Главный местечковый записыватель Щюра страдал, потому что его долгожданный юбилей приближался, а надежды на триумф гасли как окна городских домов после веерного отключения.
Щюра при всех своих достижениях оставался тем, кем он и был всю свою пошлую жизнь – жалким приспособленцем и хроническим попрошайкой.
Все «успехи» – это заслуга его высокопоставленного друга Мальвины, недавно переименовавшего самого себя в Фиолета. Именно Фиолет сделал из Щюры главного записывателя, депутата, научного сотрудника, а теперь ещё и секретаря местечкового горкома Компартии.
Именно к Фиолету и заявился Щюра, чтобы украдкой поплакать в жилетку. Дело в том, что его подчиненные-друзья Моня и Мина могли проявить сочувствие только в нетрезвом состоянии на ежедневных ночных застольях в офисе местечкового отделения союза записывателей.
- Хорошо, что ты зашёл, – обрадовался Фиолет появлению старого дружка, – мы сегодня идём в самый крутой ресторан, недавно открывшийся в нашем городе.
Ресторан «На взлёте» располагался в списанном самолёте «ИЛ-18». В ресторан по записи имели доступ только пары. Нажираться можно было в усмерть – в кабине пилотов гостя быстро приводили в себя, и клиент начинал всё с самого начала, не теряя перспективы дальнейшего отдыха с крепкими напитками и высококалорийной жратвой.
Щюра не столько отдыхал, сколько жалобился Фиолету на свою безнадёжную жизнь.
- Выйду на пенсию, и меня все позабудут, – ныл он после каждой стопки текилы.
- Не сразу забудут, – строго твердил Фиолет, налегая на чёрную икру и устрицы. Он внимательно осмотрел Щюру – всё его жирное, не знавшее тяжёлой работы тело, – Нам надо вызвать жалость к тебе, тогда твои недостатки отойдут на задний план.
- Как?
- У тебя случится инсульт и разобьёт паралич, – голос Фиолета был твёрд как при чтении приговора. – Это должно произойти на публичном выступлении в филармонии… Я к тебе подгоню врача, который объяснит тебе симптомы и твои действия…
Операция «инсульт» была разработана досконально: Щюра падает во время концерта. Заранее оговоренная машина «скорая помощь» со своим экипажем забирает главного записывателя в больницу, где для Щюры уже приготовлена одноместная палата с полным холодильником выпивки и еды. В больнице Щюра проводит несколько дней, а потом появляется в инвалидной коляске, в которой и доживает до своего юбилея, когда во время юбилейного концерта чудесным образом исцеляется и встаёт с коляски и читает свои самые проникновенные стихи, которые напишет услужливая Мина за небольшую символическую плату, необходимую ей для затаривания алкогольным «вдохновением»…
Судьбоносный литературно-музыкальный вечерний утренник местечковых записывателей состоялся в концертном зале областной филармонии в честь неизвестного записывателя XVIII века – предтечи современных записывателей, которого нещадно пороли и били палками за дрянные нечитабельные стишата.
Вёл бесплатный концерт художественной самодеятельности записывателей сам Щюра. Он был и конферансье, и ведущий, и активный выступающий.
Он читал свои последние переводы поэзии северных народов:
Олени бегать очень любят,
Олени ягель любят есть.
Оленей любопытство губит
И человеческая лесть.
Вкус человеческой мочи
Олени любят – хоть кричи.
Подстрочник этого стихотворения звучал гораздо короче:
Олени лижут мой желтый след на снегу.
Хорошо в тундре!
И вот, читая эти сногсшибательные строки, Щюра неожиданно замолк и, постояв в оцепенении несколько секунд, медленно опустился на пол сцены. Вокруг тела главного записывателя растеклось мокрое пятно.
«Перестарался» – подумал Фиолет, сидевший в первом ряду и вставший, когда Щюра рухнул на сцену.
Стремительно появилась бригада «скорой помощи». Проинструктированные Фиолетом, они ни о чём не спрашивали Щюру, который смотрел на них вытаращенными глазами и будто силился что-то сказать, но был явно не в состоянии произнести ни слова.
«Неплохо играет, – внутренне ликовал Фиолет, – врать-то не привыкать!»
