Главный местечковый записыватель Щюра всю сознательную жизнь боялся разоблачения. В детстве и юности он подворовывал у своих одноклассников и однокурсников; возмужав, он избивал в укромных местах стариков и старушек и забирал содержимое их кошельков; став записывателем, он крал из бюджета, мухлюя с изданием ненужной читателям литературы.
Когда он обрёл хорошенького дружка Мальвину, жить стало легче, но это было всего лишь прикрытие и надёжная защита, но Щюре хотелось раздавить своих обидчиков, обвинителей и обличителей.
Вот тогда рядом с Щюрой и появилась Анжелика – правозащитница без юридического образования, но с тонной нахальства и неистребимого цинизма.
Анжелика позиционировала себя молодой красавицей, хотя дело всей её жизни уже шло к пенсиону.
Увидев впервые Щюру, Анжелика сразу признала в нём графа Жоффрея де Пейрака своей мечты, хотя уже имела при себе прообраз альфонса Николя, живущего за её счёт.
Щюра оказался не таким щедрым, как Жоффрей, но выбирать Анжелике было не из кого.
Закрутились судебные процессы, на которых Анжелика защищала при помощи обмана судей, взяток и лжесвидетельства несуществующие честь и достоинство Щюры.
Во время перерывов между судебными баталиями главный записыватель и Анжелика мечтали о расширении своей правозащитной деятельности.
– Права людей надо защищать и после смерти, – мечтательно шептала Анжелика, доедая третий гамбургер в виде подкрепления между завтраком и обедом.
– Я давно думал организовать в нашей записывательской организации похоронный отряд коммунистического труда, – отвечал Щюра, – но умирают записыватели редко, так что необходимость такого отряда не прослеживается.
– Надо ускорить процесс умирания, – подсказала Анжелика, – под это благородное дело можно и деньги получить, а потом, значительно сэкономив расходы, большую часть положить в карман, поделив между собой…
– Хорошая мысль, – похвалил Щюра, – только сейчас в нашей организации подобрались отборные кадры, на фоне которых я выгляжу одновременно Шекспиром, Пушкиным и Львом Николаевичем Толстым…
– Сейчас отборные, а будут ещё отборнее, – не согласилась Анжелика, – я считаю, что в вашей организации надо создать надлежащий настрой и тогда похороны пойдут одни за другими… Это будет, кстати, доказательством того, что травля записывателей приносит свои горестные плоды, – нам легче будет засуживать своих недругов… Между прочим, публичные похороны будут привлекать новых сторонников и друзей…
Сначала похоронная идея не пришлась Щюре по душе, а потом понравилась. Он даже начал писать стихи-прощания и эпитафии.
– Кто будет первым? – волновался Щюра на традиционном вечернем застолье, наблюдая за тем, как точно разливает Мина.
– Может, Семячинский? – предположил Моня. – Он старше всех нас…
– Он и не думает загибаться, – фыркнула Мина, которой хотелось похоронить хоть кого-нибудь, чтобы выпить вволю на поминках, – бегает так, словно ему сорок с небольшим…
– А давайте пригласим его на завтрашнюю вечеринку? – предложил Щюра.
– У меня есть его телефон, – влезла Мина, – а заодно предлагаю пригласить и Анжелику, но только не завтра, а сейчас… Мне кажется, что сегодня мы сможем придти к определённому соглашению…
– Идёт, – кивнул Щюра.
Пока правозащитница и поэт, набивший руку на лжесвидетельствах, добирались до офиса, Мина объяснила свой план.
– Он умирает, но только для посторонних… В курсе будем только мы, сам «покойник», его супруга и Анжелика… Мы распускаем слух, что семья без кормильца будет бедствовать и нужны пожертвования… Ещё мы всем говорим и показываем соответствующий документ, что наш «покойник» завещал свое тело предать кремации, а так как у нас нет крематория, то предстоит дорогая доставка тела… Тут надо быть очень мобильными и успевать принимать деньги помимо родных и близких, хотя с Семячинским придётся делиться, когда всё закончится…
Семячинский, услышав о проекте собственных похорон, необычайно возбудился.
– А может мне и застраховаться? – ляпнул он первое, что пришло на ум.
– Ни о какой регистрации твоей смерти и речи быть не может, – объяснила Мина, – потому что в этом случае ты лишишься пенсии и работы.
На похоронах Семячинский лежал в гробу словно живой, потому что и был живым, хотя дышал очень медленно. Престарелые и недалёкие записыватели рыдали, слушая эпитафию в исполнении Щюры
– Друзья! – счастливая Мина только что пересчитала выручку от траурных торжеств. – Мы заработали больше, чем на книге средней вшивости, так что теперь похороны членов-записывателей будут проводиться каждый месяц… Умирать будут все!
– Кроме меня, – прервал Мину Щюра, – я – бессмертный, мне умирать не по чину…
Вся свора мошенников залилась нахальным смехом.
AST-NEWS.ru
Когда он обрёл хорошенького дружка Мальвину, жить стало легче, но это было всего лишь прикрытие и надёжная защита, но Щюре хотелось раздавить своих обидчиков, обвинителей и обличителей.
