Щюра и танцы
Главный местечковый записыватель Щюра считал, что талантливый человек талантлив во всём. Себя Щюра считал очень талантливым. Пока его талант проявлялся исключительно в записывательской деятельности. Не было толчка, побудительного мотива для дальнейшего развития.

Как ни странно, но причина была в том, что Щюра не смотрел телевизор. Утром он не занимался этим, потому что всегда торопился, а поздно вечером его приносил Моня в таком состоянии, что смотреть телевизор не было никакой возможности.

Это продолжалось годами, и вот однажды порядок был нарушен – Щюра вернулся домой почти трезвым.

Записывать ему ничего не хотелось, пить дома было нечего, – чтобы убедиться в этом, Щюра обшарил все потаённые места, включая балкон.

Закончив напрасные поиски, Щюра опустился на диван перед телевизором, по которому транслировалось шоу «Танцы» на ТНТ.

– А я тоже так могу, – неожиданно заявил Щюра членам своей семьи, слишком ошарашенным его трезвым присутствием, чтобы отвечать.

– Вы чего – не верите?! – грозно приподнялся Щюра с дивана, – вот возьму и поеду на этот конкурс и станцую так, что у вас дух захватит!

– Надо сначала пройти кастинг, – чуть слышно произнёс кто-то из семейных.

– А это где? – Щюра уже не мог остановиться.

– У нас в филармонии…

Щюра не любил делать дела без подготовки. Перед посещением кастинга он зашёл к Белому Зубу.

– Посодействуй, чтобы мне пройти этот самый кастинг, – попросил Щюра, объяснив дружку обстоятельства.

– Никогда не знал, что ты танцор, – пожал неширокими плечами Белый Зуб, собирающийся в столицу и поэтому немного охладевший к Щюре.

– Наташа Ростова тоже не знала, что умеет «барыню» танцевать, а уж пошла так пошла…

– Ты – не Наташа Ростова, – весьма резонно заметил Белый Зуб, – и тебе седьмой десяток пошёл.

– Я полон сил! – вскочил со стула Щюра и выкинул какое-то глупейшее коленце, требующее от исполнителя не ловкости, а полное отсутствие здравого смысла.

– Хорошо, я позвоню на твой кастинг, – скрепя сердце пообещал Белый Зуб, уже зная, что это была последняя жертва, возложенная на священный алтарь дружбы в одни ворота.

Выйдя на улицу, Щюра продолжал приплясывать самым глупейшим образом.

Многие прохожие из работников различных администраций и местечковых министерств его узнавали.

– Депутат веселится, – говорили одни, – наверно, взятку дали.

– Научный сотрудник пошёл, – отмечали другие, – открытие сделал какое-нибудь…

– Главный записыватель поканал, – ворчали третьи, – опять из бюджета шальное бабло обломилось…

– Эк коммунара как развезло, – басили четвёртые, – не иначе Ленин приснился…

Щюра не обращал внимания на эти реплики. Он был выше этого. Он весь был в незамысловатом танце, в который превратилось его передвижение по городу.

На кастинге Щюру приняли холодно.

– Вы собираетесь танцевать? – поинтересовалась у Щюры полная дама с потугами на гламурность.

– Обо мне вам должны были позвонить, – напомнил Щюра, а потом уже ответил на вопрос, – да, я буду танцевать.

– Танцуйте, – махнула рукой дама. Все присутствующие затаили дыхание.

Танец Щюры должен был показать всю его жизнь от рождения.

В начале танца он прилёг на сцене в позе эмбриона и лежал некоторое время неподвижно, потом зашевелился и как будто начал с трудом выбираться из какого-то тесного пространства. Выбравшись, главный записыватель перевернулся на спину и с торжеством вытянул вверх руки и ноги, после чего перевернулся на живот и начал ползать по сцене, постепенно поднимаясь сначала на четвереньки, а затем и на ноги. Первые шаги депутата и фиктивного научного сотрудника были такими неуверенными, словно он изрядно выпил, но потом походка становилась всё уверенней. Щюра начал приседать и прыгать. На этом танец и закончился.

– У вас брюки лопнули по швам сзади, – констатировала дама. – Но танцуете для нашей провинции очень даже неплохо. У нас молодёжь танцует ненамного лучше…Считайте, что вы прошли кастинг…

– Так прошёл или не прошёл? – уточнил запыхавшийся Щюра.

– Прошёл, – почти рявкнула дама и закурила папиросу.