В больницу Щюру сопровождали самые близкие люди – Моня и Мина, которые также были в курсе спектакля.
Когда они втроём оказались в просторной одноместной палате, Моня рванулся к холодильнику и присвистнул с восхищением.
- Граппа, абсент, джин, – Моня вслух прочитал типы напитков, явно затрудняясь с выбором того, с чего можно было начать.
- А давайте всё смешаем, – предложила Мина, любящая эксперименты с выпивкой, и вопросительно посмотрела на до сих пор молчащего Щюру.
Только тут друзья поняли, что с их творческим руководителем что-то не так. Щюра с трудом мычал и только беззвучно двигал губами.
- Его действительно кондрашка хватила? – предположила Мина, не выпуская из рук какой-то породистой бутылки, выхваченной из холодильника.
- Похоже на то, – выдавил из себя Моня, пристально всмотревшись в поверженного друга.
Моня и Мина переглянулись, кивнули и молча вышли из палаты.
- А вдруг он притворяется с целью проверить нашу лояльность? – прищурилась Мина, оказавшись в коридоре.
- Очень может быть, – вынужден был согласиться Моня, – но надо сходить за дежурным врачом, чтобы он осмотрел нашего дорогого руководителя…
Двое более чем упитанных записывателей бросились к дежурному по отделению, но тот встретил их в штыки.
- Мне главный врач приказал не соваться к этому больному без особых указаний, – врач явно боялся за свою работу больше, чем за здоровье пациентов.
- Ему действительно плохо, – не особенно уверенно настаивала Мина, но дежурный был непреклонен.
Растерянными и подавленными возвращались Мина и Моня в палату к своему приболевшему собутыльнику.
- Давай выпьем граппы? – предложила Мина. – А потом посмотрим на состояние Щюры?
Моня согласился и друзья, зайдя в палату, быстро сервировали стол частью содержимого холодильника.
- За твоё здоровье, Щюра! – поднял первый тост Моня, а Мина ласково улыбаясь, что удавалось ей с трудом, поднесла к губам Щюры стопку с чудесно крепким напитком.
Губы Щюры чуть раскрылись, и жгучая жидкость влилась в молчаливый рот. Кадык главного записывателя не двигался, а глаза закрылись. Поэтому друзья-подчинённые больше не предлагали ему присоединяться к их многочисленным тостам.
Когда Моня и Мина прикончили джин «Jenever», Щюра открыл глаза и опять начал еле слышно мычать.
- Может, хватит ломать комедию перед нами? – Мина уже набралась достаточно, чтобы комиссарить и качать свои права.
В ответ Щюра только монотонно мычал.
Испуганный Моня не выдержал и позвонил Фиолету.
- Как не пьёт? – закричал Фиолет, когда Моня сбивчиво обрисовал ситуацию. – Мы не договаривались, что он будет притворяться перед вами! С ним явно что-то не так… Еду немедленно… Ждите…
Фиолет устроил консилиум для осмотра Щюры, привезя с собой восемь врачей из различных больниц города.
Стол с выпивкой и закусками оттащили подальше от кровати Щюры, и осмотр начался.
Пока Фиолет, Моня и Мина квасили текилу и абсент, эскулапы осматривали Щюру, переворачивая его со спины на живот, а с живота – на спину, поднимая его ноги вверх.
Завершив осмотр, врачи выстроились перед Фиолетом.
- Что с ним случилось? – спросил мрачный Фиолет, который мог заслуженных врачей превратить в санитаров и наоборот.
- Инсульт, – коротко отрапортовал один.
- Запущенный геморрой, – скорбно доложил второй.
- Хронический простатит, – добавил третий.
- Пациент страдает длительными запоями, о чём свидетельствует увеличенная печень…
- Лобковый педикулёз, – подлил масла в огонь следующий эскулап.
Что-то ещё говорилось о неправильном прикусе, кривоногости и периодическом выпадании прямой кишки, но это были мелочи, на которые Фиолет даже не обратил внимания.
- Что с ним случилось сегодня и чем ему это грозит? – продолжил допрос врачей дотошный Фиолет.
