Пьянство на Руси, в России… Сложнейшая и интереснейшая тема, не сводящаяся исключительно к общественному пороку, ибо пьянство это одна из наиболее рельефных, отличительных черт русской натуры и корни его необычайно глубоки. Об этом свидетельствует хотя бы известная фраза князя Владимира, отмеченная в «Повести Временных лет» и сказанная послу одной из магометанских стран во время «испытания вер»: «Руси веселие есть пити, не можем без того бытии». Надо помнить, что речь шла не о самом питье, а о том, как этот процесс объединяет людей, о пирах, на которых решались самые разные вопросы. Кстати, древние германцы каждый вопрос обсуждали дважды – трезвыми и пьяными – чтобы получить «стереоскопическое», объемное, максимально правильное решение.
На протяжении всей русской истории многочисленные проповеднические слова святителей, популярные сборники поучений Св. Отцов (Златоусты) пестрят обличениями пьяных и пьянства в целом, свидетельствуя о необычайной распространенности этого явления. Однако нельзя не связать этот пагубный обычай именно с поисками иной, подлинной жизни, иных состояний, выводящих человека из круга постылой повседневности. Вспомним диалог Елены Андреевны и Войницкого: «Елена Андреевна: "И сегодня пили? К чему это?". Войницкий: "Все-таки на жизнь похоже..."». На жизнь похоже… И пусть даже за этим кругом находится не область светлого Бытия, но мир темный. В пьянстве стираются границы, спадают покровы («Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке») и гротескность бытия раскрывается для человека.
Отсюда, с одной стороны, ощущение безнадежности, глубины собственного падения и отчаяния, обычно выливающееся в «пьяные слезы» и самобичевание. С другой – ощущение иного, светлого, радостного мира, в котором нет тьмы и зла. Отсюда безудержное, беспричинное веселье, пляски и песни, всепрощенчество и гипертрофированная любовь к окружающим. Путешествовавший по России в XVII столетии англичанин Коллинз писал: «Пьянство у русских считается за сильнейшее выражение радости». Сосуд с вином всегда необыкновенно сближал людей, создавая, с одной стороны, своеобразное общество, объединенное чашей и связанными с ней ритуалами - вспомним объединяющие всех присутствующих на пиру широкие сосуды-братины, передаваемые по кругу. С другой стороны - объединение людей, вынужденно связанных общим пороком, что помогало каждому из этих людей в отдельности оправдывать себя, хотя это не исключало сознания своего нравственного падения. «Кто не пьет лихо, тому нет места у русских», – писал П.Петрей.
Отсюда ощущение кастовости, приводящее к безоговорочному признанию своим любого человека, одержимого тем же пороком, или, напротив, отвержение кого-то только потому, что тот не пьет. Отсюда – традиционное и очень настойчивое стремление любыми способами втянуть в пьянство случайно или намеренно оказавшегося в таком обществе непьющего человека, доходящее чаще всего в случае отказа до глубоких обид и даже до насильственного принуждения. Таким образом, объединенное приверженностью к пьянству сообщество людей начинает внешне и внутренне напоминать религиозное общество, в котором само пьянство играет роль очень мощной идеи.
Напившись, человек приходит в состояние своеобразного псевдорелигиозного экстаза, становится сродни юродивому по своему внешнему виду и поведению. Он как бы переносится в иную реальность, выглядит также нелепо, как и юродивый, потому что ведет себя не по законам этого мира. Пьянство роднит с юродством и отношение к этим двум явлениям со стороны общества. С одной стороны, как пьяного, так и юродивого брезгливо избегают, унижают, потешаются над ними – и те и другие – отверженные своего общества. С другой – нередко проявление жалости как к тем, так и к другим и стремление помочь – деньгами, пищей, одеждой и кровом.
Борис Якеменко
