Главный местечковый записыватель Щюра как все рано состарившиеся любители выпить жил большей частью воспоминаниями. В этих воспоминаниях он видел себя обиженным и обделённым исключительно по вине окружающих.
В один из пасмурных вечеров наступающей осени Щюра в компании Мони и Мины глушил водку, закусывая каким-то продуктовым просроченным мусором.
– За удачу! – в который раз подняла тост Мина, которой надеяться было больше не на что кроме шальной удачи в виде мальчишек и девчонок, решившихся заниматься в литературной студии под командой спившейся поэтической тренерши.
Щюра проглотил содержимое стопки и, не успев закусить, будто провалился в далёкое прошлое 90-х годов…
Ещё не сорокалетний, но уже толстый Щюра решил стать демократом, но не мог выбрать самую выгодную партию.
– В «Яблоко» иди, – говорили одни знакомые, – за этой партией будущее.
– А оно не надкусанное? – засомневался Щюра.
– Это Apple – надкусанное, – отвечали ему, – но американские компьютеры не имеют отношения к российской политике…
– В Демократическую партию России иди, – настойчиво советовали другие, – Травкин рулит, Травкин – сила…
Щюре советовали вступить в «Выбор России», христианско-демократический союз, социал-демократическую партию, «Демократический союз», но всё это было не то, не лежала у него душа к этим партиям и движениям.
Щюра так измучился с выбором политического ориентира, что обратился за советом к своему куратору, хотя к куратору не было принято обраться с вопросами, – об этом Щюре говорили старые сексоты из записывателей, которые все были тайными друзьями правоохранительных органов.
– В ЛДПР вступайте, – дал совет куратор, – у нас в среде жириновцев интерес есть, так что – вступайте. Ведь если не понравится, всегда уйти можно… Уходить отовсюду можно, только не от нас.
В местном отделении ЛДПР стоял шум и дым коромыслом – почти все курили, громко говорили под аккомпанемент звона пустых и ещё полных бутылок.
– Мне старшего, – строго обратился Щюра к молодому человеку, закусывающему пельменями, следующая порция которых варилась здесь же, на электрической плитке.
– Мы все здесь старшие. Однозначно! – также строго отвечал паренёк после того как пережевал и сглотнул пельмени.
– Однозначно-однозначно, однозначно, – прокатилось по комнате эхом партийное словечко, взятое из богатого лексикона Владимира Вольфовича.
– А самый старший где? – допытывался Щюра, не желающий говорить о вступлении в партию со всякой мелюзгой.
– В Москве самый старший. Однозначно! – без тени улыбки отвечал парень, готовясь заложить в рот новую порцию пельменей-полуфабрикатов.
– Квартиру арендуете? – как бы между прочим поинтересовался записыватель.
– Она полностью наша, – улыбнулся жириновец, – вождь купил для нас. Однозначно.
Щюра без прощаний покинул партийное помещение, превращённое в кухню.
Надо было ехать в Москву.
Щюра в то время пребывал простым записывателем и много работал над тем, чтобы стать главным. Для достижения этой заветной цели периодически приходилось ездить в столицу с подарочками влиятельным записывателям – возить красную икру, балыки и деньги, чтобы щедро поить важных особ записывательского цеха. В расходах участвовал ситный друг Моня, которому было очень выгодно возвышение Щюры.
– Надо ехать в столицу, – огорошил Щюра Моню после посещения штаб-квартиры местного ЛДПР.
Нагрузившись подарками, друзья ринулись в Москву, к Жириновскому.
К вождю ЛДПР Щюра попал с первого захода. В подобных случаях Моня выдавал одну и ту же шутку – «Деньги открывают любые двери».
В кабинет вождя Щюра зашёл один. Представился. Выложил подарки, при виде которых лицо Вольфовича смягчилось. Потом выложил желание встать под флагом ЛДПР.