Вот тогда рядом с Щюрой и появилась Анжелика – правозащитница без юридического образования, но с тонной нахальства и неистребимого цинизма.
Анжелика позиционировала себя молодой красавицей, хотя дело всей её жизни уже шло к пенсиону.
Увидев впервые Щюру, Анжелика сразу признала в нём графа Жоффрея де Пейрака своей мечты, хотя уже имела при себе прообраз альфонса Николя, живущего за её счёт.
Щюра оказался не таким щедрым, как Жоффрей, но выбирать Анжелике было не из кого.
Закрутились судебные процессы, на которых Анжелика защищала при помощи обмана судей, взяток и лжесвидетельства несуществующие честь и достоинство Щюры.
Во время перерывов между судебными баталиями главный записыватель и Анжелика мечтали о расширении своей правозащитной деятельности.
– Права людей надо защищать и после смерти, – мечтательно шептала Анжелика, доедая третий гамбургер в виде подкрепления между завтраком и обедом.
– Я давно думал организовать в нашей записывательской организации похоронный отряд коммунистического труда, – отвечал Щюра, – но умирают записыватели редко, так что необходимость такого отряда не прослеживается.
– Надо ускорить процесс умирания, – подсказала Анжелика, – под это благородное дело можно и деньги получить, а потом, значительно сэкономив расходы, большую часть положить в карман, поделив между собой…
– Хорошая мысль, – похвалил Щюра, – только сейчас в нашей организации подобрались отборные кадры, на фоне которых я выгляжу одновременно Шекспиром, Пушкиным и Львом Николаевичем Толстым…
– Сейчас отборные, а будут ещё отборнее, – не согласилась Анжелика, – я считаю, что в вашей организации надо создать надлежащий настрой и тогда похороны пойдут одни за другими… Это будет, кстати, доказательством того, что травля записывателей приносит свои горестные плоды, – нам легче будет засуживать своих недругов… Между прочим, публичные похороны будут привлекать новых сторонников и друзей…
Сначала похоронная идея не пришлась Щюре по душе, а потом понравилась. Он даже начал писать стихи-прощания и эпитафии.
Отписал своё ты, Моня,
И закрыл свои уста.
Что-то главное ты понял
От меркаба до креста.
Ты привязан к речке, лугу,
Но, плутая между строк,
Наливал себе и другу,
Пил за дружбу, сколько мог…
Ушла, забыв со мной проститься…
Твой ожидаемый уход
Напоминает трепет птицы,
Бросок, стремительный улёт…
Ты прежде тоже улетала,
Но ненадолго, а в кабак.
Меняла ты свои причалы
И вешала на них собак…
Похоронили тебя, Мина,
Как будто заложили мину…
– Кто будет первым? – волновался Щюра на традиционном вечернем застолье, наблюдая за тем, как точно разливает Мина.
– Может, Семячинский? – предположил Моня. – Он старше всех нас…
– Он и не думает загибаться, – фыркнула Мина, которой хотелось похоронить хоть кого-нибудь, чтобы выпить вволю на поминках, – бегает так, словно ему сорок с небольшим…
– А давайте пригласим его на завтрашнюю вечеринку? – предложил Щюра.
– У меня есть его телефон, – влезла Мина, – а заодно предлагаю пригласить и Анжелику, но только не завтра, а сейчас… Мне кажется, что сегодня мы сможем придти к определённому соглашению…
– Идёт, – кивнул Щюра.
Пока правозащитница и поэт, набивший руку на лжесвидетельствах, добирались до офиса, Мина объяснила свой план.
– Он умирает, но только для посторонних… В курсе будем только мы, сам «покойник», его супруга и Анжелика… Мы распускаем слух, что семья без кормильца будет бедствовать и нужны пожертвования… Ещё мы всем говорим и показываем соответствующий документ, что наш «покойник» завещал свое тело предать кремации, а так как у нас нет крематория, то предстоит дорогая доставка тела… Тут надо быть очень мобильными и успевать принимать деньги помимо родных и близких, хотя с Семячинским придётся делиться, когда всё закончится…
Семячинский, услышав о проекте собственных похорон, необычайно возбудился.
– А может мне и застраховаться? – ляпнул он первое, что пришло на ум.
– Ни о какой регистрации твоей смерти и речи быть не может, – объяснила Мина, – потому что в этом случае ты лишишься пенсии и работы.
На похоронах Семячинский лежал в гробу словно живой, потому что и был живым, хотя дышал очень медленно. Престарелые и недалёкие записыватели рыдали, слушая эпитафию в исполнении Щюры
Ты болел, но не лечился,
Дорогой наш человек.
Стихотворец Семячинский
Не закончил свой забег.
Слишком рано вышел финиш –
Смолк измученный поэт…
Ты теперь наш сверху видишь.
Мы тебя не видим, нет…
– Друзья! – счастливая Мина только что пересчитала выручку от траурных торжеств. – Мы заработали больше, чем на книге средней вшивости, так что теперь похороны членов-записывателей будут проводиться каждый месяц… Умирать будут все!
– Кроме меня, – прервал Мину Щюра, – я – бессмертный, мне умирать не по чину…
Вся свора мошенников залилась нахальным смехом.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», №23 (733), 2017 г.
