У местечкового главы отделения союза записывателей Щюры был богатый внутренний мир.
Сам Щюра не знал, кто живёт в нём, но чувствовал, что он не один.
В Щюре обитало несколько дружных семейств широкого лентеца, бычьи и свиные селитёры, различные глисты, эхинококки, представители овечьего мозговика и множество желудочной и кишечной мелочи, не имеющей ни имён, ни званий, этакая беспородная сволочь…
Щюра и представители его внутреннего мира так бы и жили параллельно, не пересекаясь друг с другом на сознательном уровне. Но надо было случиться, что один бычий селитёр, обитающий в желудке Щюры, отличался редкой для его вида любознательностью. Однажды, крепко позавтракав после сытного завтрака главного записывателя и депутата, он решил не дремать на дне желудка, а пустился в путешествие по организму научного сотрудника без научного звания. На старости лет, как, впрочем, и в молодые годы Щюра отличался нездоровой полнотой, так что его можно было облазить вдоль и поперёк без ущерба для Щюры и для бычьего селитёра. Пробравшись в голову записывателя, селитёр прополз к правому глазу Щюры и выглянул через него на белый свет. Увидел селитёр, что по листу бумаги толстая рука при помощи шариковой ручки выводит букву за буквой стихи.
Вслух выразился селитёр или это был телепатический посыл, но Щюра услышал селитёра.
- Кто здесь?! – заорал коммунар, депутат и записыватель в одном лице.
- Это сказал я, – ответил селитёр, – в этой жизни я желудочный паразит, а в прежней жизни был таким же записывателем, как и ты, Щюра…
- А как тебя зовут?
- Васисуалием кличут…Я поэт XVIII века… Меня пороли за мои стихи, били палками…
- А почему в суд не подавал на обидчиков? – вспыхнул Щюра. – Да я бы на твоём месте засудил бы обидчиков, жил бы за их счёт…
- Другое время было, Щюра, тогда судьи боялись кривды…
- Они и сейчас ничего не боятся, – хмыкнул Щюра, – недавно я подал в суд на одного графомана, который пишет в год по несколько романов и издаёт их в коммерческих изданиях, получая солидные гонорары. Такое его бытование за счёт собственного труда унижало мое человеческое достоинство, подрывало деловую репутацию и доставляло мне моральные страдания, которые я оценил в несколько миллионов рублей…
- И что? – ахнул Васисуалий.
- Я выиграл, – Щюра гордился собой, – и теперь по-прежнему гребу из бюджета, получаю депутатские и половину каждого гонорара недотёпы-графомана, рассказавшего обо мне правду, а я сам продолжаю врать направо и налево…
- А сам-то ты гонорары получаешь? – продемонстрировал свою отсталость поэт из прошлого.
- Получать гонорары – это удел графоманов, - горделиво подбоченился Щюра, – истинный успех записывателя, настоящее признание его таланта, а может, и гениальности – это финансирование его творчества из бюджета региона и страны…– Щюра на пару мгновений задумался, но сразу же обрёл чувство реальности, – а ты один у меня в желудке-то обитаешь?
- Нет… У нас там большой и дружный творческий коллектив… А какие имена – Егор Исаев, Демьян Бедный, Фаддей Булгарин и Александр Фадеев… Да всех за раз и не вспомнить… Выпить-то все любят… Трезвенников между нами нет…
Щюре потребовалось несколько минут, чтобы сообразить то, о чём говорил ему селитёр-поэт.
- Так вы же там пьёте и едите то, что ем и пью я?
- Совершенно так… Я при жизни-то винцо любил испанское, португальское… от крымских вин не отказывался… А тут одна водка… Ведь коньяк-то ваш – это подкрашенная водка…
- А текила, – начал оправдываться Щюра, – абсент, чача, граппа опять-таки?
- Но это по большим праздникам, – как бы даже вздохнул селитёр, – это как балык из осетровых и чёрная икра…
- Нравится? – обрадовался случаю похвастаться Щюра, – скоро у меня очередной юбилей… Надеюсь, что не последний… Десять килограммов чёрной икры выставляю… Лучшая водка будет, коньяк, ром, бренди… Праздник надолго запомнится… Из бюджета миллион выделили, половину в карман положил, но остальное – на стол, чтоб всех достойных людей порадовать, а недостойным морду набить…
- Мы тоже любили в мое время гульнуть… Тадысь ведь губа тож не дура была выпить и закуснуть… Как вспомню каки мы вина пивали, так ажник дрожь бегёт по всем пяти саженям мого телища…
- Пять саженей! – поразился Щюра. – Ты верно старый?