– Записыватель, – заговорил Жириновский сам с собой, – Патриот. Щедрая и открытая душа. Такие нам нужны. Пиши заявление на моё имя. Поставлю тебя заместителем координатора по вашей области. Пока. Посмотрим… Однозначно! – подвёл итог сын юриста, у которого это словечко играло роль «аминь». – В этом году будут выборы. Постараешься – будешь депутатом Госдумы. Понял? Вечером приходи в ресторан «Московский»… Знаешь где?
– Так мы там проживаем, – в гостинице «Националь», – порадовался Щюра, что убедил Моню раскошелиться на хорошую гостиницу.
Вернувшись в родные края, Щюра развил бешеную деятельность: с помощью Мони он устроился в газету местных шахтёров и начал оголтелую антисемитскую пропаганду.
Сначала разговор пошёл о Ленине, его комиссарах и российских олигархах.
Потом в дело пошла тяжёлая артиллерия – объёмистые цитаты из «Протоколов сионских мудрецов», «Книги кагала», «Удара русских богов», «О евреях и их лжи».
Культурная и прочая жизнь в городе Щюры продолжалась, но напряжение чувствовалось, хотя оргвыводов никто не делал. Подали голос пара газет, но на это никто не обратил внимания.
Предвыборная агитация местного ЛДПР развивалась тоже остронационально – Щюра бил во все идиотские набаты о тяжёлом положении русских, лишенных, по его мнению, всех прав. Активным помощником Щюры был еврей Моня, что добавляло остроты юдофобской бредовой щюриной борьбе.
Правоохранители всех мастей молчали и это был знак, что Щюра не занимается отсебятиной.
И начались выборы и закончились, как это и полагается, в тот же воскресный день.
Щюра победил.
Он стал депутатом Государственной Думы.
Теперь он вознёсся над болотом, в котором был вынужден существовать всю жизнь.
Щюра снисходительно принимал поздравления.
Щюра смотрел на всех окружающих свысока, словно вырос за один день до двухметрового роста.
Щюра с радостью почувствовал, что теперь сможет бросить унизительное для себя занятие записывательством, выполняя роль клоуна и шута перед чиновничьей публикой, решающей, издать его занудливую писанину или нет.
А потом пришло сообщение, что его мандат по решению Высшего Совета ЛДПР передаётся какому-то бизнесмену.
Это было как бы началом травли.
Прокуратура возбудила уголовное дело по факту разжигания межнациональноё вражды, все высшие лица местной элиты высказались с осуждением Щюры-шовиниста.
Несостоявшийся депутат Госдумы бросился в столицу.
Он буквально ворвался в кабинет Вождя.
– Почему? – задал Щюра единственный вопрос, который его интересовал.
– О вас ходят слухи, что вы, вступив в мою партию, ведёте антисемитскую, да что говорить – антиеврейскую пропаганду, ничем не оправданную и только вредящую той национальной политике, которую проводит моя партия. Вам место не в кресле депутата Госдумы, вам место даже не в рядах моей партии, а где ваше истинное место – мне неинтересно и даже противно знать. Вы разочаровали меня. Я ошибся в вас… Можете написать заявление, но можете и не утруждать себя, потому что вы уже исключены.
– Дайте хоть отступных, – заныл Щюра.
– Пошёл вон! – рявкнул Вождь.
Жириновский замолчал, всем видом показывая, что Щюра для него больше не существует.
Щюра торопливо собрал все подарки, привезённые для смягчения сердца Вождя и отправился в центральный офис записывателей.
Здесь Щюра начал плакаться о своей горькой судьбе записывателя. По словам Щюры он работает над будущим историческим романом о горестной судьбе русского народа.
– Вы знаете, как захватывает настоящего записывателя тема, над которой он работает, – объяснял Щюра записывательскому руководству, предварительно выложив свои дары, – так и случилось со мной. Я стал ярым националистом, войдя в глубинные темы своего будущего блистательного романа, и теперь меня привлекают к уголовной ответственности, как обкуренного скинхеда… Вспомните Флобера. Когда он писал свой гениальный роман, он говорил: «Эмма Бовари – это я». Мы ведь не говорим ныне, что Флобер являлся трансвеститом? Также неуместно называть записывателя, создающего исторический роман, националистом…
Вернувшись в родные пенаты, Щюра начал пресмыкаться во всех кабинетах, где сидели те, кто мог повлиять на его дальнейшую судьбу.
