Главный местечковый записыватель Щюра половину жизни проводил во сне и чаще всего – в пьяном. Во сне он получал бесчисленные литературные премии, которые сам и организовал в своём городе. Сон завершался обычно погоней – сейчас за Щюрой гнались многочисленные жители дома №13 из Криворожского переулка, которые никак не могли вручить ему свою литературную премию.
Каково же было удивление Щюры, когда в реальной жизни к нему на приём как к депутату заявилась делегация жителей Криворожского переулка с просьбой о переименовании переулка.
– Переулок назван в честь города Кривой Рог, ничего позорного и ущемляющего вашего достоинства в этом названии нет, – важно вещал Щюра, – ничего сделать для вас не могу.
– Какое отношение Кривой Рог имеет к нам, живущим в России? – сопротивлялись криворожцы, а потом выложили самое наболевшее, – нас все вокруг кривыми рожами дразнят!
– Заявляйте в полицию, – посоветовал Щюра, не знающий, как отвязаться от назойливых посетителей, – я ничем помочь не могу… У меня часы приёма кончаются… Скоро другой депутат здесь приём будет вести.
Вечером в офисе записывателей за стопкой водки Щюра рассказал о проблеме криворожцев своим собутыльникам Моне и Мине.
– Наша топонимика уродлива, – покачала головой уже пьяненькая Мина, готовая к мини-лекции на очередную подвернувшуюся тему.
– Мне плевать на топонимику, – прервал её главный записыватель, – криворожцы за мной во сне гоняются!
– Как сказал Артур Шопенгауэр, – сразу переключилась Мина, – «жизнь и сновидения – страницы одной и той же книги».
Щюра оказался на одной из улиц своего города. Вокруг суетилось множество записывателей, большинство из которых были незнакомы Щюре, но он мог поспорить на усы, что это были записыватели. Все они мотались туда-сюда, не обращая внимания на окружающих и повторяя без перерыва «Перевожу стихи с подстрочника».
Неожиданно один из них подскочил к главному записывателю и, не рассмотрев его, брякнул:
– Делаю качественный поэтический перевод с любого языка при наличии подстрочника.
– Я, паря, – Щюра отечески похлопал записывателя по плечу, – перевёл поэму «Фархад и Ширин» в переводе Льва Пеньковского и премию за это получил. Понял?
– А зачем было переводить, если уже был перевод Пеньковского? – не врубился совсем тупой записыватель.
– А чтобы премию получить, – хмыкнул Щюра, – уметь надо.
– Спасайся кто может – криворожцы идут! – раздался истошный крик, но бежать было поздно – Щюру обступили мужчины и женщины с кривыми рожами.
– Ты нам, мил человек, давным-давно обещался про Кривой Рог гимн написать, – выступил вперёд мужик, у которого кривым было не только лицо, но и небольшая негустая бородка, – да так и не написал. А мы тебе уже и литературную премию подкопили.
У Щюры захолонуло жирное сердечко – он десяти областным центрам обещал написать гимны, а скольким уездным городишкам – и счёта нет.
– Раз обещался, значит, напишу, создам гимн, достойный Кривого Рога, – важно заявил Щюра.
– Да брешешь ты всё, – резко заявили криворожцы хором, – и без тебя у Кривого Рога, чтоб он ещё больше скривился, давно есть свой гимн. Мы-то думали, что напиши ты свой гимн гадский, то придёт конец Кривому Рогу и перестанем мы быть криворожцами, прекратят нас дразнить и пугать нами деток малых.
Щюра сначала хотел возмутиться и призвать к ответу, но какое-то движение вдали отвлекло его внимание. Поначалу движение казалось праздничным и весёлым, но потом оказалось, что надвигались на Щюру громадные и ожившие гербы городов. Зверьё на них размахивало лапами и топало копытами, а оружие производило боевые движения. Один из гербов горько причитал:
– Он мой гимн охаял, опозорил и взялся сотворить хороший, но ничего не сделал!
– Трепло! – скандировали гербы. – Его не финансировать надо, а гнать в шею!
– Не нравится? – хищно заглядывали в глаза Щюры криворожцы. – Мы тебя ещё не так ославим! Налетай на него!
По этой команде к Щюре бросилась вся кодла записывателей-переводчиков.
– Сейчас мы тебя переведём! – заорали переводчики, предполагая перевод не на лингвистической основе, а сугубо на физическом уровне из одного состояния в другое – измельчённое.
– Сволочь беспородная! – заверещал Щюра, стараясь вырваться из тяжёлого сна, но попал в другой сон.