- Я в тебе с тех самых пор, как тебя в союз записывателей приняли, – не стал таиться селитёр, – на общем собрании к тебе в штаны и перебрался от соседа, как сейчас помню, справа… Я тогда совсем маленькой был – только из яйца вылупился… Меня тогда и разглядеть трудно было – соринка-пылинка, а уже шустрый был и соображал…
Новые друзья помолчали.
- А у Мони и Мины селитёры есть? – поинтересовался Щюра.
- А то, – в голове Щюры раздался характерный селитёрский смех, – вы бывает в одной комнате пьяным сном беспробудным заснёте, так мы несколько селитёров из ваших ртов выползаем – и давай резвиться не хуже, чем вы на диване вашем продавленном…
- А вы там пишете, – Щюра поперхнулся, – я хотел сказать – сочиняете?
- Естественно, без искусства мы не могём… У паразитов память преотличная… Каждый помнит всё, что писал при жизни человечьей и всё, что сотворил при жизни селитёрской или глистовой…
- Глисты тоже есть бывшие? – поразился Щюра.
- А как же, – хмыкнул селитёр, – весь цвет союза записывателей…
- Винца-то хочется? – неожиданно предложил Щюра масленым голоском.
- Словами это не передать…
- Сейчас угощу, – Щюра достал из заначки в книжном шкафу бутылку портвейна и, сорвав полиэтиленовую пробку, приложился к горлышку.
Селитёр стремительно для своей длины оказался в пищеводе и насладился напитком почти одновременно с главным записывателем, слыша восторженную возню в желудке.
- Ты здесь? – спросил Щюра через некоторое время.
- Да.
- Ну. Как?
- Я словно побывал в своей юности, – селитёр чуть не плакал.
- Слушай, – как бы между прочим поинтересовался Щюра. – А вы помните неизданные при жизни произведения?
- Конечно, – у каждого паразита целый архив, – не понимая ещё, о чём речь, доложил цепень.
- А мог бы ты переправить всё это неопубликованное мне для последующего издания? – взял быка за рога Щюра.
Селитёр сообразил немедленно.
- Нет проблем, – он засуетился в голове Щюры, так что у того сразу зачесались уши, нос и подбородок. – С кого начнём?
- Начнём-ка мы с Александра Серафимовича, – Щюре было собственно всё равно, чьё неопубликованное творчество будет он выдавать за свои произведения, – потом можно потрясти Виталия Закруткина, Федора Абрамова, Константина Сергеенко, Федора Гладкова… и всех, кто у вас там есть…
Работа закипела. Селитёр диктовал, а Щюра одним пальцем забивал текст. Он одолел половину неопубликованного романа «Бетон», когда случайно из разговора с Миной не узнал о программе «Речевой блокнот». После того роман был завершён за три дня.
- Подкорректируешь мой новый роман? – подкатился Щюра к Мине.
- С каких это пор надо корректировать название? – подняла брови поэтесса. – Новый роман – это ведь новое название старого романа?
- Нет, это совершенно новый роман, – с покровительственным видом доложил Щюра.
Мина молча взяла флешку с романом и ушла к себе, закупив на Щюрины деньги пять бутылок водки для снятия напряжения от важной работы.
- Это стиль Александра Серафимовича! – пьяная Мина ворвалась в офис через два дня. – Это его роман!
- Кто тебе сказал об этом? – лениво поинтересовался главный записыватель.
- Я сама знаю!
- Ну и знай, но держи язык за зубами, если не хочешь лишиться этих зубов, – лениво проговорил депутат от коммунаров. – Отредактировала роман «Стальная река»?
- Да.
- Вот тебе ещё два романа, только не говори мне, что это произведения Федора Гладкова и Федора Абрамова…
Через месяц все типографии региона были завалены романами и стихотворными произведениями Щюры. На вопросы о вспышке творческой потенции Щюра отвечал уклончиво, но можно было понять, что почти всю свою творческую жизнь он писал исключительно «в стол», страшась строгого суда читателя и только перед уходом на пенсию отважился и решился.
