых технически оснащённых сцен страны. Спектакль настолько сложный, что мы его не смогли вывести в Москву на отборочный показ премии «Золотая маска», поэтому комиссия приехала к нам. Тогда президент ассоциации «Золотой маски», народный артист РСФСР Георгий Тараторкин на вопрос журналистки, впечатлён ли тот техническими приёмами, ответил, что он видел ещё и не такие спецэффекты, а самым важным в восприятии спектакля должно быть не «как», а «зачем».
Главный результат моей сегодняшней работы в Астрахани – выпуск качественной премьеры. Если говорить о культурных связях, то Астрахань – город, давший мне, как режиссёру, путёвку в жизнь. Сюда меня позвали поставить первый самостоятельный спектакль – оперу «Евгений Онегин».
С Астрахани началась моя постановочная судьба: иногда достаточно причудливая, не всегда усыпанная розами. Для нашей семьи этот город очень важен. Также я благодарен руководству Астраханского театра оперы и балета за возможность вновь поработать здесь.
– Это не первое ваше обращение к «Риголетто». Какой будет новая версия – в историческом контексте или с переносом в современность?
– Можно в суперисторических декорациях поставить абсолютно бездарную вещь. Прибегая к модерновому оформлению, можно сделать спектакль, производящий потрясающее впечатление. Но зачем и для чего? Если в результате люди верят тому, что происходит на сцене, если это помогает им прочувствовать и проникнуть в историю, которая разворачивается на их глазах, и они уходят из театра по-хорошему потрясённые – считаю, что не имеет значения, какие средства используются. Как писал Вольтер: «Все жанры хороши, кроме скучного».
И я не апологет постмодернизма. Но в своё время на меня колоссальное впечатление произвел именно спектакль «Риголетто» Английской национальной оперы в постановке Джонатана Миллера. Героев оперы переодели в современные костюмы, а исполнение шло на английском. Это была история о сицилийской мафии в Нью-Йорке. Более пронзительного «Риголетто» не видел. Когда в конце старый шут рыдал над трупом дочери, плакал вместе с ним. А знаменитая постановка Жан-Пьера Поннеля с Лучано Паваротти, Эдитой Груберовой и другими оперными знаменитостями не потрясла меня. Было ощущение, что посмотрел красивый костюмный фильм, оставшись при этом с холодным носом.
Люди, приходящие в театр посмотреть костюмы, зря тратят время – их можно увидеть в интернете. Тем, кто приходит в театр только послушать музыку, лучше посещать филармонию или воспроизводить студийные записи дома. Как писал Чайковский, «Непоставленная опера не имеет никакого смысла». Опера – прежде всего сценическое искусство, а не «светская литургия», как думают некоторые товарищи. Кастрировать под себя искусство не имеет никакого смысла.
Вовсе не означает, что традиционные декорации станут гарантией осмысленности постановки. Желание сделать спектакль в близкой к автору эпохе также не значит, что это нафталинная стилистика. Необходимо понимать, что со времён каменного века человек не изменился. Просто раньше в руках была дубина, а сейчас ядерное оружие, но инстинкты остались прежними, структура не поменялась. Поэтому необязательно устраивать переодевания для выражения смысла происходящего.
Человек определяется не декоративными деталями. Лишь его поведение – основа драматургии, лежащего в основе режиссуры. Всё остальное – сценография и постановка. В последнее время режиссёров всё меньше, а постановщиков всё больше. Костюм, как и театр в целом, не обязан быть красивым. Он должен быть острым и работать на раскрытие образа, а не просто радовать зрительские взоры.
Наконец, должен быть эксклюзивный вариант, поиск своей лексики. Это трудный процесс, а сейчас все кому не лень ставят спектакли в постмодерне. Уже только поэтому я из принципа так ставить не буду. В большинстве случаев либретто привязано к месту, времени и обстоятельствам. Поиск индивидуальных деталей и есть режиссура, при этом необязательно менять что-то глобально. Пятнадцать лет назад я поставил «Риголетто» в Казани. Сейчас на многие вещи я смотрю иначе, отражая это в астраханской постановке.
