Отец начинал причитать, что любимый сынок выставил его на всеобщее посмешище перед всей страной.
– А зачем ты меня, сыночек, вором-то описал? – канючил батяня. – Никогда я не крал ничего из рюкзаков у своих товарищей – пусть даже и жадных. Такого не заведено было среди солдат… У каждого пайка и если кто сэкономит чего, или чего где найдёт, – так это его собственность и никто на неё зарится не смей, а не то чтобы своровать…
С папаней Щюра никогда в дискуссии не вступал – просто молчал и смотрел в сторону.
Сны с неправдоподобной долей совершенно неромантичной реальности давно уже сделали его равнодушным ко всему происходящему, но когда неадекватный папаша схватил с письменного стола орден «Почёта» и бросился за дверь, Щюра кинулся за ним. В отличие от свихнувшегося родителя на Щюре были приличные трусы и майка, так что он совершенно бесстрашно выскочил на улицу…
На улице улицы не было, а зеленел луг, на краю которого синела река, где на берегу топтались десятка три бородатых мужиков с винтовками с примкнутыми штыками и подсумками для патронов через плечо. Мужики махали руками папе Щюры и самому Щюре, бежавшим прямиком к ним.
– Давайте с нами! – кричали мужики. – Это ничего, что оружия нет, у германцев его полно! – Щюра начал тормозить, но было поздно – его подхватил общий порыв, и вот он уже легко плывёт наравне с казаками, которым плыть мешали подсумки и винтовки. О казачестве мужиков сказали они сами, спросив Щюру о том, какой он станицы. Он сразу доложил, а вот папаня как всегда подвёл.
– Я не казак и никогда им не был, – доложил Щюрин папочка. – А вот воевать – довелось на Великой Отечественной войне…
Он имел ввиду вторую Отечественную, но казаки поняли не так.
– Ты чего-то не то гутаришь, батько, – заметил чернявый казачина с золотой серьгой в правом ухе, загребая правой рукой, а левой держа винтовку дулом над водой, – с войны с Наполеоном боле ста лет прошло, а тебе на вид не больше сорока лет.
– Не с Наполеоном, а с Гитлером, – выходил из себя щюрин отец, – вы сами чего-то путаете…
В этот момент ноги почувствовали землю.
Отстающие подобрались, а потом все кучно бросились из воды к окопам, над которыми не было видно ни одного германца.
– Кофей пьют, – с брезгливостью бросил кто-то, – им шнапс хороший завезли, а они кофей.
Казаки быстро привели в порядок винтовки и молча бросились к немецким окопам.
Щюра и его отец бежали рядом. Опытный боец объяснял новичку ситуацию.
– Немцы привыкли, что наступление начинается с артподготовки, поэтому их и решили взять втихую.
Когда над бруствером появились голые казаки с винтовками, внизу им открылась окопная пастораль: немцы чинно сидели на патронных ящиках и с преувеличенным удовольствием угощались кофе, разбавленным шнапсом, о чём свидетельствовали несколько пустых бутылок.
Казаки молча прыгнули вниз, прошив своими гранеными штыками по одному фрицу. Отец Щюры сразу схватил винтовку системы Маузера у одного из убитых и бросился из окопа вдогонку за убегающими фрицами. В момент Щюра остался в окопе наедине с убитыми германцами. Некоторые из них ещё шевелились, но это явно были конвульсии. Щюра понимал, что оставаться в окопе с убитыми нельзя. Он расстегнул кобуру у убитого офицера, достал люгер, с трудом вылез из окопа и припустил вдогонку за казаками. К счастью они уже возвращались назад. Одни несли автомобильные камеры, у других на плечах висели рюкзаки со спиртным. Отец Щюра был среди них как свой – плоский штык его маузера был в густой крови, лицо в пороховой копоти, глаза горели огнём человека, привыкшего убивать и слишком ловкого, чтобы дать убить себя.
Щюра не говорил, что отец – это его отец, тот выглядел на двадцать лет младше самого Щюры.
– Ну, как, земляк? – просто спросил он, чтобы что-то сказать.
– Твой земляк – не тебе ровня, – улыбнулся сквозь бороду один из казаков, – герой… Айда к нам? – спросил он щюриного предка, но тот только пожал плечами.
Надув автомобильные камеры, казаки принялись переправляться, потому что опасались ответного удара германцев. С собой у них был пленный, полно шнапса, так что они торопились, но, переправившись, решили отметить маленькую победу.
Пили из бутылок.
У Щюры в левой руке была бутылка, а в правой он сжимал трофейный люгер. Он с завистью смотрел на отца, который был как свой среди казаков, хоть и не был казаком. Отец встал и подошёл к сыну, который был по года старше его.
– Ну, что? – спросил он, не пьяно, а весело прищюрившись, – отец у тебя дурачок, которого надо на смех поднимать?