О записывательских рекордах Щюры узнали в столице, и главный местечковый записыватель огрёб ещё одну литературную премию «Самый продуктивный записыватель».
А диктовки с селитёром продолжались.
Шараф Рашидов, как оказалось, имел богатый запас прозы и стихов кроме опубликованных при жизни. Щюра даже не позаботился порыться в интернете, а то бы обязательно раскопал отзыв на прозу Рашидова литературного критика Валентина Осоцкого: «Бригадно сработанная по методу хлопковых приписок». Отзыв был оглашён только после смерти Рашидова, развала СССР и КПСС.
Но именно на Рашидове Щюра и погорел.
Настоящие авторы монументальных произведений Рашидова узнали в произведениях Щюры, которые хлопотливая Мина, не задумываясь, выкладывала в интернет, свои творческие потуги, которые они продавали всесильному первому секретарю компартии Узбекистана.
Вслед за соавторами Рашидова подали голоса родственники покойных прозаиков и поэтов, неизданные произведения которых диктовал пронырливый селитёр Щюры.
Щюра был всенародно разоблачён, но скандала не случилось. Фиолет как всегда оказался на высоте, он виртуозно доказал, что на неопубликованные произведения Щюра вышел в астрале и будучи неопытным путешественником в астрале, принял чужие произведения за свои собственные.
После такого фиаско желудочным паразитам не было прощения. Щюра начал питаться исключительно чесноком и тыквенными семечками, каждый день утром натощак делал себе с помощью Мины и Мони мощную клизму.
По-видимому, последним погиб селитёр Васисуалий. Умирая, он пробрался в голову Щюры и мрачно заявил:
- Я-то паразитом после смерти стал, а ты, подлюга, по жизни паразит!
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 21 (679)
AST-NEWS.ru
Сам Щюра не знал, кто живёт в нём, но чувствовал, что он не один.
В Щюре обитало несколько дружных семейств широкого лентеца, бычьи и свиные селитёры, различные глисты, эхинококки, представители овечьего мозговика и множество желудочной и кишечной мелочи, не имеющей ни имён, ни званий, этакая беспородная сволочь…
Щюра и представители его внутреннего мира так бы и жили параллельно, не пересекаясь друг с другом на сознательном уровне. Но надо было случиться, что один бычий селитёр, обитающий в желудке Щюры, отличался редкой для его вида любознательностью. Однажды, крепко позавтракав после сытного завтрака главного записывателя и депутата, он решил не дремать на дне желудка, а пустился в путешествие по организму научного сотрудника без научного звания. На старости лет, как, впрочем, и в молодые годы Щюра отличался нездоровой полнотой, так что его можно было облазить вдоль и поперёк без ущерба для Щюры и для бычьего селитёра. Пробравшись в голову записывателя, селитёр прополз к правому глазу Щюры и выглянул через него на белый свет. Увидел селитёр, что по листу бумаги толстая рука при помощи шариковой ручки выводит букву за буквой стихи.
…Я смотрю на Родину,- Здорово! – выдохнул селитёр, с удивлением поняв, что прекрасно может читать и понимать написанное.
руки теребя,
Смотрю, как поступают
с ней её враги.
Говорю я Родине:
что ж гребут тебя?
Говорю я Родине: себя, мол, береги.
А она заплакала – её слёзы – дождь
А она ответила тихо, не коря.
А она ответила, презирая ложь,
Что гребут за дело,
что гребут не зря…
Вслух выразился селитёр или это был телепатический посыл, но Щюра услышал селитёра.
- Кто здесь?! – заорал коммунар, депутат и записыватель в одном лице.
- Это сказал я, – ответил селитёр, – в этой жизни я желудочный паразит, а в прежней жизни был таким же записывателем, как и ты, Щюра…
- А как тебя зовут?
