Главный местечковый записыватель Щюра деньги любил больше, чем себя, а это значило многое.
Став двадцать лет назад главным записывателем с помощью влиятельного Фиолета, который тогда ещё был безотказной Мальвиной, Щюра поразился скудости доходов на своём «престижном» месте. Здесь можно было нажиться, смухлевав на издании за бюджетный счёт никому не нужных занудливых книжонок, объявляемых Щюрой культурными ценностями. Можно было шустрить с «творческими» поездками по сельским районам, приписывая выступления, которых и не было в помине, за хорошую плату проводить литературные тренировки с подрастающим поколением, спаиваемым Миной и целенаправленно растлеваемым духовно и физически Моней.
Но всё это было слабо и размыто, не говорило о величии и значимости Щюры.
– А почему у нас нет премий? – поинтересовалась однажды по пьянке тогда ещё молодая Мина, которая уже лыка не вязала, но упорно размышляла о подрастающих записывателях, корпевших над переиначиванием давно написанных не ими стихов и выдававших их за свои только что экспромтом написанные. – Мы все работаем не покладая рук над сохранением и развитием культуры, а нам даже на опохмелку не дают…
– Какие премии, – хмыкнул тогда ешё моложавый, но уже толстый Щюра, – если мы и зарплаты не получаем?
– А надо литературную премию учредить, – поднял своё почти интеллигентное лицо из овощного салата ещё не поседевший и не полысевший Моня, – положим денежную награду и будем получать её по очереди раз в год…
Щюра был поражён – таких мощных интеллектуальных прорывов за Моней раньше не водилось.
– А чьим именем назовём первую премию? – стал выковывать идею Щюра пока, по его мнению, было ещё достаточно горячо.
– Естественно, Велипуза Поздняковкого, – менторским голосом заявила Мина, – это наш великий земляк и ученик самого Тредьяковского…
– А кто таков Тредьяковский? – Щюра продолжал ковырять тему.
– Поэт XVIII века, – даже на секунду не задумалась Мина. – Наш Поздняковский писал чуть хуже Тредьяковского, хотя, если по чесноку, мне в это не верится, ведь хуже некуда…
Щюра нажал на все рычаги, и уже через месяц первая местная литературная премия заработала: главный записыватель пулучил в результате конкурса, жюри которого сам и возглавлял, первое место и десять тысяч рубчиков, второе и третье разделили между собой Мина и Моня, получив на руки по пять тысяч.
Литературные премии заинтересовали всех записывателей. Не остались равнодушными и записыватели-старперы, как называл маститых мастеров художественного записывания Щюра.
– А нам когда дадут? – спросил Щюру один из старперов.
– На следующий год жюри решит, – отвечал главный записыватель.
Но так долго ждать никто не хотел.
Следующая литературная премия стала Пушкинской, потом была организована литературная премия имени Лермонтова. Следующим выдающимся поэтом по школьной программе шёл Некрасов – его именем и назвали четвёртую литературную премию.
Старперы-записыватели предложили основать премии имени местных записывателей прошлого.
Так были учреждены ещё три премии.
В местечковом отделении союза записывателей была организована живая очередь на премии, потому что сравнивать творчество местечковых записывателей было невозможно – каждый из них считал себя выдающимся, хотя все коммерческие издательства страны наотрез отказывались издавать их книги.
Каждый год в получатели премий выходили новые записыватели, но всегда первым среди них являлся Щюра.
Премий было мало.
– Как только очередной записыватель уходит в мир иной, – однажды Мина вошла в транс под действием палёной водки, – мы будем учреждать новую литературную премию его имени...
Щюра и Моня пришли в восторг и в тот вечер наливали Мине без лишних напоминаний с её стороны.
Идея была замечательная, но никто из старперов-записывателей не хотел умирать. Они все были хрониками, но отбрасывать копыта не желали.
– Им надо помочь, – решил Моня, однажды оставшись с Щюрой вдвоём, потому что Мине приспичило «освежиться» в очередной раз.
– Как? – не сразу догнал Щюра.
– Устроить им «несчастный случай» с летальным исходом, – в голосе обычно лирически настроенного поэта Мони почувствовался бандитский холодок.
– Как? – зациклило главного записывателя.
