Главный местечковый записыватель всегда держал нос по ветру. Он всегда верно угадывал, кого в настоящий момент ругать, а кого подобострастно восхвалять. Но в последнее время Щюра не знал, что делать. Рубль падал, цены росли и не только на импортные товары, поднимались цены и на отечественные продукты питания.
- Примкнуть к оппозиции? – гадал Щюра, сидя за своим столом в офисе записывателей, уставившись мутными глазами на Моню и Мину, рядком сидевших на старом-добром продавленном диване. – Если оппозиция придёт к власти, я попаду в региональную или даже федеральную власть…
- Ходорковский – голова, - без особого восторга заявил Моня, не веря самому себе.
- Но, если оппозиция накроется медным тазиком, - продолжал рассуждать Щюра, - то я могу пострадать вместе с оппозиционерами – прекратится финансирование нашего союза записывателей, мы потеряем офис, а я никогда не выйду на пенсию народным записывателем!
- Надо держаться за существующую власть, - с видом сивиллы прорекла Мина, - Неразумно кусать руку, которая тебя кормит.
- А что делать, когда оппозиция скинет эту власть? – горестно воскликнул Щюра.
- Надо тайно сотрудничать с оппозицией, - мурлыкнула Мина.
- Тайно не получится! – закипел Щюра, - Они потребуют громких заявлений, а после этих заявлений всё будет предельно ясно…
- Может, коллегиально порешаем? - активизировался Моня, - Одна голова – хорошо, а тут сразу двадцать или сколько их у нас?
- Чего с этих болванов возьмёшь? – окрысился Щюра, - От них только и слышишь: «дай да дай, налей да налей!»… Впрочем, вызванивайте, собирайте это стадо… Только ничего путного не услышите…
Мина выхватила из сумочки сотовый и начала обзванивать записывателей.
Вскоре появились первые члены-записыватели. Все они что-то ритмично нашёптывали, романтично закатывали глаза, вскрикивали от ещё неясных озарений и стремительно записывали удачные и не совсем удачные мысли в блокноты, с которыми никогда не расставались.
- У поэта Зюзюкина в кармане пистолет! – испугалась Мина, увидев истощённого мужчину с оттопыренными брюками..
- Это не пистолет, - объяснил колхозный виртуоз залихватских, но плохо рифмованных стихов . – Это я на тебя засмотрелся… Ты – моя муза!
Когда все успокоились и расселись, Щюра довёл до сведения собравшейся творческой публики политическую ситуацию.
- Когда политический и экономический кризис рассосётся, - объяснял Щюра, - мы всей силой наших талантов пригвоздим к позорному столбу политических проходимцев, но сейчас нам никак нельзя ошибаться!
Все сразу заспорили, обвиняя друг друга в конформизме, двурушничестве и бытовой непорядочности.
Неожиданно Моня, закатив глаза, упал в обморок. Вначале никто не обратил внимания, потому что Моня часто падал, засыпая сидя, но потом поняли свою ошибку и бросились приводить своего собрату по тупому перу в чувства.
Быстро придя в себя, Моня взял слово. Оно было поэтическим:
Друзья, прекрасен наш союз.
Мы все талантами не хилы.
Но я порою и плююсь:
На что мы расточаем силы?
- Божественно! – закатила глаза Мина.
Щюра от всей души похлопал в жирные ладоши.
- Я вот чего хочу сказать, - Моня перешёл на прозу, - нам надо временно разделиться. Одна половина перейдёт в лагерь оппозиции, а вторая половина останется верна государственной власти. Кто бы ни победил, половина состава союза записывателей будет на стороне победителей и замолвит словечко за своих товарищей, которые заблуждались.
В офисе повисла тишина. Все переваривали сказанное.