- Васисуалием кличут…Я поэт XVIII века… Меня пороли за мои стихи, били палками…
- А почему в суд не подавал на обидчиков? – вспыхнул Щюра. – Да я бы на твоём месте засудил бы обидчиков, жил бы за их счёт…
- Другое время было, Щюра, тогда судьи боялись кривды…
- Они и сейчас ничего не боятся, – хмыкнул Щюра, – недавно я подал в суд на одного графомана, который пишет в год по несколько романов и издаёт их в коммерческих изданиях, получая солидные гонорары. Такое его бытование за счёт собственного труда унижало мое человеческое достоинство, подрывало деловую репутацию и доставляло мне моральные страдания, которые я оценил в несколько миллионов рублей…
- И что? – ахнул Васисуалий.
- Я выиграл, – Щюра гордился собой, – и теперь по-прежнему гребу из бюджета, получаю депутатские и половину каждого гонорара недотёпы-графомана, рассказавшего обо мне правду, а я сам продолжаю врать направо и налево…
- А сам-то ты гонорары получаешь? – продемонстрировал свою отсталость поэт из прошлого.
- Получать гонорары – это удел графоманов, - горделиво подбоченился Щюра, – истинный успех записывателя, настоящее признание его таланта, а может, и гениальности – это финансирование его творчества из бюджета региона и страны…– Щюра на пару мгновений задумался, но сразу же обрёл чувство реальности, – а ты один у меня в желудке-то обитаешь?
- Нет… У нас там большой и дружный творческий коллектив… А какие имена – Егор Исаев, Демьян Бедный, Фаддей Булгарин и Александр Фадеев… Да всех за раз и не вспомнить… Выпить-то все любят… Трезвенников между нами нет…
Щюре потребовалось несколько минут, чтобы сообразить то, о чём говорил ему селитёр-поэт.
- Так вы же там пьёте и едите то, что ем и пью я?
- Совершенно так… Я при жизни-то винцо любил испанское, португальское… от крымских вин не отказывался… А тут одна водка… Ведь коньяк-то ваш – это подкрашенная водка…
- А текила, – начал оправдываться Щюра, – абсент, чача, граппа опять-таки?
- Но это по большим праздникам, – как бы даже вздохнул селитёр, – это как балык из осетровых и чёрная икра…
- Нравится? – обрадовался случаю похвастаться Щюра, – скоро у меня очередной юбилей… Надеюсь, что не последний… Десять килограммов чёрной икры выставляю… Лучшая водка будет, коньяк, ром, бренди… Праздник надолго запомнится… Из бюджета миллион выделили, половину в карман положил, но остальное – на стол, чтоб всех достойных людей порадовать, а недостойным морду набить…
- Мы тоже любили в мое время гульнуть… Тадысь ведь губа тож не дура была выпить и закуснуть… Как вспомню каки мы вина пивали, так ажник дрожь бегёт по всем пяти саженям мого телища…
- Пять саженей! – поразился Щюра. – Ты верно старый?
- Я в тебе с тех самых пор, как тебя в союз записывателей приняли, – не стал таиться селитёр, – на общем собрании к тебе в штаны и перебрался от соседа, как сейчас помню, справа… Я тогда совсем маленькой был – только из яйца вылупился… Меня тогда и разглядеть трудно было – соринка-пылинка, а уже шустрый был и соображал…
Новые друзья помолчали.
- А у Мони и Мины селитёры есть? – поинтересовался Щюра.
- А то, – в голове Щюры раздался характерный селитёрский смех, – вы бывает в одной комнате пьяным сном беспробудным заснёте, так мы несколько селитёров из ваших ртов выползаем – и давай резвиться не хуже, чем вы на диване вашем продавленном…
- А вы там пишете, – Щюра поперхнулся, – я хотел сказать – сочиняете?
- Естественно, без искусства мы не могём… У паразитов память преотличная… Каждый помнит всё, что писал при жизни человечьей и всё, что сотворил при жизни селитёрской или глистовой…
- Глисты тоже есть бывшие? – поразился Щюра.
- А как же, – хмыкнул селитёр, – весь цвет союза записывателей…
- Винца-то хочется? – неожиданно предложил Щюра масленым голоском.
- Словами это не передать…
- Сейчас угощу, – Щюра достал из заначки в книжном шкафу бутылку портвейна и, сорвав полиэтиленовую пробку, приложился к горлышку.
Селитёр стремительно для своей длины оказался в пищеводе и насладился напитком почти одновременно с главным записывателем, слыша восторженную возню в желудке.
