Выбравшись депутатом, главный местечковый записыватель Щюра стал легко ранимым в социально-политическом плане.
- Да как же мы, – кричал Щюра в офисе записывателей после прошедшего днём депутатского заседания, – будем повышать налоги! Ведь это аукнется на каждом из нас!
- Какие налоги? – заинтересовалась Мина, до этого с увлечением перечитывающая книгу со стихами местечкового записывателя Загогулина, прошедшего горнило милицейской службы в ГАИ, а ныне ставшего реестровым казаком и не последним записывателем. Особенно её впечатляли загогулинские строки, наполненные яркими воспоминаниями:
Был ментом, стал есаулом
Но стихи писать не бросил.
Не худым и не сутулым
Захожу я в эту осень,
В этот город мне знакомый
Каждым быстрым перекрестком,
Здесь я бдил во всю законы
Когда был ещё подростком…
Мина вспоминала толстого и лысого Загогулина и думала о том, как он мог бдить законы, будучи ещё подростком, нарушая их уже будучи гаишником, вымогая взятки у водителей. Вывод был один: подростком он бдил законы улицы по понятиям.
- Налоги с предпринимателей, занятых в обслуживающем бизнесе, – между тем отвечал ей Щюра, ещё не допившийся до невменяемости. – Эти неврастеники решили пополнить казну, повысив налоги… Я боролся… Мы, коммунисты, боролись, но нам буквально заткнули рот…
На самом деле Щюре никто рот и не затыкал. Когда начали рассматривать вопрос о повышении налогов с предпринимателей, он, как руководитель фракции коммунистов из двух членов, ещё злорадствовал.
- Пусть делятся! – втолковывал он единственному члену фракции, не замечая, что члена мучает не бесправное положение населения области, а похмельные страдания после закрытого партийного собрания. – Пусть помогают городу, пусть раскошеливаются!
Но потом Щюра вспомнил о свой миссии записывателя-гуманитария и стал возмущаться ростом цен и тарифов, который последует после повышения налоговых ставок.
- Бабулям пенсии не хватит, чтобы расплатиться! – выкрикнул Щюра в виде прений, за что получил замечания спикера.
Он уже хотел возмутиться и поведением спикера, но сдержался: у спикера надо было просить выделения небольшой суммы на издание сборника стихов Щюры ко Дню Защитника Отечества. Щюра, хоть и не служил в Армии, но как бывший казак чувствовал свою сопричастность к теме Армии и воинского труда, отзываясь своим творчеством на каждое празднество, связанное с этой нестареющей темой.
И всё равно Щюра рвался выступить и призвать всех депутатов защищать интересы обездоленных.
- Чего ты лезешь? – морщась от похмельных страданий, спросил депутат-коммунист, незаметно дёрнув Щюру за полу пиджака. – Только на смех нас поднимешь… Нас ведь и впереди посадили, чтобы над нами смеяться…
- Да как?! – побагровел Щюра. – Да как они посмели?! – он до этого гордился тем, что коммунистической фракции выделили места в первом ряду зала заседаний и подозревал, что это сделали по просьбе его влиятельного друга Мальвины, а теперь правда о первых местах его возмутила особенно сильно…
- Сволочи! – возмутился Щюра, сидя на своём кресле главного записывателя в родном пропитом и прокуренном офисе. – Я к ним со всей душой, а они на первые места посадили!
- Почёт и уважение, – не поняла уже достаточно набравшаяся Мина, до этого хихикающая вместе с Моней над виршами есаула-гаишника Загогулина.
- Да какой почёт! – оборвал её Щюра. – сплошное издевательство! – он немного помолчал, успев за это время пропустить один стопарик и закусить салатиком, нарезанным Миной из не совсем понятных компонентов, где, скорее всего, присутствовали листья герани и местная жёлтая газетёнка.