- Просто, - со знанием дела объяснил бывший борец вольного стиля Моня, - приходишь к клиенту домой и между делом и разговором легонько, без следов оглушаешь его. Потом тащишь его на кухню, проливаешь на пол растительное масло, в которое он «попадает» ногой, а головой клиента сильно бьёшь об угол газовой плиты. «Несчастный» случай готов…
– С кого начнём? – до будущего депутата наконец дошло.
– С кого скажешь, – несмотря на свою показную лиричность, Моня отличался суровой прагматичностью.
Начали с старпера-записывателя, насмерть ударившегося через некоторое время после судьбоносного разговора преступных дружков, о стоящий на месте грузовик.
Потом была старперша, до смерти объевшаяся салом.
За ней тихо ушёл старпер, выпивший уксусной эссенции вместо минеральной водички.
Стерперы пропадали в небытие, а премий становилось всё больше.
Кто подсказал Щюре использовать местечковые премии, чтобы ублажать нужных людей из столицы – неизвестно. Моня и Мина спорили, что это придумали они, хотя это было и неважно.
До воплощения этой счастливой идеи о Щюре и его «творчестве» с восторгом отзывались только областные официальные сайты и сайт местного обкома компартии. Ни один сайт за пределами родной области Щюры даже не заикался о «широко» известном и «популярном» записывателе.
Премии резко прервали информационную замкнутость, когда они начали присуждаться столичным записывателям и руководителям союза записывателей.
О Щюре с официозной симпатией стали отзываться известные в столице записыватели. В предисловиях нечитабельных книг Щюры появлялись благожелательные отзывы руководителей союза записывателей.
Щюре было безразлично, что в этих откликах не было и следа душевной теплоты. Ведь подобные отзывы рассчитаны были не на рядовых читателей, а на высокопоставленных чиновников региона проживания Щюры. После таких положительных откликов чиновники чувствовали, что вполне могут выдать бюджетные средства на дальнейшее развитие литературы и культуры во вверенном регионе, получая с Щюры «законные» откаты.
И ещё, теперь не надо было отправлять в столицу местечковые деликатесы, чтобы удивить столичных чиновников от литературы и заставить утвердить принятие в члены союза записывателей очередного бездаря или пробить публикации Щюры в столичных газетах и журналах.
Теперь всё решали премии.
Литературные премии были учреждены во всех сельских районах региона. Премии были приятны чиновникам от культуры, потому что проведения конкурсов, вручение наград и пьяные торжества после этого вручения приятно разнообразили жизнь этих представителей отживающей субкультуры.
Литературные премии крепли, а вместе с ними креп престиж Щюры, который, работая руководителем общественной организации, котировался теперь в неофициальном табеле о рангах на уровне местечкового министра.
Щюра собрал в свои руки многие нити управления местной культурой.
Все достижения этой отрасли теперь были сосредоточены исключительно на бумаге.
Библиотеки были забиты нечитабельными книгами местечковых авторов. На приобретение других книг не было средств. Все деньги уходили на содержание отделения союза записывателей, издание их лапидарных творений и оплату проведения конкурсов на получение премий и самих премий. На всю эту свистопляску уходили уже десятки миллионов бюджетных средств.
Премий становилось всё больше и всё больше становилось совершенно бездарных, но предприимчивых людишек, вступающих в местечковое отделение союза записывателей.
Число членов перевалило за тысячу. Им было тесно в одном даже самом большом помещении.
Хваткая Мина пришла к выводу, что всех записывателей надо распределить по профилям творческих тем и рассовать по министерствам и ведомствам области.
Поэты и прозаики, записывающие на тему сельского хозяйства, были направлены в министерство сельского хозяйства области.
Создатели прозаических и поэтических произведений на промышленные темы оказались в региональном министерстве промышленности.
Молодёжных записывателей приютило областное агентство по делам молодёжи.
Щюра настойчиво пробивал решение вопроса оплаты труда записывателей на уровне министерских чиновников, а себе – оклада председателя областного правительства.
«Я прославил область в веках и на всю страну, ближнее и дальнее зарубежье!» – горделиво произносил Щюра перед телекамерами.
Все понимали весь маразм положения, но ничего не могли поделать. Если поставить Щюру на место, дав ему хорошего пинка, может возникнуть вопрос о том, зачем было десятилетиями превозносить паразита, возвеличивать, награждать и тратить на пустышку миллионы бюджетных средств, если он и его «творчество» не стоят выеденного яйца.
