Главный местечковый записыватель Щюра был наверху блаженства: одна из региональных газет напечатала опровержение материалов, опубликованных ранее, – оскорбляющих и унижающих достоинство и деловую репутацию депутата и научного сотрудника без научной степени.
Щюра с удовольствием вчитывался в газетные строки:
«Информация, помещённая в статье «Подонок» и имеющая следующее содержание: “…Умственно неполноценное существо, лишённое всяких понятий о нравственности и порядочности, прикрывающее своё моральное уродство профанацией творчества…” решением суда считается не достоверной. Главный записыватель Щюра является полноценной личностью, преисполненной моральными, духовными и интеллектуальными качествами. Эта духовно прекрасная личность сияет светом истинного творчества».
Щюра читал вслух и чувствовал на себе восторженные взгляды своих подчинённых друзей Мони и Мины, находящихся в счастливом состоянии подпития.
– Так им и надо! – рявкнул Моня.
– Неповадно будет! – взвизгнула Мина. – На кого в суд теперь будем подавать?
– Я пока решил приостановить судопроизводство против моих клеветников, – задумчиво произнёс Щюра, – овчинка выделки не стоит…
– Не скажи, – Мину пьяно качнуло вперёд – ты с одного только пенсионера-писаки, хоть он и правду писал, слупил почти сто тысяч тугриков…
– Он платил мне больше двух лет, – пожал плечами Щюра, – мне эти четыре тысячи в месяц не делали погоды…
– А какая у него пенсия? – неожиданно заинтересовался Моня.
– Вероятно, тысяч восемь, ведь у него забирали половину, – пожал жирными плечами поэт-переводчик.
– И ты оставлял человека жить на четыре тысячи в месяц? – Моня даже раскраснелся от волнения.
– Я бы с удовольствием оставил его без копейки, – рассмеялся Щюра. Через мгновение смеялись уже все трое поэтов.
Вечер был чудесным – когда закончилась водка, Щюра достал запасы коньяка.
Достоинств этого напитка никто оценить не мог, – главное, что в нём было 40 градусов…
Утром следующего дня Щюру пригласил к себе Белый Зуб.
Встреча проходила в кабинете Белого Зуба, но это не убавило задушевности. Друзья крепко обнялись, словно не виделись много лет. Так было всегда.
– Готовься к выборам, – прошептал Белый Зуб на жирное ухо Щюры.
– Какие выборы? – удивился главный записыватель, ставший коммунаром и депутатом в прошлом году.
– Надо расти, – мудро улыбнулся Белый Зуб, – и я тебе помогу в этом.
– А выберут-то точно? – немного отстранился Щюра, чтобы посмотреть в лживое лицо Белого Зуба.
– Непременно, – заверил высокопоставленный дружок.
Друзья расцепились из своих объятий и разошлись по местам – Белый Зуб сел во главе стола, Щюра – на просительском месте.
Белый Зуб сиял своей фирменной лучистой улыбкой, а Щюра ёрзал на своём стуле, собираясь с мыслями.
– А можно вместе со мной выставить кандидатами сына и дочь?
Улыбка Белого Зуба погасла.
– От какой партии?
– От коммунаров, – забубнил Щюра, – они сегодня же пойдут и вступят в Компартию…
– Я не знаю, – в растерянности проговорил Белый Зуб.
– Это по закону запрещено? – напрягся узко известный переводчик никому не нужных стихов.
– Не запрещено, – вынужден был признаться преданный дружок.
– А раз не запрещено, – вскочил со стула Щюра, – то давай выставлять кандидатуры моей жены, жены сына и мужа дочери… А то ведь плохо получается: муж – депутат, а жена – безработная…
– Так не принято, чтобы целыми семьями баллотироваться! – возмутился традиционалист Белый Зуб.
– Было не принято, а мы возьмём и примем, – оживлённо жестикулируя, доказывал Щюра. – Теперь в законодательных органах будет не партийность, а семейственность… Чья семья сильнее и многочисленнее, та и диктует свои условия жизни… Вот тебе и общенациональная идея: семья – во главе угла… Поэтому нам надо с тобой всю мою родову на выборы запустить. Тётю Зину, тетю Мотю, дядю Яшу… Всего полтора десятка родовы… А может, и чуток поболее… Все будут вступать в Компартию, если можно, и если коммунары их выдвинут по одномандатным округам…
– С этим проблем нет, – Белый Зуб задумчиво нахмурил свой обычно гладенький лобик. – Они даже рады будут такому количеству новых членов… И с выдвижением проблем не будет – с коммунарами у меня всё на мази…
Для всей семьи Щюры и его родовы предвыборный штаб был один – в него входили и его возглавляли Моня и Мина. Они писали предвыборные программы кандидатов с учётом их реальных пожеланий и наклонностей.