- Перед нами пациент с низким уровнем развития интеллекта и высокой гипнотабельностью и восприимчивостью ко внушению… Вероятно, кто-то внушил этому мужчине возможность у него инсульта, что и вылилось в мнимое подобие инсульта с настоящим поражением большей части головного мозга…
- А почему при мнимом инсульте произошло настоящее поражение головного мозга, и откуда вы этого знаете? – недоверчиво нахмурился Фиолет.
- Я знаю это, – отвечал эскулап, – потому что я доктор медицинских наук… Есть множество тестов на реакцию на различные раздражения …
- Есть ли выход?
- А его не надо искать, – отвечал доктор наук, – тот, кто внушил пациенту инсульт, должен вывести больного из его теперешнего состояния.
Наступила недолгая пауза.
- Все свободны, – хмуро распорядился Фиолет, обращаясь к врачам. Когда врачи вышли, он подошёл к Щюре, похлопал его по жирныим щекам и приказал, – вставай! Надо издать новую книгу твоих стихов, а перед этим крепко выпить и закусить!
Действительно, в холодильнике ещё было много выпивки и закуски.
Щюра зомбировано встал и влился в праздник жизни, из которого был как бы исключён на несколько часов.
Он быстро наверстал упущенное, а то, что не выпил в больнице, наверстал в офисе записывателей.
Ведь в жизни таких баловней судьбы, каким и является Щюра, ничего резко не меняется до смерти баловня судьбы или тех, кто этого баловня сделал баловнем.
После выписки из больницы, где Щюре провели полное медицинское обследование, трое записывателей собрались для привычного вечернего застолья.
- Как ты себя чувствуешь? – который раз спрашивала Щюру Мина.
- Прекрасно, – как в первый раз отвечал Щюра, словно и не помнил, что этот вопрос имеет уже издевательский характер. – Врачи искусники – они мне вернули не только здоровье, но и оптимизм, которого мне давно не хватало.
Моня и Мина с преувеличенным восторгом кивали головами, хотя прекрасно знали, что 90% мозга Щюры никогда уже не будет функционировать. Но унывать действительно не было причин. Щюре, стоящему на пороге последнего в его паразитарной жизни юбилея, десяти процентов мозга вполне будет достаточно для того, чтобы по примеру бешеной собаки кусать кормящую руку.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 14 (672)
AST-NEWS.ru
Щюра при всех своих достижениях оставался тем, кем он и был всю свою пошлую жизнь – жалким приспособленцем и хроническим попрошайкой.
Все «успехи» – это заслуга его высокопоставленного друга Мальвины, недавно переименовавшего самого себя в Фиолета. Именно Фиолет сделал из Щюры главного записывателя, депутата, научного сотрудника, а теперь ещё и секретаря местечкового горкома Компартии.
Именно к Фиолету и заявился Щюра, чтобы украдкой поплакать в жилетку. Дело в том, что его подчиненные-друзья Моня и Мина могли проявить сочувствие только в нетрезвом состоянии на ежедневных ночных застольях в офисе местечкового отделения союза записывателей.
- Хорошо, что ты зашёл, – обрадовался Фиолет появлению старого дружка, – мы сегодня идём в самый крутой ресторан, недавно открывшийся в нашем городе.
Ресторан «На взлёте» располагался в списанном самолёте «ИЛ-18». В ресторан по записи имели доступ только пары. Нажираться можно было в усмерть – в кабине пилотов гостя быстро приводили в себя, и клиент начинал всё с самого начала, не теряя перспективы дальнейшего отдыха с крепкими напитками и высококалорийной жратвой.
Щюра не столько отдыхал, сколько жалобился Фиолету на свою безнадёжную жизнь.
- Выйду на пенсию, и меня все позабудут, – ныл он после каждой стопки текилы.
- Не сразу забудут, – строго твердил Фиолет, налегая на чёрную икру и устрицы. Он внимательно осмотрел Щюру – всё его жирное, не знавшее тяжёлой работы тело, – Нам надо вызвать жалость к тебе, тогда твои недостатки отойдут на задний план.
- Как?
