Главный местечковый записыватель Щюра всю жизнь пытался хоть чем-нибудь отличиться и пролезть куда-нибудь повыше, имея единственный «талант» – незатейливо врать всегда и во всём.
После полёта в космос беспородных собак Белки и Стрелки тогда ещё четырёхлетний Щюра воспылал стремлением тоже слетать в космос. Писать будущий записыватель ещё не мог, хотя стихи уже сочинял, надиктовывая их маме, затюканной ненормальным мужем-сержантом сверхсрочной службы.
Стихи были всегда на злобу дня, но при этом выражали самые искренние устремления маленького, но уже толстенького Щюры:
Одно из этих писем попало каким-то чудом на стол Никиты Сергеевича Хрущёва. Первый секретарь ЦК прочитал письмо, снял с ноги правый ботинок, ударил им по столу и сказал:
– Этот пацан обязательно станет первым секретарём обкома!
Немного помолчав, Никита Сергеевич распорядился о подготовке документов на юного космонавта Щюру, который должен был отправиться в космическое пространство в ноябре 1964 года…
Много чего терпели от Хрущёва его товарищи по Центральному комитету партии, но этого не стерпели, не могли они вынести, чтобы глупого толстого восьмилетнего дурня сделали космонавтом и присвоили ему после полёта высокое звание Героя Советского Союза.
Был он, правда, избран однажды депутатом Госдумы. Он всего один день пребывал в этом счастливом состоянии. Была возможность сесть на самолёт, лететь в Москву и требовать мандат драгоценный, вырвать его из рук чужих пусть даже унижениями невиданными, но вместо этого дурень Щюра решил отметить высокое избрание. Всю ночь пробухав, на утро он с горечью узнал, что мандат заветный достался человеку попроворней и побогаче…
После этого потянулись долгие годы имитации творческого процесса, выклянчивания бюджетных денег, пьяных драк, ещё более пьяных избиений подслеповатых пенсионеров, награждения многочисленными премиями и орденами, которые подгонял Щюре проныристый дружок Мальвина – Белый Зуб…
Однажды, уже перед выходом на пенсию Щюра вступил в Компартию при содействии Белого Зуба. Молодого коммунара предпенсионного возраста включили в партсписок, и Щюра безо всякого напряжения стал депутатом, получающим по 50 тысяч в месяц как компенсацию на канцрасходы.
Щюра понимал, что на старости лет ничего читабельного создать уже не сможет, а славиться одними незаслуженными орденами и премиями – сущий позор.
Попав в среду коммунаров, он понял, что это его последняя надежда.
В обкоме Компартии работало много народа, но больше всего завистливому Щюре понравилась должность первого секретаря. Эту должность занимал мужчина, которого можно было считать копией Щюры – полный, усатый пенсионер Быстрецов, почти одних лет с главным записывателем, но в отличие от Щюры красящего свои волосы на голове и под носом. Это, по мнению Щюры, ничтожество не имело ни одного порядочного ордена и ни одной литературной премии.
Щюра пригласил первого секретаря на банкет, потом – на другой. Партиец оказался на высоте – пил водку не стаканами, а бутылками, не пьянея, а становясь молчаливее и сосредоточённее. Подпоить первого секретаря и чем-нибудь опозорить не представлялось никакой возможности.
– Да и что тебе это даст? – рассуждала Мина на одном из ежевечерних застолий в офисе, когда Щюра решил посоветоваться в отношении первого секретаря обкома со своими ближайшими собутыльниками, – ну, подпоите вы его, ну набьёте ему морду, чтобы скомпрометировать перед товарищами, а тебе-то от этого какая польза? Если бы ты являлся вторым секретарём обкома… Вы на разных уровнях… Тебе надо копать под него в ЦК Компартии!
– Дельно, – поддакнул Моня, – но морду набить всё равно не мешало бы…
На другой день Щюра взялся за дело. Он проинструктировал по телефону Мальвину, проводящего теперь большую часть своего рабочего времени в столице, какую работу надо провести в ЦК Компартии.
Когда почва была удобрена, Щюра в сопровождении Мони прибыл в столицу.
Явление Щюры в ЦК Компартии было торжественным. «Широко известного» писателя, поэта, публициста и регионального партийного деятеля принимали с почётом, годящимся для приёма корейского вождя Ким Чен Ына.
Гости накрыли щедрый стол для хозяев, который ломился от дорогих напитков и деликатесов.
Когда под действием хорошей водки глаза верных ленинцев стали добрыми и не слишком цепкими, Щюра заговорил о деле.
