Иногда главный местечковый записыватель Щюра задавался вопросом, мог ли он прожить другую жизнь – жизнь честного инженера, - и не мог дать сам себе чёткого ответа. Ответ терялся в не особенно запутанных извилинах щюриного мозга, по примитивности бросающего вызов мозгам орангутанга и шимпанзе.
Эти напряжённые мозговые штурмы изматывали Щюру своей безысходностью, так как не приносили никаких позитивных результатов, а заканчивались всегда мрачной пьянкой в кругу своих совершенно спившихся друзей-подчинённых Мони и Мины, уже почти забывших о том, что они поэты и обязаны хоть изредка радовать окружающих новыми стихами.
- Да кому это надо! – поморщилась Мина, подливая водки исключительно себе, пока Моня и Щюра спорили о льготах, которыми должны пользоваться поэты в современной России.
- Бесплатные коммунальные услуги, - загибал жирные пальцы Щюра, - освобождение от всех налогов, бесплатный проезд и пролёт на всех видах транспорта, включая такси…
- Бабла должны давать столько, сколько поэт пожелает, - мрачно дополнил Моня. – Каждый поэт должен быть миллионером…
- У пенсионеров отними, но поэтам дай, - развивал тему Щюра, - у детей отними, но поэты должны быть всегда довольны, клеймя позором антинародный режим…
Но тут Моня и Щюра наконец-то заметили манипуляции Мины с водкой, которую она решила прикончить одна, и поставили её на место, отобрав последнюю бутылку крепкого алкогольного напитка.
- Я – поэт! – запротестовала Мина.
- Ты – поэтесса, - поправил её Щюра и разлил остаток водки между собой и Моней. – Допиваем и сворачиваемся – подытожил Щюра, которому надо было идти в обком Компартии на заседание, посвященное многолетию Великой Октябрьской революции…
На предпраздничном заседании, на котором Щюра присутствовал впервые, решался вопрос о том, кого надо будет карать рукой революционного закона в том случае, если власть перейдёт от антинародного режима к Компартии.
Список для кары был большой – в нём были руководители области и областного центра, а также руководители из сельских районов.
- Утверждаем, товарищи? - строго спросил первый секретарь обкома.
- Я согласен, - встал Щюра, - но у меня маленькое замечание… Все эти представители антинародного режима помогали нашему отделению союза записывателей солидными финансовыми пожертвованиями на издание произведений, клеймящих антинародный режим…
Щюра не сказал, что все эти пожертвования из бюджета выдавались с солидными откатами, но это и так было понятно без слов.
Участники совещания были потрясены вновь открытыми обстоятельствами.
- Получается, что эти чиновники давали средства на издание произведений, клеймящих позором антинародный режим и тем самым подрывающие его основы? – вопросил первый секретарь обкома.
- А мы, записыватели другого и не пишем, - важно отвечал Щюра, - о любви ли писать в такое трудное для страны и народа время? Можно, конечно писать о труде, но ныне и труд опаскудили… Это уже не созидательный труд, а труд во имя собственного обогащения…
- Так как решим, товарищи? – спросил мнения присутствующих первый.
- Таких орлов карать не за что! – решили присутствующие члены бюро обкома.
После заседания было решено отметить наступающий праздник Октября.
Тост следовал за тостом. Пили за здоровье генерального секретаря и за здравие каждого члена Центрального комитета, потом поднимали чарки за Маркса и Энгельса, Ленина и Сталина, за красных героев революции и Гражданской войны, пили даже за каждого погибшего бакинского комиссара…
Когда все партийные запасы спиртного были исчерпаны, оказалось, что Щюра идти домой не может. Верного Мони, который обычно доставлял отрубившегося Щюру домой, не было, так что молодого коммуниста решили оставить ночевать в обкоме. Бюст Сталина подвинули с середины на южный конец широкого стола, а Щюру положили на кумачовую скатерть.
Щюре снились революционные сны.
Народ области, измученный антинародным режимом и произволом местных властей восстал.
Первым делом был захвачен ликёроводочный завод. Не прекращая производственного процесса, были национализированы все запасы спиртного. Народ, затарившись под завязку, двинулся в центр города, по дороге пополняя запасы спиртного в магазинах. Сознательные продавцы и секьюрити бросали ненавистную работу и, сняв кассу в пользу трудящихся, присоединялись к восставшим. Народные массы, не совсем твёрдо печатая шаг, с удовольствием скандировал революционные лозунги:
«Свободу - труду, лагеря – капиталу!»