- У тебя случится инсульт и разобьёт паралич, – голос Фиолета был твёрд как при чтении приговора. – Это должно произойти на публичном выступлении в филармонии… Я к тебе подгоню врача, который объяснит тебе симптомы и твои действия…
Операция «инсульт» была разработана досконально: Щюра падает во время концерта. Заранее оговоренная машина «скорая помощь» со своим экипажем забирает главного записывателя в больницу, где для Щюры уже приготовлена одноместная палата с полным холодильником выпивки и еды. В больнице Щюра проводит несколько дней, а потом появляется в инвалидной коляске, в которой и доживает до своего юбилея, когда во время юбилейного концерта чудесным образом исцеляется и встаёт с коляски и читает свои самые проникновенные стихи, которые напишет услужливая Мина за небольшую символическую плату, необходимую ей для затаривания алкогольным «вдохновением»…
Судьбоносный литературно-музыкальный вечерний утренник местечковых записывателей состоялся в концертном зале областной филармонии в честь неизвестного записывателя XVIII века – предтечи современных записывателей, которого нещадно пороли и били палками за дрянные нечитабельные стишата.
Вёл бесплатный концерт художественной самодеятельности записывателей сам Щюра. Он был и конферансье, и ведущий, и активный выступающий.
Он читал свои последние переводы поэзии северных народов:
Олени бегать очень любят,
Олени ягель любят есть.
Оленей любопытство губит
И человеческая лесть.
Вкус человеческой мочи
Олени любят – хоть кричи.
Подстрочник этого стихотворения звучал гораздо короче:
Олени лижут мой желтый след на снегу.
Хорошо в тундре!
И вот, читая эти сногсшибательные строки, Щюра неожиданно замолк и, постояв в оцепенении несколько секунд, медленно опустился на пол сцены. Вокруг тела главного записывателя растеклось мокрое пятно.
«Перестарался» – подумал Фиолет, сидевший в первом ряду и вставший, когда Щюра рухнул на сцену.
Стремительно появилась бригада «скорой помощи». Проинструктированные Фиолетом, они ни о чём не спрашивали Щюру, который смотрел на них вытаращенными глазами и будто силился что-то сказать, но был явно не в состоянии произнести ни слова.
«Неплохо играет, – внутренне ликовал Фиолет, – врать-то не привыкать!»
В больницу Щюру сопровождали самые близкие люди – Моня и Мина, которые также были в курсе спектакля.
Когда они втроём оказались в просторной одноместной палате, Моня рванулся к холодильнику и присвистнул с восхищением.
- Граппа, абсент, джин, – Моня вслух прочитал типы напитков, явно затрудняясь с выбором того, с чего можно было начать.
- А давайте всё смешаем, – предложила Мина, любящая эксперименты с выпивкой, и вопросительно посмотрела на до сих пор молчащего Щюру.
Только тут друзья поняли, что с их творческим руководителем что-то не так. Щюра с трудом мычал и только беззвучно двигал губами.
- Его действительно кондрашка хватила? – предположила Мина, не выпуская из рук какой-то породистой бутылки, выхваченной из холодильника.
- Похоже на то, – выдавил из себя Моня, пристально всмотревшись в поверженного друга.
Моня и Мина переглянулись, кивнули и молча вышли из палаты.
- А вдруг он притворяется с целью проверить нашу лояльность? – прищурилась Мина, оказавшись в коридоре.
- Очень может быть, – вынужден был согласиться Моня, – но надо сходить за дежурным врачом, чтобы он осмотрел нашего дорогого руководителя…
Двое более чем упитанных записывателей бросились к дежурному по отделению, но тот встретил их в штыки.
- Мне главный врач приказал не соваться к этому больному без особых указаний, – врач явно боялся за свою работу больше, чем за здоровье пациентов.
- Ему действительно плохо, – не особенно уверенно настаивала Мина, но дежурный был непреклонен.
Растерянными и подавленными возвращались Мина и Моня в палату к своему приболевшему собутыльнику.
- Давай выпьем граппы? – предложила Мина. – А потом посмотрим на состояние Щюры?
Моня согласился и друзья, зайдя в палату, быстро сервировали стол частью содержимого холодильника.
- За твоё здоровье, Щюра! – поднял первый тост Моня, а Мина ласково улыбаясь, что удавалось ей с трудом, поднесла к губам Щюры стопку с чудесно крепким напитком.
