Главный местечковый записыватель Щюра чувствовал, что неизбежный финиш приближается.
Начиная со своего пятидесятилетия Щюра каждый год учинял собственный юбилей не в середине лета, когда родился, а глубокой осенью, когда можно было согнать в концертный зал студентов, пребывавших летом на каникулах, а также в надежде на благосклонное внимание чиновников и организацию ими несуществующего «общественного признания».
На шестидесятилетие можно было продолжить традицию, но против восстали друзья-подчинённые Моня и Мина.
– Это профанация самой идеи юбилея! – кричала как всегда не совсем трезвая Мина. – Юбилей должен состояться в день шестидесятилетия!
И этот день наступил.
Утром Щюра очнулся на полу своей кухни. Он с трудом поднялся, незамедлительно налил из початой бутылки дагестанского коньяка полстакана жидкости цвета спитого чая и выпил.
Стало лучше, но не совсем.
Его ещё никто не поздравил. Мина и Моня, вероятнее всего, отлёживаются после вчерашнего, но почему молчит друг ситный Белый Зуб?
В этот самый момент зазвонил сотовый.
– Может, всё-таки устроим юбилей осенью? – услышал Щюра голос дружка. – С днём рождёнья, милый, – перешёл Белый Зуб на интимный шёпот. – Подарок вручу на сцене… Целую…
Дома Щюре делать было нечего – домашние его не переносили, а он всего лишь отвечал взаимностью.
На улице никто не поздоровался с Щюрой, хотя коммунары в своём печатном органе и на сайте заранее оповестили общественность о важном культурном событии и надвигающихся в связи с ним торжествах.
«Быдло, – полезли мрачные мысли, – и ради них я стараюсь…»
Потом Щюра вспомнил, что старался в последние двадцать лет только в выкачивании денег из бюджета в свои карманы и в пьянстве, как единственной отдушине в своей беспросветной подловатой жизни.
В офисе Щюру поджидали жаждущие опохмела Мина и Моня.
– Пить нельзя! – распорядился Щюра и совершенно непоследовательно достал из своего портфеля бутылку водки. – Только чтобы придти в себя…
Бутылка опустела моментально.
– Где члены? – язвительно поинтересовался Щюра. – Вы одни меня будете поздравлять и читать стихи в мою честь?
– Они подойдут в концертный зал, – доложила Мина, гипнотизируя то портфель Щюры, где, вероятно, ждала своего часа ещё одна бутылка, то самого Щюру, – туда же должно подойти руководство обкома коммунаров…
– Ну, что – ещё по чуть-чуть? – нарочито бодрым тоном предложил Моня.
Отказаться никто не мог.
К концертному залу поэтическая троица подошла, взявшись под руки, чтобы не так штормило.
Их встретила напуганная директриса.
– Никого ещё нет…
– Посещаемость культурных мероприятий целиком лежит на вашей ответственности, – обрезала дальнейшие объяснения Мина, – Мы берём дело в свои руки. Можете не волноваться.
На горизонте появились руководители обкома компартии во главе с первым секретарём.
– Мы взяли с собой оператора с видеокамерой, – успокоил секретарь Щюру. – Снимать будет выступающих, а при монтаже вставит запись полного зала… Выложим на сайте – всё будет в лучшем виде… После концерта добро пожаловать к нам в обком… Столы уже накрыты… Отметим юбилей как полагается…
Потихоньку подтягивались члены-записыватели.
Белый Зуб прибыл в сопровождении нескольких секретарш.
Начали торжество при пустом зале, который был погружен во тьму.
Сначала на сцену вышла Мина и долго убеждала пустой зал, что Щюра – самородок и гений, дарованный региону и стране свыше.
– Наше поколение ещё не в силах по достоинству оценить этот дар небес, – говорила Мина, не веря самой себе. – Так было с Шекспиром – самоучка-драматург раскрылся человечеству через века после своей кончины… Я верю. Что так будет и с нашим юбиляром…
Затем на сцену по одному выходили записыватели и тусклыми голосами читали свои никудышние стихи…
Когда на сцену выскочил Белый Зуб, Щюра напрягся – ему было обещано звание Заслуженного работника культуры. Но Белый Зуб обманул ожидания главного записывателя, вручив какой-то беспонтовый диплом.
– Ты же обещал ЗАСРАКа, – тихо прошипел Щюра, вяло отвечая на щедрые рукопожатия.