Щюра оказался в Екатерининском зале Кремля. Все места были заняты. Он стоял в совершенно неуместном дорогом светло-сером костюме и не находил себе места.
– Кто такой? – прошипел широкоплечий молодец с оттопыренной левой подмышкой делового костюма.
– Я – широко-известный записыватель-переводчик Щюра, – также шёпотом отвечал Щюра, – меня представили к очередному ордену.
– Проверить, – заговорил секьюрите в микрофон, – Щюра… переводчик… награда…
– Вы были в наградных листах, – обратился охранник к Щюре, выслушав ответ на запрос, – но вас вычеркнули и распорядились не пускать в Екатерининский зал… Как вы сюда попали?
– Мне никто ничего не говорил, – забубнил Щюра, – я буду жаловаться Президенту за это самоуправство!
– Как раз сам Президент и пересмотрел ваше награждение, – подскочил откуда-то чиновник из тех, кто всегда в курсе всего по своей должности, – вчера Президент распорядился доставить ему ваши литературные труды и был просто поражён, как вы смогли заполучить ранее два ордена, а теперь намереваетесь получить третий. Президенту доложили, что получали ордена вы по разнарядке с помощью вашего дружка, которого в известном кругу общения зовут Мальвиной. Всё это крайне покоробило Президента. Он распорядился провести расследование, а потом обобщить этот печальный опыт для соответствующего реагирования в других регионах страны.
Всё это было совершенно реально – ослепительное освещение кремлёвского зала, публика в креслах, где мелькали лица, знакомые всей стране. Щюра был явно чужим на этом празднике жизни.
– Что мне делать? – унизительно спросил Щюра чиновника. – И кто оплатит мне проезд?
– Администрацию Президента и меня лично это совершенно не интересует, – непринуждённо улыбнулся чиновник и кивнул охраннику на Щюру, которому ничего не оставалось, как последовать на выход. Такого фиаско Щюра не испытывал давно и поэтому проснулся в офисе записывателей как раз в тот момент, когда Мина поднимала тост за хорошие сны.
– Да плевал я на ваши сны, – почти закричал Щюра, – у меня всё хорошо и всегда будет всё хорошо! – уверенности в его голосе не было.
Щюра вообще не был уверен, что окончательно проснулся.
AST-NEWS.ru
Каково же было удивление Щюры, когда в реальной жизни к нему на приём как к депутату заявилась делегация жителей Криворожского переулка с просьбой о переименовании переулка.
– Переулок назван в честь города Кривой Рог, ничего позорного и ущемляющего вашего достоинства в этом названии нет, – важно вещал Щюра, – ничего сделать для вас не могу.
– Какое отношение Кривой Рог имеет к нам, живущим в России? – сопротивлялись криворожцы, а потом выложили самое наболевшее, – нас все вокруг кривыми рожами дразнят!
– Заявляйте в полицию, – посоветовал Щюра, не знающий, как отвязаться от назойливых посетителей, – я ничем помочь не могу… У меня часы приёма кончаются… Скоро другой депутат здесь приём будет вести.
Вечером в офисе записывателей за стопкой водки Щюра рассказал о проблеме криворожцев своим собутыльникам Моне и Мине.
– Наша топонимика уродлива, – покачала головой уже пьяненькая Мина, готовая к мини-лекции на очередную подвернувшуюся тему.
– Мне плевать на топонимику, – прервал её главный записыватель, – криворожцы за мной во сне гоняются!
– Как сказал Артур Шопенгауэр, – сразу переключилась Мина, – «жизнь и сновидения – страницы одной и той же книги».
В ходе дальнейших объяснений выяснилось, что Щюра впадал в свои сны, даже бодрствуя и сидя, к примеру, во главе стола в конференц-зале и слушая очередной доклад о достижениях местечковой поэзии.– Я тоже иногда засыпаю на наших собраниях, – пожаловался Моня и начал сетовать на своё богатырское здоровье, но дослушать до конца его грустный рассказ Щюре не удалось – он впал в сон.
Щюра оказался на одной из улиц своего города. Вокруг суетилось множество записывателей, большинство из которых были незнакомы Щюре, но он мог поспорить на усы, что это были записыватели. Все они мотались туда-сюда, не обращая внимания на окружающих и повторяя без перерыва «Перевожу стихи с подстрочника».
Неожиданно один из них подскочил к главному записывателю и, не рассмотрев его, брякнул:
– Делаю качественный поэтический перевод с любого языка при наличии подстрочника.
– Я, паря, – Щюра отечески похлопал записывателя по плечу, – перевёл поэму «Фархад и Ширин» в переводе Льва Пеньковского и премию за это получил. Понял?