В программе тёти Моти доминировала свобода предпринимательской деятельности пенсионеров: свободная торговля семечками, «колёсами» и палёным бухлом – в программе это называлось «торговля традиционными товарами народного потребления городских окраин».
Средства на предвыборную агитацию и пропаганду Щюре, его семье и родове с помощью Белого Зуба были выделены из бюджета и проходили по отчётности как «поддержка местной культуры». Большая часть средств сразу же была украдена Щюрой, а на оставшиеся деньги напечатаны листовки, в которые тетя Мотя заворачивала семечки, перед этим ухватисто закупленные в сетевом гипермаркете.
При каждой продаже эта предприимчивая женщина уверяла своих клиентов, что в случае её прохождения в депутаты все товары станут продаваться на 10% дешевле.
– Это моё предвыборное обещание, – повторяла она всем торчкам, приобретающим у неё водку и таблетки. – Как изберусь, всё подешевеет!
Дядя Яша устраивал предвыборные встречи, на которых рассказывал, как он сделал из своего сына Дмитрия человека.
Дима родился в Семипалатинске через пару лет после начала испытаний ядерного оружия. Ноги у него росли из плеч, а руки – из ягодиц.
– Но какой умница был – вы не представляете! – умилялся дядя Яша. – В пять лет уже писал доносы на соседей.
Сам Дима присутствовал на этих встречах. У него были длинные руки и короткие ноги, ставшие таковыми в результате долгих тренировок.
– На руках он ходил, а ногами писал доносы, – с восторгом рассказывал дядя Яша, – и к школе руки стали ногами, а ноги руками…
Щюрина предвыборная программа проходила вяло. Из-за разоблачений Щюры графоманами-писателями и журналистами жёлтой образ руководителя местечковым отделением союза записывателей был развенчан до невозможности. Многие жители региона отрицательно отзывались о нём на опросах. Так что теперь Щюра позиционировал публично себя как научного сотрудника.
Щюра поднажал и выдал несколько статей, позорящих и хающих Россию и её общественный строй. Его положение в Компартии укрепилось настолько, что его включили в делегацию, направленную ЦК Компартии в КНДР.
Щюра блаженствовал – делегацию возили по колхозам и заводам, где гнули спины работяги. Он ощущал себя небожителем. Напившись и наевшись от пуза, записыватель писал идейно выдержанные стихи
В ходе пьянки компания записывателей была остановлена нарядом народной милиции, который посмел сделать замечание.
Корейские писатели и поэты немедленно показали свои удостоверения, после чего милиционеры ползали перед ними на коленях и умоляли простить и помиловать.
На прощание Щюра был награждён орденом Государственного флага.
Среди многочисленных подарков был богато вышитый иероглифами кисет с марихуаной и трубочкой для её курения, не запрещённого в стране победившего чучхе.
После возвращения на родину Щюра стал замкнуто-торжественным. Набравшись корейского опыта, он понял свою значимость и неповторимость. Все вокруг него – это обычное быдло. Все должны преклоняться перед великим записывателем. Эти чувства превосходства роились в сознании Щюры и прежде, но теперь они доминировали.
Так что когда Щюру, бредущего по улице в пьяном виде, остановил наряд полиции, он высокомерно осмотрел часовых правопорядка, набил трубочку травкой из кисета, закурил, а уже потом потребовал:
– На колени, скоты! Преклоняйтесь и славьте великого записывателя и благородного депутата!
Естественно, что кисет с марихуаной был изъят, составлен протокол и заведено уголовное дело, которое погасить удалось только Белому Зубу с большим трудом.
А погасить было необходимо, потому что сразу после осуждения Щюры наружу полезли бы его старые уголовные делишки, обман суда, а при пересмотре старых судебных дел пришлось бы возвращать деньги, с которыми Щюра не привык расставаться.
