В последнее время главный местечковый записыватель Щюра чувствовал слежку за собой. Если бы Щюра мог анализировать, он бы понял, что навязчивая идея слежки появлялась у него только в пьяном состоянии, потому что утром, передвигаясь из дома в офис записывателей в трезвом виде, он никакой слежки не ощущал. Но анализировать Щюра не мог, потому что не умел думать.
– Кто может следить за мной? – рассуждал сам с собой Щюра, сидя за столом в офисе, – правоохранителям я не интересен, потому что им известно о моей лояльности и преданности… Значит, за мной следят те, кому не по душе чистота русского языка, моя нечитабельная нетленка, коренные потомки ахиллов, родившиеся на Украине, и культура, замешанная на коммунарских традициях конспиративных пьянок с последующим мордобоем…
Щюра выпил водки, чтобы точнее определить нить своих размышлений, но тут в дверях офиса возникли две тучные фигуры патентованных поэтов Мони и Мины. Собутыльники ходили за подкреплением.
– За 190 рублей не было! – с трагизмом в голосе доложила Мина, – пришлось брать за 209… Так что хватило только на четыре… Мы на оставшееся пиво взяли…
Первый секретарь был для Щюры пустым местом, которое он в последнее время предназначал для себя, но, тем не менее, подчиняться приходилось, чтобы соблюдать миф о партийной дисциплине, царящей в Компартии. Хорошо, что до обкома было пять минут хода.
– Ну, чего за срочные дела? – с этим вопросом главный записыватель как к себе влетел в кабинет первого, но сразу осёкся: он увидел, что его ждало бюро обкома в полном составе.
– Значит, меня подсиживаешь?! – грозно глянул из-за стола первый, – В ЦК подарочки возишь?
– Это моё личное дело, – не очень убедительно отбил Щюра.
– На своего Мальвину надеешься? – наступал первый. – Так у нас свои люди есть везде… Ты чего там в ЦК наплёл, что у нас в обкоме процветает русофобия – на всех ключевых постах нацмены сидят? Ты на себя посмотри – у тебя в друзьях одни нацмены как раз и водятся…
– Ты про нацменов-то потише, а то за разжигание пойдёшь, – авторитетно прервал первого Щюра.
– Про разжигание ты бы помолчал, – усмехнулся главный обкомовец, – у нас твои газетки, брошюрки и книжечки хранятся, где ты всех нацменов поливаешь…
– Никого я не поливал! – возмутился Щюра. – Я стихи нацменовские перевожу!
Первый встал.
– Ты можешь переводить кого хочешь, только мы из партии Ленина и Сталина тебя исключаем. Не место у нас таким шовинюгам, как ты… В нашей фракции тебе также не место…
– А я в другую фракцию перейду, – нашёлся Щюра.
– Вот вступишь снова в депутаты, тогда и переходи, куда хочешь, – объективно заметил первый, – так что давай отсюда шагай, – нам с товарищами посидеть ещё надо, подумать…
«Бухать будут», – завистливо пронеслось в нетрезвой голове Щюры.
Он вышел на улицу и пошагал в сторону своего офиса.
Если на первый крик никто не появился, то после второго перед главным записывателем появился наряд полиции из двух человек.
– Вы кто? – вылупился на наряд Щюра.
– Полиция, – отвечал один из часовых правопорядка.
– А почему нацмены? – Щюру терзали самые тёмные подозрения.
– Русские мы, – возразил второй полицейский, – почему у вас возникают такие странные вопросы?
– Меня русофобы преследуют, – выпалил непопулярный поэт-переводчик, – прохода не дают…
– Это которые не любят русских? – уточнил полицейский. – Но вы-то на русского не очень похожи…
– Я – русский казак! – привычно соврал Щюра.
– Оно и видно, – рассмеялись полицейские, – пузо – как у настоящего казака… Слушайте, вы бы шли домой, а то ведь мы вас забрать можем за нетрезвый вид…
– Ну ты сравнил, – засмеялись полисмены, – Боярский – киноартист на весь мир известный, певец, а ты чем известен?
– Я – записыватель, у меня 76 книг издано! Я лауреат премии «России верные сыны»!
– Ладно, – не стали спорить стражи, – сейчас тебя доставят в отделение, и там ты всё расскажешь.