Литературные премии тем временем стали основной статьёй расходов области. Почти каждый день вручались какие-то невнятные уже премии, учреждённые во имя совершенно неизвестных людей.
Доходная часть бюджета отсутствовала, потому что подоходный налог с выплачиваемых премий не взимался…
Спасал положение туризм, который неожиданно стал бешено развиваться.
Сначала в область, где чумился Щюра и его армия записывателей, потянулись туристы из соседних областей. Туристские маршруты были проложены по адресам областных министерств, где доминировали филиалы местечкового отделения союза записывателей. Группы туристов со своими экскурсоводами проходили внутрь и ждали в вестибюле. Обычно ожидания вознаграждались. После обеда начинался какой-то ещё невнятный шум, который развивался в драку или жестокое избиение. Это было обычное времяпровождение записывателей: пить за здоровье Щюры и выявлять в своей среде чуждые элементы, враждебные коммунарским идеям, царящим в дурных записывательских головах.
За туристами из России в область ломанулись интуристы. Читателям Стивена Кинга и Дина Кунца было интересно поглазеть на околокультурного выродка, перевернувшего с ног на голову все представления о литературном творчестве.
Иногда драки в записывательских филиалах заканчивались литературным шествием, где записыватели шли колоннами, подняв над головами свои дрянные произведения, изданные за бюджетный счёт, и скандировали какую-нибудь очередную «великую» мысль Щюры.
– Яко непшуюю велеречия супротив народних витий! – орали, не понимая самих себя, обалдевшие от водки и безделья записыватели.
Всё население области разговаривало в публичных местах исключительно на чудовищной смеси славянизмов, чиновничьего жаргона и уголовной фени, не понимая друг друга, но не рискуя переходить на обычный русский язык под страхом жестокого избиения.
Последним капризом Щюры было учреждение литературной премии имени Щюры, денежный фонд которой превышал знаменитую Нобелевскую премию на десять процентов.
Ежегодно премию получал исключительно сам Щюра.
Всему многострадальному населению области смерть гоношистого Щюры представлялась спасением.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 18 (676)
AST-NEWS.ru
Став двадцать лет назад главным записывателем с помощью влиятельного Фиолета, который тогда ещё был безотказной Мальвиной, Щюра поразился скудости доходов на своём «престижном» месте. Здесь можно было нажиться, смухлевав на издании за бюджетный счёт никому не нужных занудливых книжонок, объявляемых Щюрой культурными ценностями. Можно было шустрить с «творческими» поездками по сельским районам, приписывая выступления, которых и не было в помине, за хорошую плату проводить литературные тренировки с подрастающим поколением, спаиваемым Миной и целенаправленно растлеваемым духовно и физически Моней.
Но всё это было слабо и размыто, не говорило о величии и значимости Щюры.
– А почему у нас нет премий? – поинтересовалась однажды по пьянке тогда ещё молодая Мина, которая уже лыка не вязала, но упорно размышляла о подрастающих записывателях, корпевших над переиначиванием давно написанных не ими стихов и выдававших их за свои только что экспромтом написанные. – Мы все работаем не покладая рук над сохранением и развитием культуры, а нам даже на опохмелку не дают…
– Какие премии, – хмыкнул тогда ешё моложавый, но уже толстый Щюра, – если мы и зарплаты не получаем?
– А надо литературную премию учредить, – поднял своё почти интеллигентное лицо из овощного салата ещё не поседевший и не полысевший Моня, – положим денежную награду и будем получать её по очереди раз в год…
Щюра был поражён – таких мощных интеллектуальных прорывов за Моней раньше не водилось.
– А чьим именем назовём первую премию? – стал выковывать идею Щюра пока, по его мнению, было ещё достаточно горячо.
– Естественно, Велипуза Поздняковкого, – менторским голосом заявила Мина, – это наш великий земляк и ученик самого Тредьяковского…
– А кто таков Тредьяковский? – Щюра продолжал ковырять тему.