– Региону нужен новый первый секретарь обкома, – выложил Щюра перед очередным тостом, – я предлагаю кандидатуру моего зятя – члена Компартии и делового человека. Я буду ему мощной опорой, потому что мой авторитет в области непререкаем. Я могу засудить любого человека – даже известного писателя, издавшего в коммерческом издательстве десятки романов… Короче, я могу в области хоть на голове ходить – мне только почёт и уважение…
– У нас в вашей области есть первый секретарь обкома Быстрецов, – ляпнул кто-то из свиты генерального секретаря.
– Он позор Компартии – прислужник капитала, эксплуататор и красит волосы на голове, – выдал весь свой компромат Щюра, – Ленин и Сталин волосы не красили…
Генеральный секретарь закашлялся, и все присутствующие сразу притихли.
– Мы подумаем и решим, – произнёс генеральный секретарь, – кто будет первым секретарём в вашем обкоме – тот, кто красит волосы, твой зять или ты… Компартии нужны надёжные руководители на местах…
Домой Щюра летел не столько на крыльях самолёта, сколько на крыльях радости и надежды.
Праздничная пьянка в этот вечер окрашивалась радужными мечтами Щюры:
– Сделаю зятька первым секретарём обкома, он мне обеспечит стопудовый проход в облдуму, а там и до мандата Госдумы рукой подать, – Мальвина подсобит где надо…
– Подловато другому яму копать, сам не вляпайся в очередную грязную аферу, – съязвила ехидна Мина.
– А мне не привыкать, грязь – моё второе имя, а подлость – моя суть, – понесло на откровения пьяного Щюру.
– Но прежде всего ты – дурень, – подытожила упёртая в подпитии Мина, перемигнувшись с засыпающим Моней.
AST-NEWS.ru
После полёта в космос беспородных собак Белки и Стрелки тогда ещё четырёхлетний Щюра воспылал стремлением тоже слетать в космос. Писать будущий записыватель ещё не мог, хотя стихи уже сочинял, надиктовывая их маме, затюканной ненормальным мужем-сержантом сверхсрочной службы.
Стихи были всегда на злобу дня, но при этом выражали самые искренние устремления маленького, но уже толстенького Щюры:
Космос ждёт меня. В ракете
На Луну я полечу,
А с собою я в пакете
Пирог с визигой прихвачу.
По дороге поднаемся,
На Луне я буду сыт.
Будет очень интересно –
Был бы только аппетит…
С началом космической эры будущий записыватель начал предлагать себя в космонавты.Какие-то нехорошие дяденьки сказали недалёкому мальчугану, что космонавты не должны во время полёта сикать и какать в скафандры, и поэтому Щюра в своих письмах во все властные структуры, которые знала мама, писал, что может не сикать и не какать по несколько дней подряд и готов стать самым юным космонавтом в истории человечества.
Одно из этих писем попало каким-то чудом на стол Никиты Сергеевича Хрущёва. Первый секретарь ЦК прочитал письмо, снял с ноги правый ботинок, ударил им по столу и сказал:
– Этот пацан обязательно станет первым секретарём обкома!
Немного помолчав, Никита Сергеевич распорядился о подготовке документов на юного космонавта Щюру, который должен был отправиться в космическое пространство в ноябре 1964 года…
Много чего терпели от Хрущёва его товарищи по Центральному комитету партии, но этого не стерпели, не могли они вынести, чтобы глупого толстого восьмилетнего дурня сделали космонавтом и присвоили ему после полёта высокое звание Героя Советского Союза.
Так и получилось, что в ноябре Щюра никуда не полетел, потому что Никиту Хрущёва шуганули за волюнтаризм.После этого у Щюры больше никогда не было таких взлётов.
Был он, правда, избран однажды депутатом Госдумы. Он всего один день пребывал в этом счастливом состоянии. Была возможность сесть на самолёт, лететь в Москву и требовать мандат драгоценный, вырвать его из рук чужих пусть даже унижениями невиданными, но вместо этого дурень Щюра решил отметить высокое избрание. Всю ночь пробухав, на утро он с горечью узнал, что мандат заветный достался человеку попроворней и побогаче…
После этого потянулись долгие годы имитации творческого процесса, выклянчивания бюджетных денег, пьяных драк, ещё более пьяных избиений подслеповатых пенсионеров, награждения многочисленными премиями и орденами, которые подгонял Щюре проныристый дружок Мальвина – Белый Зуб…
Однажды, уже перед выходом на пенсию Щюра вступил в Компартию при содействии Белого Зуба. Молодого коммунара предпенсионного возраста включили в партсписок, и Щюра безо всякого напряжения стал депутатом, получающим по 50 тысяч в месяц как компенсацию на канцрасходы.