Как всё было бы просто, если тогда, в тяжёлую годину испытаний рядом был дружок Белый Зуб, но его не было. Был куратор.
– Ну ты попал, – улыбался тот, разглядывая растрёпанного Щюру, который не находил себе места. – Действительно, драматичнее не придумаешь: стать на один день депутатом Госдумы, а потом очутиться на скамье подсудимых…
– Так дело дойдёт до суда!? – побледнел Щюра.
– Благодаря мне не дойдёт, – стал строгим куратор. – Надо представить сколько мне пришлось исписать бумаги, обзвонить заинтересованных лиц, чтобы замять это дело… Твой вариант с творческим перевоплощением слабоват, возможен только как лёгкое прикрытие… Я выбрал сильный вариант – оперативная необходимость. В моём варианте ты выполнял моё задание… Ты демонстрировал свой шовинизм, чтобы выявить в местном обществе настоящих шовинистов. После твоего выступления они вылезут из своих тёмных нор, и тогда мы их и прихлопнем… Тут уже, кстати, наклюнулся такой шовинист… Паренёк из сельского района написал меморандум о своём отношении к евреям и распечатал на ксероксе в десяти экземплярах… Пару лет парнишка схлопочет, в этом твоя заслуга – честь тебе и хвала… Так что не ссы – всё обойдётся!
Так в результате и вышло…
Щюра выплыл из воспоминаний, которые промчались в его пьяном сознанию не очень стремительно, потому что водка было вся выпита, а Моня и Мина пьяно обжимались на скрипучем диване.
- Что за дела? – вскричал Щюра. – И задуматься нельзя! А ну бегите за подкреплением!
Моня как истинный кавалер отправился за водкой один.
«И далась мне эта ЛДПР, – подумал под конец Щюра, – Компартия – вот это сила! Вот это крыша – так крыша! Чего хочешь выкаблучивай, – всё с рук сходит!»
AST-NEWS.ru
В один из пасмурных вечеров наступающей осени Щюра в компании Мони и Мины глушил водку, закусывая каким-то продуктовым просроченным мусором.
– За удачу! – в который раз подняла тост Мина, которой надеяться было больше не на что кроме шальной удачи в виде мальчишек и девчонок, решившихся заниматься в литературной студии под командой спившейся поэтической тренерши.
Щюра проглотил содержимое стопки и, не успев закусить, будто провалился в далёкое прошлое 90-х годов…
Ещё не сорокалетний, но уже толстый Щюра решил стать демократом, но не мог выбрать самую выгодную партию.
– В «Яблоко» иди, – говорили одни знакомые, – за этой партией будущее.
– А оно не надкусанное? – засомневался Щюра.
– Это Apple – надкусанное, – отвечали ему, – но американские компьютеры не имеют отношения к российской политике…
– В Демократическую партию России иди, – настойчиво советовали другие, – Травкин рулит, Травкин – сила…
Щюре советовали вступить в «Выбор России», христианско-демократический союз, социал-демократическую партию, «Демократический союз», но всё это было не то, не лежала у него душа к этим партиям и движениям.
Щюра так измучился с выбором политического ориентира, что обратился за советом к своему куратору, хотя к куратору не было принято обраться с вопросами, – об этом Щюре говорили старые сексоты из записывателей, которые все были тайными друзьями правоохранительных органов.
– В ЛДПР вступайте, – дал совет куратор, – у нас в среде жириновцев интерес есть, так что – вступайте. Ведь если не понравится, всегда уйти можно… Уходить отовсюду можно, только не от нас.
В местном отделении ЛДПР стоял шум и дым коромыслом – почти все курили, громко говорили под аккомпанемент звона пустых и ещё полных бутылок.
– Мне старшего, – строго обратился Щюра к молодому человеку, закусывающему пельменями, следующая порция которых варилась здесь же, на электрической плитке.