Вдалеке показались ярко горящие фары полицейского УАЗа, но доехать до Щюры он не сумел – из подворотни наперерез машине выехал контейнер с мусором, столкнувшись с которым УАЗ перевернулся. Из той же подворотни выскочило несколько человек, нырнули в перевернутую машину, выскочили оттуда с пистолетами и автоматами и бросились назад в подворотню. Из машины вслед им раздавались грозные крики: «Стой! Предъявите документы!»
– Стой! – раздался справа зловещий голос с еле заметным, но характерным горским акцентом. – Руки в гору!
Щюра сразу поднял руки и от страха закрыл глаза.
– Слушай меня! – раздался ещё более зловещий голос позади Щюры. – Слушай меня, но не оборачивайся… Мне не нравится твоё отношение к нацменам…
– Мы не нацмены! – раздалось сразу несколько протестующих голосов.
– Это не имеет значения, – продолжал голос позади Щюры, – ты плохо отзываешься о нас, а так делать не надо, если хочешь ещё получать премии, ордена и выпускать ненужные читателям книжки. Понял?
– Но я про нацменов ничего плохого и не пишу, – стал оправдываться Щюра, – я бичую русофобов, то есть самих русских, потому что все русофобы как раз и выходят из русских…
Раздался дружный хохот, а потом топот ног.
Щюра открыл глаза и увидел удаляющихся людей, размахивающих пистолетами и автоматами.
В офис Щюра вернулся в плохом настроении.
– Почему все считают, что я шовинист и наезжаю на нацменов? – спросил он Моню и Мину, когда выпил и немного пришёл в себя. – Разве я хоть раз напоминал вам, что вы картавые?
– Никогда, – подтвердили собутыльники. – Ты всегда наезжал и подавал в суд на русских русофобов, которые пишут и говорят о тебе правду.
– Теперь я буду ещё более жёстким и непреклонным, – пообещал Щюра.
Интернациональная пьянка снова вошла в привычное русло.
AST-NEWS.ru
– Кто может следить за мной? – рассуждал сам с собой Щюра, сидя за столом в офисе, – правоохранителям я не интересен, потому что им известно о моей лояльности и преданности… Значит, за мной следят те, кому не по душе чистота русского языка, моя нечитабельная нетленка, коренные потомки ахиллов, родившиеся на Украине, и культура, замешанная на коммунарских традициях конспиративных пьянок с последующим мордобоем…
Щюра выпил водки, чтобы точнее определить нить своих размышлений, но тут в дверях офиса возникли две тучные фигуры патентованных поэтов Мони и Мины. Собутыльники ходили за подкреплением.
– За 190 рублей не было! – с трагизмом в голосе доложила Мина, – пришлось брать за 209… Так что хватило только на четыре… Мы на оставшееся пиво взяли…
И надо же было, что в этот момент в кармане у Щюра зазвучал «Интернационалом» мобильник. Совершенно не ко времени в обком вызывал первый секретарь.– Может, лучше вы к нам? – ласково вопросил Щюра, но строгий голос первого потребовал немедленно подойти к нему в кабинет.
Первый секретарь был для Щюры пустым местом, которое он в последнее время предназначал для себя, но, тем не менее, подчиняться приходилось, чтобы соблюдать миф о партийной дисциплине, царящей в Компартии. Хорошо, что до обкома было пять минут хода.
– Ну, чего за срочные дела? – с этим вопросом главный записыватель как к себе влетел в кабинет первого, но сразу осёкся: он увидел, что его ждало бюро обкома в полном составе.
– Значит, меня подсиживаешь?! – грозно глянул из-за стола первый, – В ЦК подарочки возишь?
– Это моё личное дело, – не очень убедительно отбил Щюра.
– На своего Мальвину надеешься? – наступал первый. – Так у нас свои люди есть везде… Ты чего там в ЦК наплёл, что у нас в обкоме процветает русофобия – на всех ключевых постах нацмены сидят? Ты на себя посмотри – у тебя в друзьях одни нацмены как раз и водятся…
– Ты про нацменов-то потише, а то за разжигание пойдёшь, – авторитетно прервал первого Щюра.
– Про разжигание ты бы помолчал, – усмехнулся главный обкомовец, – у нас твои газетки, брошюрки и книжечки хранятся, где ты всех нацменов поливаешь…
– Никого я не поливал! – возмутился Щюра. – Я стихи нацменовские перевожу!
Первый встал.
– Ты можешь переводить кого хочешь, только мы из партии Ленина и Сталина тебя исключаем. Не место у нас таким шовинюгам, как ты… В нашей фракции тебе также не место…
– А я в другую фракцию перейду, – нашёлся Щюра.
