Щюра слыл записным записывателем, но мало кто знал, что он написал и великое множество доносов на нелегальных, по его мнению, мигрантов.
До сих пор этот великий труд не известен современникам, только далёким потомкам, может быть, повезёт открыть для себя этот творческий пласт.
Миграционные службы всех уровней, получая анонимные доносы Щюры, читали их вслух всем коллективом, а потом с диким хохотом безжалостно уничтожали. Хорошо еще, что Щюра всегда, отправляя донос, оставлял у себя второй экземпляр.
«Сообщаю вам об очередном незаконном мигранте.
Приехал неизвестно откуда. Сразу нашел женщину. Нашу русскую женщину, с которой заключил фиктивный брак при не фиктивных отношениях. Построил дом. Во дворе насажал деревья. Ходит куда-то на работу, а после работы возится с деревьями. Не пьёт! Вероятно, наркоман..
Примите меры. Ведь от этих мигрантов житья нет. Ведут себя как хозяева, а потом ведь и станут хозяевами. А куда нам деваться? Ведь русскому человеку и выпить уже не на что!
А они едут и едут!»
«Сообщаю вам об очередном незаконном мигранте.
Приехал и заключил фиктивный брак с нашей русской женщиной! У нас ведь и женщин для них не останется! А мигрант тем временем устроился на работу, построил дом своими руками, а через год иномарку купил и теперь на иномарке разъезжает. У меня была иномарка, но я ее в первый же месяц разбил. Примите меры. От мигрантов житья никакого нет. У нас ведь Россия, а не Соединенные штаты и не Соединенное королевство кривых зеркал.
А они едут и едут!»
Иногда отчаяние охватывало Щюру, и он переходил от писем к делу.
Щюре хотелось открыть глаза всему обществу на зверства мигрантов.
Однажды Щюра пошел к стройке, где, по его мнению, незаконно работали мигранты, и, ударив себя по голове кирпичом, упал рядом с возводимой стеной. Но никто не заинтересовался этим. Тогда Щюра начал взывать о помощи.
До серьёзного разбирательства не дошло, но оказалось, что на стройке работают исключительно русские строители.
После удара кирпичом в голове Щюры что-то сместилось. Он шел по своему родному городу, не узнавая улиц. В какой-то момент перед ним возник его зеркальный двойник в таджикском халате и тюбетейке. Те же темные волнистые волосы с проседью, те же маленькие глазки над пухлыми маслянистыми щечками.
Новоявленные близнецы подошли к витрине магазина и, полюбовавшись на свое отражение, обменялись одеждами – Щюра накинул на себя халат и тюбетейку, а таджик – щюрин пиджак, не забыв прихватить и щюрин портфель.
Щюра остался один и продолжил свою прогулку по городу, который так и не мог узнать после удара кирпичом по голове.
- Ваши документы, - возник перед Щюрой полицейский наряд.
Щюра похлопал себя по карманам. Документов не было. Они остались в пиджаке, подаренном неизвестно откуда взявшемуся таджику..
- Моя твоя не понимает, - неожиданно для самого себя ответил Щюра представителям закона.
- Пройдёмте, - предложили полицейские и доставили Щюру в миграционный центр.
Там Щюре обрадовалиси.
- Да это же Маджлиси Намояндагон! – вскричала девушка с погонами подполковника. – Долго мы тебя искали, нарушитель миграционных законов нашей страны!
- Я не Намояндагон, - начал оправдываться Щюра, пришедший в себя. – Я – председатель местного союза записывателей! Позвоните, и вам подтвердят это.
Но никто ничего не подтвердил. Судя по реакции миграционников, председатель союза записывателей был на месте.
- Депортировать тебя будем, Намояндагон, - сказали миграционники, и закрыли Щюру в одной комнате с двадцатью молодыми и энергичными азиатами.
К Щюри сразу бросились несколько таджиков, признав по халату в нём земляка. Но на все расспросы на таджикском языке Щюра отвечал привычным:
- Твоя моя не понимает…
- Грязная собака! – закричала вся камера. – Тебя подослали, чтобы узнать наши секреты!
Что делали с Щюрой в камере разозлившиеся азиаты, - неизвестно, но именно после пребывания там Щюра заговорил о вытеснении в несколько другом смысле.
- Как они меня там вытесняли, - качал он головой, рассказывая близким друзьям о пребывании в камере. – Как вытесняли!
А на утро за Щюрой пришел Моня. Он предъявил щюрин паспорт, после чего миграционники, сухо извинившись перед Щюрой, отпустили его на свободу.
- Я этого Намояндагона сразу раскусил, - рассказывал по дороге в офис Моня, - не пьёт он, видите ли!
- А чего же сразу не пришел? – вскричал Щюра. – Меня бы тогда не вытесняли!
- Так с Намояндагоном разбирался… Сопротивлялся… Потом тело надо было куда-нибудь скинуть… Так что ты теперь два гражданства имеешь, - с этими словами Моня подал таджикский паспорт. – Может когда и пригодится…
- А водка есть? – спросил Щюра, едва переступив порог родного офиса.
- Конечно. – улыбнулся Моня. –Стол накрыт!
- За дружбу народов! – поднял Щюра первый тост.
Больше за этот день Щюра ничего не помнил.
Щюра проснулся как всегда не рано. После ВЧЕРАШНЕГО гудела голова. Хотелось водки, огурцов, рассола, но Щюра взял ручку и рабочий блокнот, чтобы выполнить свой принцип «ни дня без строчки».
Жизнь продолжается.
Рос Эзопов,
Астраханский общественно-политический еженедельник "Факт и компромат" № 31 (540), 16.08.2013 г.