– Мы все здесь старшие. Однозначно! – также строго отвечал паренёк после того как пережевал и сглотнул пельмени.
– Однозначно-однозначно, однозначно, – прокатилось по комнате эхом партийное словечко, взятое из богатого лексикона Владимира Вольфовича.
– А самый старший где? – допытывался Щюра, не желающий говорить о вступлении в партию со всякой мелюзгой.
– В Москве самый старший. Однозначно! – без тени улыбки отвечал парень, готовясь заложить в рот новую порцию пельменей-полуфабрикатов.
– Квартиру арендуете? – как бы между прочим поинтересовался записыватель.
– Она полностью наша, – улыбнулся жириновец, – вождь купил для нас. Однозначно.
Щюра без прощаний покинул партийное помещение, превращённое в кухню.
Надо было ехать в Москву.
Щюра в то время пребывал простым записывателем и много работал над тем, чтобы стать главным. Для достижения этой заветной цели периодически приходилось ездить в столицу с подарочками влиятельным записывателям – возить красную икру, балыки и деньги, чтобы щедро поить важных особ записывательского цеха. В расходах участвовал ситный друг Моня, которому было очень выгодно возвышение Щюры.
– Надо ехать в столицу, – огорошил Щюра Моню после посещения штаб-квартиры местного ЛДПР.
Нагрузившись подарками, друзья ринулись в Москву, к Жириновскому.
К вождю ЛДПР Щюра попал с первого захода. В подобных случаях Моня выдавал одну и ту же шутку – «Деньги открывают любые двери».
В кабинет вождя Щюра зашёл один. Представился. Выложил подарки, при виде которых лицо Вольфовича смягчилось. Потом выложил желание встать под флагом ЛДПР.
– Записыватель, – заговорил Жириновский сам с собой, – Патриот. Щедрая и открытая душа. Такие нам нужны. Пиши заявление на моё имя. Поставлю тебя заместителем координатора по вашей области. Пока. Посмотрим… Однозначно! – подвёл итог сын юриста, у которого это словечко играло роль «аминь». – В этом году будут выборы. Постараешься – будешь депутатом Госдумы. Понял? Вечером приходи в ресторан «Московский»… Знаешь где?
– Так мы там проживаем, – в гостинице «Националь», – порадовался Щюра, что убедил Моню раскошелиться на хорошую гостиницу.
Вернувшись в родные края, Щюра развил бешеную деятельность: с помощью Мони он устроился в газету местных шахтёров и начал оголтелую антисемитскую пропаганду.
Сначала разговор пошёл о Ленине, его комиссарах и российских олигархах.
Потом в дело пошла тяжёлая артиллерия – объёмистые цитаты из «Протоколов сионских мудрецов», «Книги кагала», «Удара русских богов», «О евреях и их лжи».
Культурная и прочая жизнь в городе Щюры продолжалась, но напряжение чувствовалось, хотя оргвыводов никто не делал. Подали голос пара газет, но на это никто не обратил внимания.
Предвыборная агитация местного ЛДПР развивалась тоже остронационально – Щюра бил во все идиотские набаты о тяжёлом положении русских, лишенных, по его мнению, всех прав. Активным помощником Щюры был еврей Моня, что добавляло остроты юдофобской бредовой щюриной борьбе.
Правоохранители всех мастей молчали и это был знак, что Щюра не занимается отсебятиной.
И начались выборы и закончились, как это и полагается, в тот же воскресный день.
Щюра победил.
Он стал депутатом Государственной Думы.
Теперь он вознёсся над болотом, в котором был вынужден существовать всю жизнь.
Щюра снисходительно принимал поздравления.
Щюра смотрел на всех окружающих свысока, словно вырос за один день до двухметрового роста.
Щюра с радостью почувствовал, что теперь сможет бросить унизительное для себя занятие записывательством, выполняя роль клоуна и шута перед чиновничьей публикой, решающей, издать его занудливую писанину или нет.
А потом пришло сообщение, что его мандат по решению Высшего Совета ЛДПР передаётся какому-то бизнесмену.