К сожалению, большинство зрителей приходят на оперу, чтобы увидеть весёлые картинки под музыку, а это упрощение информации. Мало кто хочет понять, о чём спектакль, стремясь лишь узнать, про что он. Надеюсь, что астраханская публика, придя на премьеру, оценит нашу работу не поверхностно, а по сути.
– Как вам работается с астраханскими артистами?
– Прекрасно. Они все очень доброжелательные люди. Некоторые из них меня помнят ещё по музыкальному театру. Вернувшись сюда почти через двадцать лет, порадовался, что теперь в Астрахани есть театр, о котором мы мечтали когда-то. Более того, он даже превзошёл все наши ожидания.
Недавно в Волгограде у меня была премьера «Сказок Гофмана» Жака Оффенбаха в «Царицынской опере», художественным руководителем которой я выступал пятнадцать лет назад. Это стало приятным возвращение в театр, с которым много связано. Получается, что Волга притягивает меня опять.
– В вашей биографии много интересных переплетений…
– Да, я грузин, родился и учился в Туркмении, жил в Беларуси, лауреат Государственной премии Татарстана, служил также в Большом театре России. Минувший год проработал в Казахстане. Их первая национальная опера «Кыз Жибек» идёт в трёх оперных театрах страны – Астане, Алма-Ате и Шымкенте. Все они в моей постановке, но в совершенно разных редакциях.
– К чему должен быть готов зритель, собираясь на ближайшую премьеру театра оперы и балета?
– Публика, приходящая в театр, должна быть готовой к встрече с чем-то необычным и чудесным. Необязательно даже знать либретто. Ведь приходя в кино, мы не читаем сценарий фильма. Но я призываю зрителей размышлять над постановкой, открывая для себя ранее незначительные вещи.
Например, Верди знаменитую песенку Герцога «Сердце красавиц склонно к измене» показал своему тенору за день до премьеры «Риголетто». Они выехали на гондоле в залив Сан-Марко, заставив гондольера заткнуть уши, разучивая её. А идя утром на репетицию, Верди услышал, как на улице прохожие насвистывают эту мелодию. Она настолько проста, что её запомнил даже гондольер. Эта песенка, звучащая в финале оперы, очень прилипчива благодаря своей примитивности. Она как нельзя лучше характеризует самого Герцога и является квинтэссенцией этого персонажа. Великий Верди создал эту музыку не потому, что исписался, а сознательно сделал такой драматургический ход, чтобы показать зрителям блестящего, но пустого человека.
Однако многие не видят подтекста и принимают песенку Герцога за шедевр. Они идут послушать шлягер, который для них образом всего спектакля. Поэтому призываю готовиться к открытию совершенно других моментов.
Я лишь вскрываю смыслы, заложенные композитором, а не приращиваю к нему собственные изыскания. Всё, что я хочу показать в «Риголетто», нахожу у Верди. И готов доказать это с партитурой в руках. Умение найти то, что до тебя ещё никто не находил и есть режиссура. Принцип «всё уже украдено до нас» не работает.
Были даже такие трактовки оперы, где Риголетто и Герцог были то любовниками, то отцом и сыном. В подобном бреду можно уйти далеко, но что тогда останется от подлинного сюжета? Я стараюсь избегать подобных вещей. Некоторые режиссёры – наоборот, считают, что они создают классические спектакли, что тоже не верно. Классика и есть образец. Называть современный спектакль классическим неприемлемо.
Замена понятий связана с незнанием русского языка. Спектакль можно назвать классическим, если он будет идти много лет после смерти режиссёра, находясь в репертуаре театра долгие годы, ведь зритель ходит на него, а искусствоведы пишут на его основе диссертации. Пока он не стал образцом для всеобщего подражания, это лишь спектакль нашего современника, решённый в том или ином стиле.
Жизнь не стоит на месте – изменяется всё, включая театр. Он становится ярче, технологичнее. Сейчас появись художники по свету, по видеопроекциям: таких профессий ещё недавно не было. Это лишь средства выразительности. Главное, чтобы было то, что выражать.
Екатерина Некрасова