– Вот вступишь снова в депутаты, тогда и переходи, куда хочешь, – объективно заметил первый, – так что давай отсюда шагай, – нам с товарищами посидеть ещё надо, подумать…
«Бухать будут», – завистливо пронеслось в нетрезвой голове Щюры.
Он вышел на улицу и пошагал в сторону своего офиса.
Позади послышались шаги. Щюра резко повернулся, ему показалось какое-то мелькание в неотчётливом свете фонарей.– Милиция! – неожиданно для самого себя закричал Щюра тонким голосом, но потом, осмыслив неуместность, закричал также тонко и жалобно, – Полиция!
Если на первый крик никто не появился, то после второго перед главным записывателем появился наряд полиции из двух человек.
– Вы кто? – вылупился на наряд Щюра.
– Полиция, – отвечал один из часовых правопорядка.
– А почему нацмены? – Щюру терзали самые тёмные подозрения.
– Русские мы, – возразил второй полицейский, – почему у вас возникают такие странные вопросы?
– Меня русофобы преследуют, – выпалил непопулярный поэт-переводчик, – прохода не дают…
– Это которые не любят русских? – уточнил полицейский. – Но вы-то на русского не очень похожи…
– Я – русский казак! – привычно соврал Щюра.
– Оно и видно, – рассмеялись полицейские, – пузо – как у настоящего казака… Слушайте, вы бы шли домой, а то ведь мы вас забрать можем за нетрезвый вид…
Сделав такое заявление, полицейские стали вызывать машину для доставки нетрезвого гражданина для выяснения личности. До Щюры это дошло не сразу, а стало очевидным, когда он стал прощаться с полицейскими, чтобы продолжить свой путь, а они удерживали его, обещая подвезти.– Да я депутат! – начал вырываться Щюра. – Вот у меня значок на лацкане пиджака…Я – орденоносец… Орден «Дружба» как у Михаила Боярского…
– Ну ты сравнил, – засмеялись полисмены, – Боярский – киноартист на весь мир известный, певец, а ты чем известен?
– Я – записыватель, у меня 76 книг издано! Я лауреат премии «России верные сыны»!
– Ладно, – не стали спорить стражи, – сейчас тебя доставят в отделение, и там ты всё расскажешь.
Вдалеке показались ярко горящие фары полицейского УАЗа, но доехать до Щюры он не сумел – из подворотни наперерез машине выехал контейнер с мусором, столкнувшись с которым УАЗ перевернулся. Из той же подворотни выскочило несколько человек, нырнули в перевернутую машину, выскочили оттуда с пистолетами и автоматами и бросились назад в подворотню. Из машины вслед им раздавались грозные крики: «Стой! Предъявите документы!»
Полицейский наряд, задержавший Щюру, мгновенно забыл о нём и бросился к перевёрнутому УАЗу, а Щюра быстрым шагом продолжал двигаться к офису, где его ждали собутыльники и водка с пивом.Далеко ему уйти не удалось.
– Стой! – раздался справа зловещий голос с еле заметным, но характерным горским акцентом. – Руки в гору!
Щюра сразу поднял руки и от страха закрыл глаза.
– Слушай меня! – раздался ещё более зловещий голос позади Щюры. – Слушай меня, но не оборачивайся… Мне не нравится твоё отношение к нацменам…
– Мы не нацмены! – раздалось сразу несколько протестующих голосов.
– Это не имеет значения, – продолжал голос позади Щюры, – ты плохо отзываешься о нас, а так делать не надо, если хочешь ещё получать премии, ордена и выпускать ненужные читателям книжки. Понял?
– Но я про нацменов ничего плохого и не пишу, – стал оправдываться Щюра, – я бичую русофобов, то есть самих русских, потому что все русофобы как раз и выходят из русских…
Раздался дружный хохот, а потом топот ног.
Щюра открыл глаза и увидел удаляющихся людей, размахивающих пистолетами и автоматами.
В офис Щюра вернулся в плохом настроении.
– Почему все считают, что я шовинист и наезжаю на нацменов? – спросил он Моню и Мину, когда выпил и немного пришёл в себя. – Разве я хоть раз напоминал вам, что вы картавые?
– Никогда, – подтвердили собутыльники. – Ты всегда наезжал и подавал в суд на русских русофобов, которые пишут и говорят о тебе правду.
– Теперь я буду ещё более жёстким и непреклонным, – пообещал Щюра.
Интернациональная пьянка снова вошла в привычное русло.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», №16 (726), 2017 г.