Незло улыбаясь, он легонько щелкнул Щюру по носу-картошкой, и Щюра в тот же момент оказался на полу своей спальни. Главный записыватель с удивлением рассматривал свои ладони – левая была залита шнапсом, а на правой чётко отпечаталась ребристая поверхность рукоятки люгера.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 24 (683)
AST-NEWS.ru
– А зачем ты меня, сыночек, вором-то описал? – канючил батяня. – Никогда я не крал ничего из рюкзаков у своих товарищей – пусть даже и жадных. Такого не заведено было среди солдат… У каждого пайка и если кто сэкономит чего, или чего где найдёт, – так это его собственность и никто на неё зарится не смей, а не то чтобы своровать…
С папаней Щюра никогда в дискуссии не вступал – просто молчал и смотрел в сторону.
Сны с неправдоподобной долей совершенно неромантичной реальности давно уже сделали его равнодушным ко всему происходящему, но когда неадекватный папаша схватил с письменного стола орден «Почёта» и бросился за дверь, Щюра кинулся за ним. В отличие от свихнувшегося родителя на Щюре были приличные трусы и майка, так что он совершенно бесстрашно выскочил на улицу…
На улице улицы не было, а зеленел луг, на краю которого синела река, где на берегу топтались десятка три бородатых мужиков с винтовками с примкнутыми штыками и подсумками для патронов через плечо. Мужики махали руками папе Щюры и самому Щюре, бежавшим прямиком к ним.
– Давайте с нами! – кричали мужики. – Это ничего, что оружия нет, у германцев его полно! – Щюра начал тормозить, но было поздно – его подхватил общий порыв, и вот он уже легко плывёт наравне с казаками, которым плыть мешали подсумки и винтовки. О казачестве мужиков сказали они сами, спросив Щюру о том, какой он станицы. Он сразу доложил, а вот папаня как всегда подвёл.
– Я не казак и никогда им не был, – доложил Щюрин папочка. – А вот воевать – довелось на Великой Отечественной войне…
Он имел ввиду вторую Отечественную, но казаки поняли не так.
– Ты чего-то не то гутаришь, батько, – заметил чернявый казачина с золотой серьгой в правом ухе, загребая правой рукой, а левой держа винтовку дулом над водой, – с войны с Наполеоном боле ста лет прошло, а тебе на вид не больше сорока лет.
– Не с Наполеоном, а с Гитлером, – выходил из себя щюрин отец, – вы сами чего-то путаете…
В этот момент ноги почувствовали землю.
Отстающие подобрались, а потом все кучно бросились из воды к окопам, над которыми не было видно ни одного германца.
– Кофей пьют, – с брезгливостью бросил кто-то, – им шнапс хороший завезли, а они кофей.
Казаки быстро привели в порядок винтовки и молча бросились к немецким окопам.
Щюра и его отец бежали рядом. Опытный боец объяснял новичку ситуацию.
– Немцы привыкли, что наступление начинается с артподготовки, поэтому их и решили взять втихую.
Когда над бруствером появились голые казаки с винтовками, внизу им открылась окопная пастораль: немцы чинно сидели на патронных ящиках и с преувеличенным удовольствием угощались кофе, разбавленным шнапсом, о чём свидетельствовали несколько пустых бутылок.
Казаки молча прыгнули вниз, прошив своими гранеными штыками по одному фрицу. Отец Щюры сразу схватил винтовку системы Маузера у одного из убитых и бросился из окопа вдогонку за убегающими фрицами. В момент Щюра остался в окопе наедине с убитыми германцами. Некоторые из них ещё шевелились, но это явно были конвульсии. Щюра понимал, что оставаться в окопе с убитыми нельзя. Он расстегнул кобуру у убитого офицера, достал люгер, с трудом вылез из окопа и припустил вдогонку за казаками. К счастью они уже возвращались назад. Одни несли автомобильные камеры, у других на плечах висели рюкзаки со спиртным. Отец Щюра был среди них как свой – плоский штык его маузера был в густой крови, лицо в пороховой копоти, глаза горели огнём человека, привыкшего убивать и слишком ловкого, чтобы дать убить себя.
Щюра не говорил, что отец – это его отец, тот выглядел на двадцать лет младше самого Щюры.
– Ну, как, земляк? – просто спросил он, чтобы что-то сказать.
– Твой земляк – не тебе ровня, – улыбнулся сквозь бороду один из казаков, – герой… Айда к нам? – спросил он щюриного предка, но тот только пожал плечами.
Надув автомобильные камеры, казаки принялись переправляться, потому что опасались ответного удара германцев. С собой у них был пленный, полно шнапса, так что они торопились, но, переправившись, решили отметить маленькую победу.
Пили из бутылок.
У Щюры в левой руке была бутылка, а в правой он сжимал трофейный люгер. Он с завистью смотрел на отца, который был как свой среди казаков, хоть и не был казаком. Отец встал и подошёл к сыну, который был по года старше его.
– Ну, что? – спросил он, не пьяно, а весело прищюрившись, – отец у тебя дурачок, которого надо на смех поднимать?
Незло улыбаясь, он легонько щелкнул Щюру по носу-картошкой, и Щюра в тот же момент оказался на полу своей спальни. Главный записыватель с удивлением рассматривал свои ладони – левая была залита шнапсом, а на правой чётко отпечаталась ребристая поверхность рукоятки люгера.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 24 (683)
