Став депутатом, главный местечковый записыватель Щюра и не думал улучшать жизнь никому кроме себя. Он с полным основанием считал, что он сам сделал себя.
- Чтобы хорошо жить, надо не просить, а работать, – любил назидательно произносить Щюра, когда речь заходила о несчастьях рядовых жителей.
Со своими коллегами-депутатами Щюра общался свысока, так как считал себя единственной творческой личностью среди тупых бизнесменов, зашуганных бюджетников и суетливых муниципалов. Щюра постоянно всех поправлял, обрывая и вмешиваясь даже в частные беседы.
Будучи единственным коммунаром, Щюра всех депутатов называл товарищами и советовал пока не поздно вступать в Компартию.
- Когда мы придём к власти, – важно поучал он во время перерывов между заседаниями, – вас уже никто не примет, потому что на вас будет несмываемое клеймо антинародных деятелей, а если проще – врагов народа.
Кончилось тем, что на Щюру, шедшего по пустынному коридору Думы, какие-то негодяи накинули давно списанное кумачовое знамя и затянули на толстой шее Щюры строгим собачьим ошейником. Глава записывателей, оставшийся один, когда мерзавцы разбежались, не смог расстегнуть собачий атрибут и на ощупь добирался к выходу. Всё усугублялось тем, что Щюра был крепко поддатым, и перед ним возникла необходимость посещения туалета, так что вскоре за зловещей покачивающейся фигурой, обтянутой знаменем, тянулся по коридорному паркету мокрый и дурно пахнувший след. Знамя с Щюры снял дежурный полицейский, но заявлять о нападении Щюра не стал, потому что знамя и ошейник исчезли неизвестно куда, и Щюра мог предъявить следствию только мокрые брюки, хотя и был уверен, что напали на него именно коллеги-депутаты.
После этого Щюра уже ни с кем из депутатов не общался, кроме председателя думы и думского кассира, выплачивающего депутатские вознаграждения. Главный записыватель сидел в зале заседаний на своём месте, ожидая удара в спину и со злорадством представлял, как после очередной социалистической революции, которая, по его мнению, обязательно состоится, он будет бегать по городу с маузером и расстреливать всех, кто отравлял ему жизнь.
«Мальвину тоже пристрелю, – прикидывал Щюра, – его всё равно сошлют на Колыму за разбазаривание бюджетных средств… Он на одного меня спустил миллионы рублей, а в общей сложности – сотни миллионов, а может и миллиарды, а этого трудовой народ не простит…»
Ход мыслей Щюры прервала процедура голосования. Он не участвовал в прениях, да если бы и участвовал, всё равно проголосовал бы назло всем против.
Щюра так и сделал – проголосовал против антинародного постановления и сильно топнул ногой, обутой в дорогие итальянские туфли.
Председатель думы не упустил бы повода сделать замечание Щюре, но в это время дверь с грохотом распахнулась, и в зал заседаний ворвались несколько вооружённых мужчин в обычной одежде, но в зелёных пасамонтанах, скрывающих их лица.
- Всем лечь на пол! – крикнул один из налётчиков, – не заставляйте нас применять насилие!
Депутаты, кроме Щюры, быстро выполнили приказ. Записыватель остался сидеть в своём кресле.
- Вас это тоже касается, – террорист подошёл к Щюре и стволом своего пистолета показал на пол.
- Я никогда не лежал на полу, – спокойно объяснил записыватель. Он ничего не мог с собой поделать, потому что был под воздействием таблеток, которые ему подогнал Моня. – И не лягу.
«Колёса» были мощными. Даже под дулами пистолетов Щюра оставался совершенно невозмутимым. Таблетками снабжал Щюру Моня, каждый раз объясняя, что снадобье совместимо с алкоголем, но не совместимо с наркоконтролем.
- Хорошо, – кивнул террорист, – Собственно вы нам и нужны…
Налётчик достал из кармана чёрные очки и надел их на Щюру. Очки оказались не только чёрными, но и абсолютно светонепроницаемыми. Внутренняя часть дужек очков была явно намазана клеем, потому что они стянули голову по бокам. Щюра почувствовал, что его руки быстро чем-то смазали и с силой сунули в боковые карманы пиджака. Руки прилипли к подкладке карманов, и Щюра мог шевелить ими только вместе с тонкой, но очень крепкой тканью.
- Всем лежать! – крикнул террорист, а для Щюры сказал тихо, – мы берём тебя в заложники. Тебе ничего не грозит, если будешь молчать и вести себя спокойно… На вопросы только кивай…
Щюра почувствовал, как его крепко взяли за руку и повели. Они покинули зал заседаний, долго шли по коридорам, вышли из помещения и оказались на улице. Об этом говорил шум машин, шаги многочисленных прохожих. Очки на Щюре были с непрозрачными щитками от пыли, так что он не мог ничего видеть даже боковым зрением.
Щюру за руку держал один человек, но не было гарантии, что террорист был один. Поэтому записыватель молчал и повиновался всем указаниям своего сопровождающего.
Они входили в какие-то помещения, где террорист тихо с кем-то разговаривал. Иногда слышались угрожающие выкрики в адрес Щюры, иногда слышался женский смех, и Щюра почему-то думал, что смеются над ним.