– Поэт XVIII века, – даже на секунду не задумалась Мина. – Наш Поздняковский писал чуть хуже Тредьяковского, хотя, если по чесноку, мне в это не верится, ведь хуже некуда…
Щюра нажал на все рычаги, и уже через месяц первая местная литературная премия заработала: главный записыватель пулучил в результате конкурса, жюри которого сам и возглавлял, первое место и десять тысяч рубчиков, второе и третье разделили между собой Мина и Моня, получив на руки по пять тысяч.
Литературные премии заинтересовали всех записывателей. Не остались равнодушными и записыватели-старперы, как называл маститых мастеров художественного записывания Щюра.
– А нам когда дадут? – спросил Щюру один из старперов.
– На следующий год жюри решит, – отвечал главный записыватель.
Но так долго ждать никто не хотел.
Следующая литературная премия стала Пушкинской, потом была организована литературная премия имени Лермонтова. Следующим выдающимся поэтом по школьной программе шёл Некрасов – его именем и назвали четвёртую литературную премию.
Старперы-записыватели предложили основать премии имени местных записывателей прошлого.
Так были учреждены ещё три премии.
В местечковом отделении союза записывателей была организована живая очередь на премии, потому что сравнивать творчество местечковых записывателей было невозможно – каждый из них считал себя выдающимся, хотя все коммерческие издательства страны наотрез отказывались издавать их книги.
Каждый год в получатели премий выходили новые записыватели, но всегда первым среди них являлся Щюра.
Премий было мало.
– Как только очередной записыватель уходит в мир иной, – однажды Мина вошла в транс под действием палёной водки, – мы будем учреждать новую литературную премию его имени...
Щюра и Моня пришли в восторг и в тот вечер наливали Мине без лишних напоминаний с её стороны.
Идея была замечательная, но никто из старперов-записывателей не хотел умирать. Они все были хрониками, но отбрасывать копыта не желали.
– Им надо помочь, – решил Моня, однажды оставшись с Щюрой вдвоём, потому что Мине приспичило «освежиться» в очередной раз.
– Как? – не сразу догнал Щюра.
– Устроить им «несчастный случай» с летальным исходом, – в голосе обычно лирически настроенного поэта Мони почувствовался бандитский холодок.
– Как? – зациклило главного записывателя.
- Просто, - со знанием дела объяснил бывший борец вольного стиля Моня, - приходишь к клиенту домой и между делом и разговором легонько, без следов оглушаешь его. Потом тащишь его на кухню, проливаешь на пол растительное масло, в которое он «попадает» ногой, а головой клиента сильно бьёшь об угол газовой плиты. «Несчастный» случай готов…
– С кого начнём? – до будущего депутата наконец дошло.
– С кого скажешь, – несмотря на свою показную лиричность, Моня отличался суровой прагматичностью.
Начали с старпера-записывателя, насмерть ударившегося через некоторое время после судьбоносного разговора преступных дружков, о стоящий на месте грузовик.
Потом была старперша, до смерти объевшаяся салом.
За ней тихо ушёл старпер, выпивший уксусной эссенции вместо минеральной водички.
Стерперы пропадали в небытие, а премий становилось всё больше.
Кто подсказал Щюре использовать местечковые премии, чтобы ублажать нужных людей из столицы – неизвестно. Моня и Мина спорили, что это придумали они, хотя это было и неважно.
До воплощения этой счастливой идеи о Щюре и его «творчестве» с восторгом отзывались только областные официальные сайты и сайт местного обкома компартии. Ни один сайт за пределами родной области Щюры даже не заикался о «широко» известном и «популярном» записывателе.
Премии резко прервали информационную замкнутость, когда они начали присуждаться столичным записывателям и руководителям союза записывателей.
О Щюре с официозной симпатией стали отзываться известные в столице записыватели. В предисловиях нечитабельных книг Щюры появлялись благожелательные отзывы руководителей союза записывателей.
Щюре было безразлично, что в этих откликах не было и следа душевной теплоты. Ведь подобные отзывы рассчитаны были не на рядовых читателей, а на высокопоставленных чиновников региона проживания Щюры. После таких положительных откликов чиновники чувствовали, что вполне могут выдать бюджетные средства на дальнейшее развитие литературы и культуры во вверенном регионе, получая с Щюры «законные» откаты.
И ещё, теперь не надо было отправлять в столицу местечковые деликатесы, чтобы удивить столичных чиновников от литературы и заставить утвердить принятие в члены союза записывателей очередного бездаря или пробить публикации Щюры в столичных газетах и журналах.