«Каждому трудящемуся – выпить и закусить!»
«Трудящимся – мягкая водка, эксплуататорам – лагерная похлёбка!»
По мере движения революционных колонн к ним подъезжали полицейские, которые, наслушавшись от народа упрёков и угроз, братались с восставшими и с криками: «Нас тоже эксплуатируют!» бросали оружие и дубинки и шли плечом к плечу с трудящимися.
Целыми косяками к колоннам подъезжали роскошные иномарки, из которых выходили бизнесмены, которые с криком «Нас грабят налогами, взятками и откатами!» вливались в революционное движение и без разбора пили то, что им наливали, хотя прежде пили исключительно дорогое виски и текилу. Когда восставшие проходили мимо административных зданий, прямо из окон выпрыгивали чиновники, измученные девятичасовым рабочим днём и пятидневной рабочей неделей, а также унизительными подозрениями в коррупции и сопровождающими её взятками.
Революционно настроенные массы постоянно поднимали всё новые тосты, но чаще всего полюбивший всем короткий, но предельно ёмкий тост «За нашу и вашу свободу!», постепенно сократившийся до «За вашу и нашу!», а потом и до многозначительного «За нашу!».
Трезвых не было совсем. Быть трезвым равнялось предательству идеалов революции и социального прогресса.
Когда на пути громадной качающейся из стороны в сторону процессии встретились похороны, с покойника был снят платок, которым рот был зафиксирован в закрытом состоянии, и в открывшуюся полость была налита водка. Покойник при этом неожиданно закашлялся и поднялся из гроба совершенно живым.
Чудо всколыхнуло восставший народ во всём его многообразии.
- На Думу! – бросили клич сплочённые члены Компартии, разглядев впереди здание областной Думы.
- На Думу! – заревела толпа. – Мы установим свои областные законы!
Восставшие повалили в большой зал заседаний. Конечно, весь город не мог уместиться в этом громадном зале, но телевизионщики, сопровождающие восставших, быстро наладили на прилегающих к Думе улицах громадные экраны, на которых демонстрировалось всё, происходящее на экстренном заседании Думы, где депутаты и восставший народ застыли в растерянности. Кого надо было свергать, и кого надо было возводить на пьедестал, если весь народ, все слои населения был едины в пьяном революционном порыве?
Были предложения разогнать к едрене фене полицию, но после этого предложения на общее обозрения выстроились совершенно пьяные часовые правопорядка и народ устыдился. То же самое произошло с налоговиками, с работниками энергодоставляющих компаний, служителями похоронных компаний и кладбищенских администраций. Народ видел всех этих ни в чём неповинных людей в своей пьяной среде, в загулявшей толпе, каждый человек в которой мог сказать;
- Бросайте в меня камни, но прежде бросьте камни в себя!
И тогда к трибуне пробрался уже почти не вяжущий лыка спикер областной Думы, который по старой думской привычке мог хорошо изъясняться даже будучи пьяным до безобразия.
- Други мои! – обратился спикер к собравшимся, - Я предлагаю отменить действие закона, унижающего человеческое достоинство каждого из нас!
Все замерли. Наступила мёртвая тишина и стало слышно, как кто-то чиркнул спичкой, чтобы закурить, но на недотёпу сразу зашикали.
- Я предлагаю отменить закон о продаже спиртных напитков с 10 утра до 10 вечера! – прогремел спикер. – И принять вечный закон о продаже спиртного круглые сутки!
-Ура! – рявкнула многотысячная толпа.
- Ура! – закричал Щюра, проснулся и, неловко повернувшись, начал падение со стола. Щюра не упал – его подхватили сильные и нежные руки Мони.
- Моня! – удивился Щюра. – Как ты меня нашёл?
- Мы нашли тебя, - Моня кивнул на Мину, стоящую в дверях с двумя полными сумками, - потому что никогда не оставим друга в беде с пересохшим ртом.
- А двери? – Щюра ещё не верил своим глазам.
- Какие двери могут остановить друзей в трудную минуту? – Моня опустил Щюру на стул и начал выставлять на стол содержимое сумок, которые держала Мина.
- За крах антинародного режима! – провозгласил Щюра первый тост нового застолья.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 41 (651)