Но всё обошлось, и теперь семейство Щюры вместе с прочей родовой с нетерпением ждёт единого дня голосования, мечтая втиснуть свои жирные чресла в депутатские кресла.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 31 (690)
AST-NEWS.ru
Щюра с удовольствием вчитывался в газетные строки:
«Информация, помещённая в статье «Подонок» и имеющая следующее содержание: “…Умственно неполноценное существо, лишённое всяких понятий о нравственности и порядочности, прикрывающее своё моральное уродство профанацией творчества…” решением суда считается не достоверной. Главный записыватель Щюра является полноценной личностью, преисполненной моральными, духовными и интеллектуальными качествами. Эта духовно прекрасная личность сияет светом истинного творчества».
Щюра читал вслух и чувствовал на себе восторженные взгляды своих подчинённых друзей Мони и Мины, находящихся в счастливом состоянии подпития.
– Так им и надо! – рявкнул Моня.
– Неповадно будет! – взвизгнула Мина. – На кого в суд теперь будем подавать?
– Я пока решил приостановить судопроизводство против моих клеветников, – задумчиво произнёс Щюра, – овчинка выделки не стоит…
– Не скажи, – Мину пьяно качнуло вперёд – ты с одного только пенсионера-писаки, хоть он и правду писал, слупил почти сто тысяч тугриков…
– Он платил мне больше двух лет, – пожал плечами Щюра, – мне эти четыре тысячи в месяц не делали погоды…
– А какая у него пенсия? – неожиданно заинтересовался Моня.
– Вероятно, тысяч восемь, ведь у него забирали половину, – пожал жирными плечами поэт-переводчик.
– И ты оставлял человека жить на четыре тысячи в месяц? – Моня даже раскраснелся от волнения.
– Я бы с удовольствием оставил его без копейки, – рассмеялся Щюра. Через мгновение смеялись уже все трое поэтов.
Вечер был чудесным – когда закончилась водка, Щюра достал запасы коньяка.
Достоинств этого напитка никто оценить не мог, – главное, что в нём было 40 градусов…
Утром следующего дня Щюру пригласил к себе Белый Зуб.
Встреча проходила в кабинете Белого Зуба, но это не убавило задушевности. Друзья крепко обнялись, словно не виделись много лет. Так было всегда.
– Готовься к выборам, – прошептал Белый Зуб на жирное ухо Щюры.
– Какие выборы? – удивился главный записыватель, ставший коммунаром и депутатом в прошлом году.
– Надо расти, – мудро улыбнулся Белый Зуб, – и я тебе помогу в этом.
– А выберут-то точно? – немного отстранился Щюра, чтобы посмотреть в лживое лицо Белого Зуба.
– Непременно, – заверил высокопоставленный дружок.
Друзья расцепились из своих объятий и разошлись по местам – Белый Зуб сел во главе стола, Щюра – на просительском месте.
Белый Зуб сиял своей фирменной лучистой улыбкой, а Щюра ёрзал на своём стуле, собираясь с мыслями.
– А можно вместе со мной выставить кандидатами сына и дочь?
Улыбка Белого Зуба погасла.
– От какой партии?
– От коммунаров, – забубнил Щюра, – они сегодня же пойдут и вступят в Компартию…
– Я не знаю, – в растерянности проговорил Белый Зуб.
– Это по закону запрещено? – напрягся узко известный переводчик никому не нужных стихов.
– Не запрещено, – вынужден был признаться преданный дружок.
– А раз не запрещено, – вскочил со стула Щюра, – то давай выставлять кандидатуры моей жены, жены сына и мужа дочери… А то ведь плохо получается: муж – депутат, а жена – безработная…
– Так не принято, чтобы целыми семьями баллотироваться! – возмутился традиционалист Белый Зуб.
– Было не принято, а мы возьмём и примем, – оживлённо жестикулируя, доказывал Щюра. – Теперь в законодательных органах будет не партийность, а семейственность… Чья семья сильнее и многочисленнее, та и диктует свои условия жизни… Вот тебе и общенациональная идея: семья – во главе угла… Поэтому нам надо с тобой всю мою родову на выборы запустить. Тётю Зину, тетю Мотю, дядю Яшу… Всего полтора десятка родовы… А может, и чуток поболее… Все будут вступать в Компартию, если можно, и если коммунары их выдвинут по одномандатным округам…
– С этим проблем нет, – Белый Зуб задумчиво нахмурил свой обычно гладенький лобик. – Они даже рады будут такому количеству новых членов… И с выдвижением проблем не будет – с коммунарами у меня всё на мази…
Для всей семьи Щюры и его родовы предвыборный штаб был один – в него входили и его возглавляли Моня и Мина. Они писали предвыборные программы кандидатов с учётом их реальных пожеланий и наклонностей.
