Главный местечковый записыватель Щюра не любил переносных смыслов и в записывательстве и в жизни.
– Социалистический реализм не приемлет этих приёмчиков, – утверждал Щюра в разговоре за рюмкой водки с Моней и Миной, сидя за плотно накрытым столом в офисе записывателей, – если, к примеру, я пью водку, то так и говорю, что пью водку за мир во всём мире и за победу коммунистического труда.
– А что в ключе социалистического реализма можно сказать о тебе? – ехидничала пьяненькая Мина.
– Я – широко известный записыватель, кавалер многих орденов и лауреат бесчисленных премий, – гордо отчитался Щюра, – одну из этих премий мы сейчас и обмываем.
– Солидно, – чуть не подавился от восторга Моня.
– Но иногда ведь тебе приходится говорить эзоповым языком? – прикидывалась шлангом Мина.
– Эзоп – графоман и подлая душонка! – вышел из себя Щюра. – Я всегда говорю только правду!
– Примеры, примеры, – азартно выкрикнула Мина, – потому что нам не очень-то верится!
– Мы живём в антинародном режиме, и я обличающе пишу об этом режиме, – торжественно отчитался главный записыватель.
– И одновременно ты пишешь акростихи на дни рождения больших начальников этого режима, – подколола Мина.
– Это коммунарская тактика, – улыбнулся Щюра.
При этих словах в офисе возник записыватель и коммунарский редактор Слесарёв.
– Примете в компанию? – он деловито вынул из кармана початую бутылку без этикетки.
– Садись, коль не шутишь, – поприветствовал Щюра собрата по тупому перу, – вливайся в нашу дискуссию.
– Об чём разговор? – Слесарёв одной рукой поглаживал свою плешивую голову, а другой почёсывал безволосую грудь в декольте майки-алкоголички в цветочек, видневшуюся из-под расстегнутой рубашки. – Я могу поддержать разговор на любую тему.
– Мы говорим об иносказании в записывательстве, – хмуро отвечала Мина. Она недолюбливала Слесарёва из-за его претензий на пост председателя местного отделения записывателей в случае смерти или отставки Щюры. Мина сама метила на это место, – но тебе это не свойственно. Ты ведь пишешь только в топорно прямом смысле, не всегда понимая его до конца.
– Да, мне далеко до тебя, – ухмыльнулся Слесарёв, – твой конёк – воспевание покойников-записывателей. Записывателю надо обязательно скопытиться, чтобы стать героем твоего очерка. Что, интересно, ты напишешь про меня?
– Что половина содержания твоих худеньких книжек посвящена рецензиям на отстойные спектакли местных театров и обсасыванию сюжетов кинофильмов в частности и киноискусства вообще, хотя разбираешься в нём, как зачуханная свинья в недозревшем апельсине, – выпалила, не особенно задумываясь, Мина, – напишу и про то, что мы с тобой кончали один чмошный педушник. Да и кто ты такой, чтобы я о тебе писала?!
– А давайте я ему сейчас морду набью? – стал приподниматься Моня.
– Ну, так как с иносказанием? – Слесарёв хотел быстрее разрядить обстановку.
– Приведи пример иносказания, – в голосе Мины чувствовалось превосходство.
– Вафля, – с улыбкой заявил Слесарёв.
– Где же здесь иносказание? – пожала плечами шокированная Мина.
– Да я ему сейчас морду набью, – взревел Моня, который также недолюбливал Слесарёва, потому что считал себя преемником своего друга на посту главы местечковых записывателей.
– А давайте лучше акростихи друг на друга посочиняем, – предложила Мина, богатая на выдумку в подпитии, и сразу выдала свой акростих.
После этого, немного подумав, Щюра выдал «экспромтом» акростих, написанный явно за год до этого:
– Я не знаю, что ты воспеваешь, но переводишь отстойных поэтов, совершенно неинтересных читателям. Твои книги переводов из типографии идут прямиком в макулатуру. В библиотеках, куда ты пропихиваешь свои книжки, они стоят на полках с чистыми формулярами…
– А что это мы зациклились на нашем руководителе? – зашестерил Слесарёв, наслаждающийся пикировкой бездарей.
– Хочешь послушать про себя? – с трудом подняла брови Мина, косеющая уже не на шутку, – пожалуйста…
– А кто тебе сказал, что мы выдаём поэзию, – Мина схватила бутылку и хлебнула прямо из горла, – мы бухаем и издаём за бюджетный счёт мусор в мягких обложках, хотя иногда и в твёрдых.
Мина на минуту прикрыла глаза, а потом выдала ещё один акростих:
– Мы издадим книгу наших акростихов!
– А не стрёмно? – засомневался Моня.
– Да кто читает наши книжки?
Записыватели истерично захохотали. Иносказательная пьянка продолжалась до утра.
AST-NEWS.ru
– Социалистический реализм не приемлет этих приёмчиков, – утверждал Щюра в разговоре за рюмкой водки с Моней и Миной, сидя за плотно накрытым столом в офисе записывателей, – если, к примеру, я пью водку, то так и говорю, что пью водку за мир во всём мире и за победу коммунистического труда.