Теперь всё решали премии.
Литературные премии были учреждены во всех сельских районах региона. Премии были приятны чиновникам от культуры, потому что проведения конкурсов, вручение наград и пьяные торжества после этого вручения приятно разнообразили жизнь этих представителей отживающей субкультуры.
Литературные премии крепли, а вместе с ними креп престиж Щюры, который, работая руководителем общественной организации, котировался теперь в неофициальном табеле о рангах на уровне местечкового министра.
Щюра собрал в свои руки многие нити управления местной культурой.
Все достижения этой отрасли теперь были сосредоточены исключительно на бумаге.
Библиотеки были забиты нечитабельными книгами местечковых авторов. На приобретение других книг не было средств. Все деньги уходили на содержание отделения союза записывателей, издание их лапидарных творений и оплату проведения конкурсов на получение премий и самих премий. На всю эту свистопляску уходили уже десятки миллионов бюджетных средств.
Премий становилось всё больше и всё больше становилось совершенно бездарных, но предприимчивых людишек, вступающих в местечковое отделение союза записывателей.
Число членов перевалило за тысячу. Им было тесно в одном даже самом большом помещении.
Хваткая Мина пришла к выводу, что всех записывателей надо распределить по профилям творческих тем и рассовать по министерствам и ведомствам области.
Поэты и прозаики, записывающие на тему сельского хозяйства, были направлены в министерство сельского хозяйства области.
Создатели прозаических и поэтических произведений на промышленные темы оказались в региональном министерстве промышленности.
Молодёжных записывателей приютило областное агентство по делам молодёжи.
Щюра настойчиво пробивал решение вопроса оплаты труда записывателей на уровне министерских чиновников, а себе – оклада председателя областного правительства.
«Я прославил область в веках и на всю страну, ближнее и дальнее зарубежье!» – горделиво произносил Щюра перед телекамерами.
Все понимали весь маразм положения, но ничего не могли поделать. Если поставить Щюру на место, дав ему хорошего пинка, может возникнуть вопрос о том, зачем было десятилетиями превозносить паразита, возвеличивать, награждать и тратить на пустышку миллионы бюджетных средств, если он и его «творчество» не стоят выеденного яйца.
Литературные премии тем временем стали основной статьёй расходов области. Почти каждый день вручались какие-то невнятные уже премии, учреждённые во имя совершенно неизвестных людей.
Доходная часть бюджета отсутствовала, потому что подоходный налог с выплачиваемых премий не взимался…
Спасал положение туризм, который неожиданно стал бешено развиваться.
Сначала в область, где чумился Щюра и его армия записывателей, потянулись туристы из соседних областей. Туристские маршруты были проложены по адресам областных министерств, где доминировали филиалы местечкового отделения союза записывателей. Группы туристов со своими экскурсоводами проходили внутрь и ждали в вестибюле. Обычно ожидания вознаграждались. После обеда начинался какой-то ещё невнятный шум, который развивался в драку или жестокое избиение. Это было обычное времяпровождение записывателей: пить за здоровье Щюры и выявлять в своей среде чуждые элементы, враждебные коммунарским идеям, царящим в дурных записывательских головах.
За туристами из России в область ломанулись интуристы. Читателям Стивена Кинга и Дина Кунца было интересно поглазеть на околокультурного выродка, перевернувшего с ног на голову все представления о литературном творчестве.
Иногда драки в записывательских филиалах заканчивались литературным шествием, где записыватели шли колоннами, подняв над головами свои дрянные произведения, изданные за бюджетный счёт, и скандировали какую-нибудь очередную «великую» мысль Щюры.
– Яко непшуюю велеречия супротив народних витий! – орали, не понимая самих себя, обалдевшие от водки и безделья записыватели.
Всё население области разговаривало в публичных местах исключительно на чудовищной смеси славянизмов, чиновничьего жаргона и уголовной фени, не понимая друг друга, но не рискуя переходить на обычный русский язык под страхом жестокого избиения.
Последним капризом Щюры было учреждение литературной премии имени Щюры, денежный фонд которой превышал знаменитую Нобелевскую премию на десять процентов.
Ежегодно премию получал исключительно сам Щюра.
Всему многострадальному населению области смерть гоношистого Щюры представлялась спасением.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 18 (676)