Губы Щюры чуть раскрылись, и жгучая жидкость влилась в молчаливый рот. Кадык главного записывателя не двигался, а глаза закрылись. Поэтому друзья-подчинённые больше не предлагали ему присоединяться к их многочисленным тостам.
Когда Моня и Мина прикончили джин «Jenever», Щюра открыл глаза и опять начал еле слышно мычать.
- Может, хватит ломать комедию перед нами? – Мина уже набралась достаточно, чтобы комиссарить и качать свои права.
В ответ Щюра только монотонно мычал.
Испуганный Моня не выдержал и позвонил Фиолету.
- Как не пьёт? – закричал Фиолет, когда Моня сбивчиво обрисовал ситуацию. – Мы не договаривались, что он будет притворяться перед вами! С ним явно что-то не так… Еду немедленно… Ждите…
Фиолет устроил консилиум для осмотра Щюры, привезя с собой восемь врачей из различных больниц города.
Стол с выпивкой и закусками оттащили подальше от кровати Щюры, и осмотр начался.
Пока Фиолет, Моня и Мина квасили текилу и абсент, эскулапы осматривали Щюру, переворачивая его со спины на живот, а с живота – на спину, поднимая его ноги вверх.
Завершив осмотр, врачи выстроились перед Фиолетом.
- Что с ним случилось? – спросил мрачный Фиолет, который мог заслуженных врачей превратить в санитаров и наоборот.
- Инсульт, – коротко отрапортовал один.
- Запущенный геморрой, – скорбно доложил второй.
- Хронический простатит, – добавил третий.
- Пациент страдает длительными запоями, о чём свидетельствует увеличенная печень…
- Лобковый педикулёз, – подлил масла в огонь следующий эскулап.
Что-то ещё говорилось о неправильном прикусе, кривоногости и периодическом выпадании прямой кишки, но это были мелочи, на которые Фиолет даже не обратил внимания.
- Что с ним случилось сегодня и чем ему это грозит? – продолжил допрос врачей дотошный Фиолет.
- Перед нами пациент с низким уровнем развития интеллекта и высокой гипнотабельностью и восприимчивостью ко внушению… Вероятно, кто-то внушил этому мужчине возможность у него инсульта, что и вылилось в мнимое подобие инсульта с настоящим поражением большей части головного мозга…
- А почему при мнимом инсульте произошло настоящее поражение головного мозга, и откуда вы этого знаете? – недоверчиво нахмурился Фиолет.
- Я знаю это, – отвечал эскулап, – потому что я доктор медицинских наук… Есть множество тестов на реакцию на различные раздражения …
- Есть ли выход?
- А его не надо искать, – отвечал доктор наук, – тот, кто внушил пациенту инсульт, должен вывести больного из его теперешнего состояния.
Наступила недолгая пауза.
- Все свободны, – хмуро распорядился Фиолет, обращаясь к врачам. Когда врачи вышли, он подошёл к Щюре, похлопал его по жирныим щекам и приказал, – вставай! Надо издать новую книгу твоих стихов, а перед этим крепко выпить и закусить!
Действительно, в холодильнике ещё было много выпивки и закуски.
Щюра зомбировано встал и влился в праздник жизни, из которого был как бы исключён на несколько часов.
Он быстро наверстал упущенное, а то, что не выпил в больнице, наверстал в офисе записывателей.
Ведь в жизни таких баловней судьбы, каким и является Щюра, ничего резко не меняется до смерти баловня судьбы или тех, кто этого баловня сделал баловнем.
После выписки из больницы, где Щюре провели полное медицинское обследование, трое записывателей собрались для привычного вечернего застолья.
- Как ты себя чувствуешь? – который раз спрашивала Щюру Мина.
- Прекрасно, – как в первый раз отвечал Щюра, словно и не помнил, что этот вопрос имеет уже издевательский характер. – Врачи искусники – они мне вернули не только здоровье, но и оптимизм, которого мне давно не хватало.
Моня и Мина с преувеличенным восторгом кивали головами, хотя прекрасно знали, что 90% мозга Щюры никогда уже не будет функционировать. Но унывать действительно не было причин. Щюре, стоящему на пороге последнего в его паразитарной жизни юбилея, десяти процентов мозга вполне будет достаточно для того, чтобы по примеру бешеной собаки кусать кормящую руку.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 14 (672)