Путь к славе был открыт. Теперь для Щюры нужен был подходящий костюм и музыкальное сопровождение, – ведь на кастинге он танцевал в полном тишине и в деловом костюме.

Щюра знал скептицизм Мины и постоянную восторженность Мони, но ничего другого, как посоветоваться с друзьями он не придумал.
На очередном ежевечернем застолье Щюра поведал о том, что он прошёл кастинг.

– Круто! – всплеснул ручищами Моня, – нам надо выступать вдвоём – ты танцуешь, а я читаю Есенина… Солидно будет…

– Это мы сможем изобразить в филармонии, если нас туда ещё когда-нибудь впустят, – грустно улыбнулся Щюра.

– Ты с ума сошёл! – заголосила Мина, когда вышла из ступора, в который впала после рассказа о кастинге. – Ты себя выставляешь на позорище. Тебе и стихи-то читать прилюдно противопоказано, а уж танцевать… Это определённо впадение в старческий маразм…

– А когда «На смерть старичка» – тоже плохо читаю? – обиделся поэт и поэт-переводчик.

– Про старичка – это чудо! – закатила глаза Мина и сходу начала декламировать на память.

Старичок коньки откинул.
Незаметно жил и сгинул.

Квартиру мы пустой застали –
Соседи всё разворовали.

И во всей его квартире –
Портретик Ленина в сортире.


– Солидно, – застонал Моня.

– Что бы вы не говорили, – перешёл к танцам Щюра, – мне надо решать, в чём выступать на телепроекте «Танцы».

– Как в чём? – размягчённая «Старичком» Мина стала добрей. – В казачьем костюме надо выступать. Шаровары с сапогами и рубашка-антисемитка будут на месте…

– У меня сапог нет, – загрустил Щюра.

– В ботинках тоже можно, – Мина была самой добротой. – Всё это я тебе в костюмерной театра достану.

И вот Щюра оказался на проекте «Танцы». Вокруг мелькали молодые лица. Ровесников Щюры не было даже среди обслуживающего персонала.

Главный записыватель уже переоделся, заправив шаровары в носки, и немного разминался, прохаживаясь по залу, где топтались другие участники.

– Дед, сколько за твоими плечами побед? – подколол Щюру какой-то расфуфыренный пацан.

– Тебе такие победы и не снились, соплесос! – тонким голоском рявкнул на парня депутат-коммунар. После этого с Щюрой уже никто не разговаривал.

И вот выход Щюры.

Вперевалочку Щюра, ставший ещё шире от широких шароваров и расшитой рубахи, подошёл к краю сцены.

– Здоровеньки, сынки! – приветствовал главный записыватель жюри во главе со Светлаковым.

– Здоровеньки, батько, – подыграл Светлаков. – Давно танцуете?

– Совсем недавно, – признался прозаик и публицист. – Я всю жизнь отдал записывательству, патриотической поэзии в том числе.
Щюра без предупреждения прочитал свой старый, но по его мнению злободневный стих:

Наша жизнь – одно сраженье.
Каждая душа – редут.
Вижу я как наважденье:
Мою Родину… обижают.

Кто ест хлеб, а кто – салями.
Далеко и там, и тут,
И за дальними полями
Твою Родину … имеют.

Мы виновны в этом сами.
Нам теперь совсем капут.
Под высокими горами
Нашу Родину… матросят.


Зал затих, жюри безмолвствовало.

– А танцевать будете, – вежливо предложил лысый танцевальный жюрист.

И Щюра станцевал свою «Жизнь», продемонстрировав её от лежания калачиком до прыжков с попыткой развести в прыжке ноги в стороны. Такие прыжки Щюра подглядел у других участников. Один прыжок не удался – Щюра не успел развести свои толстые ноги, а во второй раз развести удалось, но свести их вместе до приземления главный записыватель не успел. С треском престарелый танцор упал на сцену, неумело изобразив раскоряченными ногами подобие серпа и молота.

Под дикий хохот зала серьёзный Светлаков веско подытожил:

– Перед нами выступал вождь всех дураков страны!

В родном городе телевизионная трансляция щюриного звёздного танцевального часа неожиданно для него имела шумный успех. Случилось чудо: наконец-то Щюру стали узнавать на улице, показывать на него пальцем, фотографировать.

На Щюру обрушилась долгожданная им известность, пусть и дурная.

Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат» № 38 (697), 2016 г.