- Ты здесь? – спросил Щюра через некоторое время.
- Да.
- Ну. Как?
- Я словно побывал в своей юности, – селитёр чуть не плакал.
- Слушай, – как бы между прочим поинтересовался Щюра. – А вы помните неизданные при жизни произведения?
- Конечно, – у каждого паразита целый архив, – не понимая ещё, о чём речь, доложил цепень.
- А мог бы ты переправить всё это неопубликованное мне для последующего издания? – взял быка за рога Щюра.
Селитёр сообразил немедленно.
- Нет проблем, – он засуетился в голове Щюры, так что у того сразу зачесались уши, нос и подбородок. – С кого начнём?
- Начнём-ка мы с Александра Серафимовича, – Щюре было собственно всё равно, чьё неопубликованное творчество будет он выдавать за свои произведения, – потом можно потрясти Виталия Закруткина, Федора Абрамова, Константина Сергеенко, Федора Гладкова… и всех, кто у вас там есть…
Работа закипела. Селитёр диктовал, а Щюра одним пальцем забивал текст. Он одолел половину неопубликованного романа «Бетон», когда случайно из разговора с Миной не узнал о программе «Речевой блокнот». После того роман был завершён за три дня.
- Подкорректируешь мой новый роман? – подкатился Щюра к Мине.
- С каких это пор надо корректировать название? – подняла брови поэтесса. – Новый роман – это ведь новое название старого романа?
- Нет, это совершенно новый роман, – с покровительственным видом доложил Щюра.
Мина молча взяла флешку с романом и ушла к себе, закупив на Щюрины деньги пять бутылок водки для снятия напряжения от важной работы.
- Это стиль Александра Серафимовича! – пьяная Мина ворвалась в офис через два дня. – Это его роман!
- Кто тебе сказал об этом? – лениво поинтересовался главный записыватель.
- Я сама знаю!
- Ну и знай, но держи язык за зубами, если не хочешь лишиться этих зубов, – лениво проговорил депутат от коммунаров. – Отредактировала роман «Стальная река»?
- Да.
- Вот тебе ещё два романа, только не говори мне, что это произведения Федора Гладкова и Федора Абрамова…
Через месяц все типографии региона были завалены романами и стихотворными произведениями Щюры. На вопросы о вспышке творческой потенции Щюра отвечал уклончиво, но можно было понять, что почти всю свою творческую жизнь он писал исключительно «в стол», страшась строгого суда читателя и только перед уходом на пенсию отважился и решился.
О записывательских рекордах Щюры узнали в столице, и главный местечковый записыватель огрёб ещё одну литературную премию «Самый продуктивный записыватель».
А диктовки с селитёром продолжались.
Шараф Рашидов, как оказалось, имел богатый запас прозы и стихов кроме опубликованных при жизни. Щюра даже не позаботился порыться в интернете, а то бы обязательно раскопал отзыв на прозу Рашидова литературного критика Валентина Осоцкого: «Бригадно сработанная по методу хлопковых приписок». Отзыв был оглашён только после смерти Рашидова, развала СССР и КПСС.
Но именно на Рашидове Щюра и погорел.
Настоящие авторы монументальных произведений Рашидова узнали в произведениях Щюры, которые хлопотливая Мина, не задумываясь, выкладывала в интернет, свои творческие потуги, которые они продавали всесильному первому секретарю компартии Узбекистана.
Вслед за соавторами Рашидова подали голоса родственники покойных прозаиков и поэтов, неизданные произведения которых диктовал пронырливый селитёр Щюры.
Щюра был всенародно разоблачён, но скандала не случилось. Фиолет как всегда оказался на высоте, он виртуозно доказал, что на неопубликованные произведения Щюра вышел в астрале и будучи неопытным путешественником в астрале, принял чужие произведения за свои собственные.
После такого фиаско желудочным паразитам не было прощения. Щюра начал питаться исключительно чесноком и тыквенными семечками, каждый день утром натощак делал себе с помощью Мины и Мони мощную клизму.
По-видимому, последним погиб селитёр Васисуалий. Умирая, он пробрался в голову Щюры и мрачно заявил:
- Я-то паразитом после смерти стал, а ты, подлюга, по жизни паразит!
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 21 (679)