– А что в ключе социалистического реализма можно сказать о тебе? – ехидничала пьяненькая Мина.
– Я – широко известный записыватель, кавалер многих орденов и лауреат бесчисленных премий, – гордо отчитался Щюра, – одну из этих премий мы сейчас и обмываем.
– Солидно, – чуть не подавился от восторга Моня.
– Но иногда ведь тебе приходится говорить эзоповым языком? – прикидывалась шлангом Мина.
– Эзоп – графоман и подлая душонка! – вышел из себя Щюра. – Я всегда говорю только правду!
– Примеры, примеры, – азартно выкрикнула Мина, – потому что нам не очень-то верится!
– Мы живём в антинародном режиме, и я обличающе пишу об этом режиме, – торжественно отчитался главный записыватель.
– И одновременно ты пишешь акростихи на дни рождения больших начальников этого режима, – подколола Мина.
– Это коммунарская тактика, – улыбнулся Щюра.
При этих словах в офисе возник записыватель и коммунарский редактор Слесарёв.
– Примете в компанию? – он деловито вынул из кармана початую бутылку без этикетки.
– Садись, коль не шутишь, – поприветствовал Щюра собрата по тупому перу, – вливайся в нашу дискуссию.
– Об чём разговор? – Слесарёв одной рукой поглаживал свою плешивую голову, а другой почёсывал безволосую грудь в декольте майки-алкоголички в цветочек, видневшуюся из-под расстегнутой рубашки. – Я могу поддержать разговор на любую тему.
– Мы говорим об иносказании в записывательстве, – хмуро отвечала Мина. Она недолюбливала Слесарёва из-за его претензий на пост председателя местного отделения записывателей в случае смерти или отставки Щюры. Мина сама метила на это место, – но тебе это не свойственно. Ты ведь пишешь только в топорно прямом смысле, не всегда понимая его до конца.
– Да, мне далеко до тебя, – ухмыльнулся Слесарёв, – твой конёк – воспевание покойников-записывателей. Записывателю надо обязательно скопытиться, чтобы стать героем твоего очерка. Что, интересно, ты напишешь про меня?
– Что половина содержания твоих худеньких книжек посвящена рецензиям на отстойные спектакли местных театров и обсасыванию сюжетов кинофильмов в частности и киноискусства вообще, хотя разбираешься в нём, как зачуханная свинья в недозревшем апельсине, – выпалила, не особенно задумываясь, Мина, – напишу и про то, что мы с тобой кончали один чмошный педушник. Да и кто ты такой, чтобы я о тебе писала?!
– А давайте я ему сейчас морду набью? – стал приподниматься Моня.
– Ну, так как с иносказанием? – Слесарёв хотел быстрее разрядить обстановку.
– Приведи пример иносказания, – в голосе Мины чувствовалось превосходство.
– Вафля, – с улыбкой заявил Слесарёв.
– Где же здесь иносказание? – пожала плечами шокированная Мина.
– Да я ему сейчас морду набью, – взревел Моня, который также недолюбливал Слесарёва, потому что считал себя преемником своего друга на посту главы местечковых записывателей.
– А давайте лучше акростихи друг на друга посочиняем, – предложила Мина, богатая на выдумку в подпитии, и сразу выдала свой акростих.
Щедрый очень человек –
Юлою крутится, бывает, не за деньги:
Работает за прошлогодний снег,
А может стать на четвереньки.
После этого, немного подумав, Щюра выдал «экспромтом» акростих, написанный явно за год до этого:
Милая, но зубы велики,
И солидность с возрастом наела.
Написала много не с руки
А теперь сидит совсем без дела.
Щекастый поэт-переводчик.
Юркий по премиям спец.
Рыскает словно наводчик
Активный отстоя певец.
– Я не знаю, что ты воспеваешь, но переводишь отстойных поэтов, совершенно неинтересных читателям. Твои книги переводов из типографии идут прямиком в макулатуру. В библиотеках, куда ты пропихиваешь свои книжки, они стоят на полках с чистыми формулярами…
– А что это мы зациклились на нашем руководителе? – зашестерил Слесарёв, наслаждающийся пикировкой бездарей.
– Хочешь послушать про себя? – с трудом подняла брови Мина, косеющая уже не на шутку, – пожалуйста…
Садист–мечтатель,
Лох-редактор,
Ехидный метатель,
Ссученный фактор,
Алкаш проплешивый,
Революционер,
Ёжик пугливый,
Вялый оппозиционер.
– А кто тебе сказал, что мы выдаём поэзию, – Мина схватила бутылку и хлебнула прямо из горла, – мы бухаем и издаём за бюджетный счёт мусор в мягких обложках, хотя иногда и в твёрдых.
Мина на минуту прикрыла глаза, а потом выдала ещё один акростих:
Мощный кулак – это тоже талант.
Облик борца не выходит из моды.
Не страшно, что в рифмах он дилетант –
Яростно может набить он всем морду.
– Мы издадим книгу наших акростихов!
– А не стрёмно? – засомневался Моня.
– Да кто читает наши книжки?
Записыватели истерично захохотали. Иносказательная пьянка продолжалась до утра.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно- политический еженедельник «Факт и компромат», № 46 (756), 2017 г.