Особого восторга со стороны Щюры не было, – он воспринимал всё как должное. Он с детских лет уверовал в свою исключительность.В стране Советов это было в порядке вещей, когда ничтожество становилось социальным феноменом по своей искусственно заданной исключительности. Но Россия молодая требовала реального подтверждения этой исключительности.
Щюра понимал, что на старости лет ничего читабельного создать уже не сможет, а славиться одними незаслуженными орденами и премиями – сущий позор.
Попав в среду коммунаров, он понял, что это его последняя надежда.
В обкоме Компартии работало много народа, но больше всего завистливому Щюре понравилась должность первого секретаря. Эту должность занимал мужчина, которого можно было считать копией Щюры – полный, усатый пенсионер Быстрецов, почти одних лет с главным записывателем, но в отличие от Щюры красящего свои волосы на голове и под носом. Это, по мнению Щюры, ничтожество не имело ни одного порядочного ордена и ни одной литературной премии.
Щюра пригласил первого секретаря на банкет, потом – на другой. Партиец оказался на высоте – пил водку не стаканами, а бутылками, не пьянея, а становясь молчаливее и сосредоточённее. Подпоить первого секретаря и чем-нибудь опозорить не представлялось никакой возможности.
– Да и что тебе это даст? – рассуждала Мина на одном из ежевечерних застолий в офисе, когда Щюра решил посоветоваться в отношении первого секретаря обкома со своими ближайшими собутыльниками, – ну, подпоите вы его, ну набьёте ему морду, чтобы скомпрометировать перед товарищами, а тебе-то от этого какая польза? Если бы ты являлся вторым секретарём обкома… Вы на разных уровнях… Тебе надо копать под него в ЦК Компартии!
– Дельно, – поддакнул Моня, – но морду набить всё равно не мешало бы…
На другой день Щюра взялся за дело. Он проинструктировал по телефону Мальвину, проводящего теперь большую часть своего рабочего времени в столице, какую работу надо провести в ЦК Компартии.
Когда почва была удобрена, Щюра в сопровождении Мони прибыл в столицу.
Явление Щюры в ЦК Компартии было торжественным. «Широко известного» писателя, поэта, публициста и регионального партийного деятеля принимали с почётом, годящимся для приёма корейского вождя Ким Чен Ына.
Гости накрыли щедрый стол для хозяев, который ломился от дорогих напитков и деликатесов.
Когда под действием хорошей водки глаза верных ленинцев стали добрыми и не слишком цепкими, Щюра заговорил о деле.
– Региону нужен новый первый секретарь обкома, – выложил Щюра перед очередным тостом, – я предлагаю кандидатуру моего зятя – члена Компартии и делового человека. Я буду ему мощной опорой, потому что мой авторитет в области непререкаем. Я могу засудить любого человека – даже известного писателя, издавшего в коммерческом издательстве десятки романов… Короче, я могу в области хоть на голове ходить – мне только почёт и уважение…
– У нас в вашей области есть первый секретарь обкома Быстрецов, – ляпнул кто-то из свиты генерального секретаря.
– Он позор Компартии – прислужник капитала, эксплуататор и красит волосы на голове, – выдал весь свой компромат Щюра, – Ленин и Сталин волосы не красили…
Генеральный секретарь закашлялся, и все присутствующие сразу притихли.
– Мы подумаем и решим, – произнёс генеральный секретарь, – кто будет первым секретарём в вашем обкоме – тот, кто красит волосы, твой зять или ты… Компартии нужны надёжные руководители на местах…
Домой Щюра летел не столько на крыльях самолёта, сколько на крыльях радости и надежды.
Праздничная пьянка в этот вечер окрашивалась радужными мечтами Щюры:
– Сделаю зятька первым секретарём обкома, он мне обеспечит стопудовый проход в облдуму, а там и до мандата Госдумы рукой подать, – Мальвина подсобит где надо…
– Подловато другому яму копать, сам не вляпайся в очередную грязную аферу, – съязвила ехидна Мина.
– А мне не привыкать, грязь – моё второе имя, а подлость – моя суть, – понесло на откровения пьяного Щюру.
– Но прежде всего ты – дурень, – подытожила упёртая в подпитии Мина, перемигнувшись с засыпающим Моней.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», №13 (723), 2017 г.