В каждом помещении, куда заводили Щюру, его заставляли произносить вслух одну и ту же фразу «Я со всем согласен».
Щюра потерял счёт посещений неизвестных помещений, а уж о том, чтобы определить то, в какой части города он находится – не было и речи.
Наконец Щюру завели в помещение, где чувствовалось присутствие многих людей, они переговаривались, тихо смеялись. Через некоторое время послышались шаги уходивших людей, тихо открывалась и закрывалась дверь.
- Я ухожу на некоторое время, – услышал Щюра уже знакомый голос террориста, – Я оставил взрывчатку с лазерными датчиками движения. Если ты попробуешь встать, то будешь уничтожен. Так что сиди и не двигайся.
Негодяй ушёл, оставив Щюру наедине с самим собой.
Трудно представить, что испытал Щюра за время, которое провёл в одиночестве, когда его мучили самые противоречивые желания. Ему хотелось просто пить, выпить, есть, почесать спину… Он бы всё отдал, чтобы оказаться на унитазе со спущенными брюками из дорогой английской шерсти, но унитаза не было… Приходилось довольствоваться стулом…
Щюра не представлял, сколько прошло времени, пока не услышал женский голос.
- Вы чего здесь делаете? – раздражённо спросил голос. – Я уборщица, меня сюда вызвали, а тут такое!
- Не подходите ко мне! – закричал Щюра. – Я заминирован! Срочно вызывайте полицию и сапёров!
Женщина с явным сомнением хмыкнула, но вышла и закричала:
- Нинка, у меня тут мужик обделавшийся сидит на стуле и говорит, чтобы полицию вызывали. Позови там Славку-мента, – пусть глянет.
Через некоторое время Щюра услышал топот ног, который затих около него.
- Да это депутат… – услышал главный записыватель мужской голос с вполне узнаваемыми полицейскими интонациями. – Я его знаю… А что вы здесь делаете?
- Я заминирован, – тревожно объяснил Щюра, а потом уже не так уверенно предупредил о лазерных датчиках.
- Нет тут никаких датчиков, – оповестил Щюру мужской голос. – И заминирования не наблюдается… Мочи вот много – это да, – чувствовалось, что мужчина еле сдерживается, чтобы не рассмеяться.
- Снимите с меня очки! – потребовал Щюра. – Они приклеены к голове.
- А сами не можете? – с сомнением проговорил невидимый собеседник Щюры.
- У меня руки в карманах приклеены! – чуть не плакал коммунар, впервые оказавшийся в подобной нелепой ситуации.
- Так, – проговорил мужчина, – Я займусь очками, а вы, женщины, выньте ему руки из карманов.
Раздалось противное хихиканье.
- Допился депутат, – проронила какая-то женщина.
- Не смейте так говорить! – закричал уже пришедший в себя Щюра. – Вас всех уволят и вы нигде не найдёте работы, если будете трепать своими языками!
Вокруг Щюры закипела работа. У кого-то оказались ножницы. Руки Щюры выстригли из карманов, а очки – из волос.
Оказалось, что Щюра сидел в пустом зале заседаний своей родной на пять лет думы. Никаких следов пребывания террористов не наблюдалось.
- А где террористы? – спросил Щюра своего спасителя – прапорщика средних лет. – Меня ведь днём здесь террористы захватили…
- Не было никаких сигналов, – стараясь погасить ухмылку, загудел прапор, поправляя кобуру своего табельного оружия. – Не было сегодня сигналов…
Вызывать полицию не было причин. Щюра поплёлся домой, где сразу же завалился спать.
Утром Щюра проснулся от сигнала своего айфона.
- Ты в ютубе! – доложил Моня. – Я тебе сбросил ссылку… Посмотри…
Щюра включил компьютер.
На экране появился мужчина с размытым лицом, который зачитывает информацию о многочисленных «подвигах» главного местечкового записывателя. Факты о плагиате, шустреже с бюджетными средствами, выделяемыми на издание книг, местном издании щюриных книг, выдаваемом за столичные издания, манипулировании многочисленными местечковыми литературными премиями, избиении своих врагов, избиении случайных людей, чередовались с видеозаписями Щюры в чёрных очках, где он произносит «Я со всем согласен».
Впечатление было ужасное.
Щюра бросился набирать номер Мальвины.
- Ничего страшного, – зевнул в телефон явно только проснувшийся Мальвина. – Бывало хуже. Это всего лишь негативная информация, порочащая уважаемого члена общества, да ещё связанная с хулиганскими действиями…
Всё оказалось так, как и рассчитывал Мальвина – опасность снова миновала Щюру.
И снова вечером в офисе записывателей рекой лилась водка во славу местной культуры, литературы и чистоты русского языка.
- Позор депутатам, сходящим с ума от безделья! – подняла очередной неоднозначный тост Мина.
- Я тоже депутат, – насторожился Щюра.
- Ты первую очередь записыватель, – сразу нашёлся Моня, – а депутат – для дополнительного заработка.
- И то верно, – улыбнулся Щюра.
- Позор депутатам! – ещё раз провозгласила Мина.
Записыватели дружно выпили.
Щюра пил наравне со всеми, потому что на нём были пододеты две пары взрослых памперсов.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 11 (669)