- Я никогда не стану голосовать за закон, запрещающий попрошайничать! – взорвался главный записыватель, когда содержимое стопарика улеглось внутри его большого и больного тела. – Коммунист никогда не проголосует за запрет стоять с протянутой рукой трудящимся, обворованным буржуазией!
- В советское время тунеядство и нетрудовые доходы были преступлением, – заметила всезнающая Мина, – хотя в этой связи хочется вспомнить слова замечательного русского писателя Александра Грина – «Пока нет работы, просите – спокойно, благоразумно и веско, не презирая себя. В просьбе две стороны – просящий и дающий, и воля дающего останется при нём – он может дать или не дать; то простая сделка и ничего более…»
- Откуда это? – поинтересовался Моня, открывая новую бутылку.
- Дореволюционный рассказ «Человек с человеком», – бросила Мина, ещё раз продемонстрировав свою удивительную начитанность и память.
- Вот! Я про то и говорю! – выпалил Щюра – А они упёрлись со своим нарушением общественного порядка и криминализацией!
На самом деле на депутатском заседании ничего Щюра и не говорил. Сначала он хотел выступить с предложением выселять нищих в сельскую местность, где они быстро могут найти работу батраками у фермеров, но, вспомнив о том, что сам более двадцати лет ходит с протянутой рукой, клянча деньги из бюджета на содержание записывательского офиса и издание своих книг и книг местных авторов, решил промолчать, а когда голосовали, как всегда проголосовал против. Коммунисты, избравшись депутатами, сразу договорились между собой всегда голосовать «против», хотя их голоса ничего не значили и погоды не делали.
А между тем спокойная выпивка в офисе записывателей как всегда развивалась и постепенно превращалась в разудалую казачью пьянку-гулянку с песнями под аккомпанемент ударов стаканами о стол. Просто не верилось, что в офисе находится всего трое, – так было шумно и так много двигались трое полных и уже не молодых людей.
В какой-то момент Щюра упал со своего стула. Это был сигнал к завершению застолья. Моня и Мина могли засидеться дольше, если на столе были дорогие напитки и вкусная еда, но палёная водка и килька в томате в сочетании с докторской колбасой их не очаровывали.
Моня, взяв Щюру правой рукой за необъятную талию, поволок его к Щюриному дому, хотя сам жил в другой стороне. Они шли по вечерней улице, напоминая прохожим сиамских близнецов, поссорившихся и потому молчаливо сопящих в разные стороны.
Так получилось так, что этим вечером Моня утомился более прежних вечеров, и где-то на середине пути и почти в самом центре города его мощные ноги подкосились и он вместе с Щюрой приземлился на тротуар спиной к какому-то официальному зданию.
Они так и заснули, обнявшись и положив друг на друга головы.
Зрелище было такое умильное, что прохожие стали кидать к их ногам монетки по пять и по десять рублей.
Тёплый вечер плавно перешёл в спокойную ночь. Друзьям повезло – наряды ДПС, проезжавшие на своих машинах мимо, принимали друзей за груду чёрных полиэтиленовых мешков с мусором.
Так на свежем воздухе Щюра и Моня проспали до утра.
Первым проснулся Щюра. Он с ужасом обнаружил себя, привалившимся к стене в обнимку с Моней. Потом его внимание привлекла груда монет на плитках тротуара.
Щюра растолкал Моню, и друзья после взаимных приветствий стали собирать монеты в свои жирные кулаки.
Набралось около трёхсот рублей.
- Неплохо для одного вечера, – бормотал Моня, вставая и помогая встать Щюре. – Надо взять это на вооружение… Кстати, я знаю место где можно купить водки, не дожидаясь десяти часов…
Щюра мрачно кивнул. Чувствовал он себя после ночёвки на свежем воздухе прекрасно и потому дико возненавидел попрошаек, которые зарабатывали свои деньги с пользой для здоровья.
- Если что, – буркнул Щюра, – я добавлю.
Друзья поковыляли за водкой.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 46 (656)