В программе тёти Моти доминировала свобода предпринимательской деятельности пенсионеров: свободная торговля семечками, «колёсами» и палёным бухлом – в программе это называлось «торговля традиционными товарами народного потребления городских окраин».
Средства на предвыборную агитацию и пропаганду Щюре, его семье и родове с помощью Белого Зуба были выделены из бюджета и проходили по отчётности как «поддержка местной культуры». Большая часть средств сразу же была украдена Щюрой, а на оставшиеся деньги напечатаны листовки, в которые тетя Мотя заворачивала семечки, перед этим ухватисто закупленные в сетевом гипермаркете.При каждой продаже эта предприимчивая женщина уверяла своих клиентов, что в случае её прохождения в депутаты все товары станут продаваться на 10% дешевле.
– Это моё предвыборное обещание, – повторяла она всем торчкам, приобретающим у неё водку и таблетки. – Как изберусь, всё подешевеет!
Дядя Яша устраивал предвыборные встречи, на которых рассказывал, как он сделал из своего сына Дмитрия человека.
Дима родился в Семипалатинске через пару лет после начала испытаний ядерного оружия. Ноги у него росли из плеч, а руки – из ягодиц.
– Но какой умница был – вы не представляете! – умилялся дядя Яша. – В пять лет уже писал доносы на соседей.
Сам Дима присутствовал на этих встречах. У него были длинные руки и короткие ноги, ставшие таковыми в результате долгих тренировок.
– На руках он ходил, а ногами писал доносы, – с восторгом рассказывал дядя Яша, – и к школе руки стали ногами, а ноги руками…
Щюрина предвыборная программа проходила вяло. Из-за разоблачений Щюры графоманами-писателями и журналистами жёлтой образ руководителя местечковым отделением союза записывателей был развенчан до невозможности. Многие жители региона отрицательно отзывались о нём на опросах. Так что теперь Щюра позиционировал публично себя как научного сотрудника.
Щюра поднажал и выдал несколько статей, позорящих и хающих Россию и её общественный строй. Его положение в Компартии укрепилось настолько, что его включили в делегацию, направленную ЦК Компартии в КНДР.
Щюра блаженствовал – делегацию возили по колхозам и заводам, где гнули спины работяги. Он ощущал себя небожителем. Напившись и наевшись от пуза, записыватель писал идейно выдержанные стихи
…КНДР пою в стихе,Апофеоз наступил, когда делегация посетила записывателей КНДР – толстых боровов, закатывающих глаза в восторге от собственного величия. Они очень понравились Щюре, а им понравился Щюра. Встреча плавно перешла в братание, а затем в душераздирающую пьянку. Начали с корейской рисовой водки, а потом из тайников появились виски, ром, текила и прочие напитки загнивающего империализма.
А в нём воспет Кореи сын –
Знаток учения чучхе
Великий Ким Чен Ын…
В ходе пьянки компания записывателей была остановлена нарядом народной милиции, который посмел сделать замечание.
Корейские писатели и поэты немедленно показали свои удостоверения, после чего милиционеры ползали перед ними на коленях и умоляли простить и помиловать.
На прощание Щюра был награждён орденом Государственного флага.
Среди многочисленных подарков был богато вышитый иероглифами кисет с марихуаной и трубочкой для её курения, не запрещённого в стране победившего чучхе.
После возвращения на родину Щюра стал замкнуто-торжественным. Набравшись корейского опыта, он понял свою значимость и неповторимость. Все вокруг него – это обычное быдло. Все должны преклоняться перед великим записывателем. Эти чувства превосходства роились в сознании Щюры и прежде, но теперь они доминировали.
Так что когда Щюру, бредущего по улице в пьяном виде, остановил наряд полиции, он высокомерно осмотрел часовых правопорядка, набил трубочку травкой из кисета, закурил, а уже потом потребовал:
– На колени, скоты! Преклоняйтесь и славьте великого записывателя и благородного депутата!
Естественно, что кисет с марихуаной был изъят, составлен протокол и заведено уголовное дело, которое погасить удалось только Белому Зубу с большим трудом.
А погасить было необходимо, потому что сразу после осуждения Щюры наружу полезли бы его старые уголовные делишки, обман суда, а при пересмотре старых судебных дел пришлось бы возвращать деньги, с которыми Щюра не привык расставаться.
Но всё обошлось, и теперь семейство Щюры вместе с прочей родовой с нетерпением ждёт единого дня голосования, мечтая втиснуть свои жирные чресла в депутатские кресла.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 31 (690)