– А зачем было переводить, если уже был перевод Пеньковского? – не врубился совсем тупой записыватель.
– А чтобы премию получить, – хмыкнул Щюра, – уметь надо.
– Спасайся кто может – криворожцы идут! – раздался истошный крик, но бежать было поздно – Щюру обступили мужчины и женщины с кривыми рожами.
– Ты нам, мил человек, давным-давно обещался про Кривой Рог гимн написать, – выступил вперёд мужик, у которого кривым было не только лицо, но и небольшая негустая бородка, – да так и не написал. А мы тебе уже и литературную премию подкопили.
У Щюры захолонуло жирное сердечко – он десяти областным центрам обещал написать гимны, а скольким уездным городишкам – и счёта нет.
– Раз обещался, значит, напишу, создам гимн, достойный Кривого Рога, – важно заявил Щюра.
– Да брешешь ты всё, – резко заявили криворожцы хором, – и без тебя у Кривого Рога, чтоб он ещё больше скривился, давно есть свой гимн. Мы-то думали, что напиши ты свой гимн гадский, то придёт конец Кривому Рогу и перестанем мы быть криворожцами, прекратят нас дразнить и пугать нами деток малых.
Щюра сначала хотел возмутиться и призвать к ответу, но какое-то движение вдали отвлекло его внимание. Поначалу движение казалось праздничным и весёлым, но потом оказалось, что надвигались на Щюру громадные и ожившие гербы городов. Зверьё на них размахивало лапами и топало копытами, а оружие производило боевые движения. Один из гербов горько причитал:
– Он мой гимн охаял, опозорил и взялся сотворить хороший, но ничего не сделал!
– Трепло! – скандировали гербы. – Его не финансировать надо, а гнать в шею!
– Не нравится? – хищно заглядывали в глаза Щюры криворожцы. – Мы тебя ещё не так ославим! Налетай на него!
По этой команде к Щюре бросилась вся кодла записывателей-переводчиков.
– Сейчас мы тебя переведём! – заорали переводчики, предполагая перевод не на лингвистической основе, а сугубо на физическом уровне из одного состояния в другое – измельчённое.
– Сволочь беспородная! – заверещал Щюра, стараясь вырваться из тяжёлого сна, но попал в другой сон.
Щюра оказался в Екатерининском зале Кремля. Все места были заняты. Он стоял в совершенно неуместном дорогом светло-сером костюме и не находил себе места.
– Кто такой? – прошипел широкоплечий молодец с оттопыренной левой подмышкой делового костюма.
– Я – широко-известный записыватель-переводчик Щюра, – также шёпотом отвечал Щюра, – меня представили к очередному ордену.
– Проверить, – заговорил секьюрите в микрофон, – Щюра… переводчик… награда…
– Вы были в наградных листах, – обратился охранник к Щюре, выслушав ответ на запрос, – но вас вычеркнули и распорядились не пускать в Екатерининский зал… Как вы сюда попали?
– Мне никто ничего не говорил, – забубнил Щюра, – я буду жаловаться Президенту за это самоуправство!
– Как раз сам Президент и пересмотрел ваше награждение, – подскочил откуда-то чиновник из тех, кто всегда в курсе всего по своей должности, – вчера Президент распорядился доставить ему ваши литературные труды и был просто поражён, как вы смогли заполучить ранее два ордена, а теперь намереваетесь получить третий. Президенту доложили, что получали ордена вы по разнарядке с помощью вашего дружка, которого в известном кругу общения зовут Мальвиной. Всё это крайне покоробило Президента. Он распорядился провести расследование, а потом обобщить этот печальный опыт для соответствующего реагирования в других регионах страны.
Всё это было совершенно реально – ослепительное освещение кремлёвского зала, публика в креслах, где мелькали лица, знакомые всей стране. Щюра был явно чужим на этом празднике жизни.
– Что мне делать? – унизительно спросил Щюра чиновника. – И кто оплатит мне проезд?
– Администрацию Президента и меня лично это совершенно не интересует, – непринуждённо улыбнулся чиновник и кивнул охраннику на Щюру, которому ничего не оставалось, как последовать на выход. Такого фиаско Щюра не испытывал давно и поэтому проснулся в офисе записывателей как раз в тот момент, когда Мина поднимала тост за хорошие сны.
– Да плевал я на ваши сны, – почти закричал Щюра, – у меня всё хорошо и всегда будет всё хорошо! – уверенности в его голосе не было.
Щюра вообще не был уверен, что окончательно проснулся.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно- политический еженедельник «Факт и компромат», № 40 (750), 2017 г.