Это было как бы началом травли.
Прокуратура возбудила уголовное дело по факту разжигания межнациональноё вражды, все высшие лица местной элиты высказались с осуждением Щюры-шовиниста.
Несостоявшийся депутат Госдумы бросился в столицу.
Он буквально ворвался в кабинет Вождя.
– Почему? – задал Щюра единственный вопрос, который его интересовал.
– О вас ходят слухи, что вы, вступив в мою партию, ведёте антисемитскую, да что говорить – антиеврейскую пропаганду, ничем не оправданную и только вредящую той национальной политике, которую проводит моя партия. Вам место не в кресле депутата Госдумы, вам место даже не в рядах моей партии, а где ваше истинное место – мне неинтересно и даже противно знать. Вы разочаровали меня. Я ошибся в вас… Можете написать заявление, но можете и не утруждать себя, потому что вы уже исключены.
– Дайте хоть отступных, – заныл Щюра.
– Пошёл вон! – рявкнул Вождь.
Жириновский замолчал, всем видом показывая, что Щюра для него больше не существует.
Щюра торопливо собрал все подарки, привезённые для смягчения сердца Вождя и отправился в центральный офис записывателей.
Здесь Щюра начал плакаться о своей горькой судьбе записывателя. По словам Щюры он работает над будущим историческим романом о горестной судьбе русского народа.
– Вы знаете, как захватывает настоящего записывателя тема, над которой он работает, – объяснял Щюра записывательскому руководству, предварительно выложив свои дары, – так и случилось со мной. Я стал ярым националистом, войдя в глубинные темы своего будущего блистательного романа, и теперь меня привлекают к уголовной ответственности, как обкуренного скинхеда… Вспомните Флобера. Когда он писал свой гениальный роман, он говорил: «Эмма Бовари – это я». Мы ведь не говорим ныне, что Флобер являлся трансвеститом? Также неуместно называть записывателя, создающего исторический роман, националистом…
Вернувшись в родные пенаты, Щюра начал пресмыкаться во всех кабинетах, где сидели те, кто мог повлиять на его дальнейшую судьбу.
Как всё было бы просто, если тогда, в тяжёлую годину испытаний рядом был дружок Белый Зуб, но его не было. Был куратор.
– Ну ты попал, – улыбался тот, разглядывая растрёпанного Щюру, который не находил себе места. – Действительно, драматичнее не придумаешь: стать на один день депутатом Госдумы, а потом очутиться на скамье подсудимых…
– Так дело дойдёт до суда!? – побледнел Щюра.
– Благодаря мне не дойдёт, – стал строгим куратор. – Надо представить сколько мне пришлось исписать бумаги, обзвонить заинтересованных лиц, чтобы замять это дело… Твой вариант с творческим перевоплощением слабоват, возможен только как лёгкое прикрытие… Я выбрал сильный вариант – оперативная необходимость. В моём варианте ты выполнял моё задание… Ты демонстрировал свой шовинизм, чтобы выявить в местном обществе настоящих шовинистов. После твоего выступления они вылезут из своих тёмных нор, и тогда мы их и прихлопнем… Тут уже, кстати, наклюнулся такой шовинист… Паренёк из сельского района написал меморандум о своём отношении к евреям и распечатал на ксероксе в десяти экземплярах… Пару лет парнишка схлопочет, в этом твоя заслуга – честь тебе и хвала… Так что не ссы – всё обойдётся!
Так в результате и вышло…
Щюра выплыл из воспоминаний, которые промчались в его пьяном сознанию не очень стремительно, потому что водка было вся выпита, а Моня и Мина пьяно обжимались на скрипучем диване.
- Что за дела? – вскричал Щюра. – И задуматься нельзя! А ну бегите за подкреплением!
Моня как истинный кавалер отправился за водкой один.
«И далась мне эта ЛДПР, – подумал под конец Щюра, – Компартия – вот это сила! Вот это крыша – так крыша! Чего хочешь выкаблучивай, – всё с рук сходит!»
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат» № 37 (696), 2016 г.