– Ты же не работал в культуре, – также прошипел Белый Зуб.
– Я же научным сотрудником числюсь, – ты сам меня и пристроил, – Щюра был обижен не на шутку, – а как со званием Народный записыватель?
– Нет у нас такого звания, – нервно огрызнулся Белый Зуб, – я вообще скоро в Москву съеду… Или в Санкт-Петербург.
Юбилей явно не задался.
На сцену вышли коммунары и, начав с поздравления своего однопартийца Щюры, закончили грозным обвинением «антинародного режима».
Юбилей прикрыли две уборщицы, включив свет в пустом зале.
– Концертный зал закрывается, – закричала одна из них, – юбилей срочно переносится на улицу. Там вас хотя бы комары будут слышать и видеть…
На этом публичная часть закончилась. Широко неизвестный записыватель сполна ощутил всенародную любовь.
Первый секретарь пригласил всех желающих в обком.
Моня и Мина неожиданно отказались. Пользуясь отсутствием зрителей и темнотой зала, они не раз приложились к бутылкам, припасённым для записывателей-париев, и под действием фальсифицированного алкоголя воспылали друг ко другу нежными чувствами.
Белому Зубу вообще не пристало якшаться с коммунарами.
Отказались ехать и все записыватели, опасливо чувствуя себя лишними в коммунарской компании.
– Поехали к нам, – предложил первый секретарь, небрежно взмахнув правой рукой, на которой Щюра заметил золотую печатку с серпом и молотом из платины.
Подъехал микроавтобус, куда поместились все желающие.
– Поехали, – распорядился первый секретарь, сидевший напротив Щюры, сжатого по бокам здоровыми молодыми коммунарами, которых он никогда до этого не видел.
– На пенсию вышел и решил нас кинуть? – неожиданно строго вопросил первый секретарь.
– Я никого не кидаю и не думал кидать, – пожал плечами главный записыватель, между прочим, действительно подумывающий о том, чтобы выйти из рядов коммунаров.
– Думаешь, мы не видели, как ты шептался на сцене со своим Белым Зубом? – ехидно ухмыльнулся первый секретарь и, не размахиваясь, резко ударил главного записывателя в лоб.
По лицу депутата и фиктивного научного сотрудника потекла кровь.
– Вломите этой падлюке и выкиньте на улицу, – распорядился первый секретарь, теряя всякий интерес к персоне юбиляра…
Когда Щюра очнулся, вокруг царила ночь, которую строго фиксировали уличные фонари своим призрачным жёлтым светом.
– Смотри, он жив, – услышал главный записыватель женский голос.
Над ним заботливо склонились мужчина и женщина.
– Мы вызвали «Скорую помощь», – заговорил мужчина, – Скоро будет… Что с вами случилось?
– Меня коммунары избили! – попытался выкрикнуть Щюра, но получилось тихо и прерывисто.
В «Скорой помощи» Щюра тоже говорил о зверстве коммунаров, избивших его на юбилей.
– Мне сегодня исполнилось шестьдесят лет, – горделиво заявил Щюра, пытаясь улыбнуться. Никто из экипажа «Скорой помощи» комментировать это заявления не стал. Только шофёр, недавно бросивший пить, пробормотал что-то о том, что пить надо меньше.
В больнице Щюре наложили швы и подключили его к капельнице.
– Недельки две придётся полежать, – объявил лечащий врач.
Утром Щюру навестила полиция.
Щюрино заявление о том, что его избили коммунары, не подтвердилось. Первого секретаря вообще не могло быть на юбилейном торжестве в концертном зале, потому что он был тамадой на партийной свадьбе одного из членов бюро обкома.
Вообще избиение Щюры вызывало немалый интерес полиции. Все материальные ценности, бывшие при Щюре, остались в целости и сохранности – дорогой сотовый, немалые деньги, ценные подарки.
– Что же – мне приснилось, что меня избили? – негодовал Щюра на бездействие полиции, и так подгоняемой влиятельным Белым Зубом.
По подсказке нетрезвой умницы Мины провели биллинг – определение местонахождения владельцев сотовых телефонов в определённое время. Первый секретарь находился весь роковой вечер в ресторане «Адмирал Колчак», где и гуляла партийная свадьба.
Первой догадалась Мина.
– Это месть, – заявила она после очередного тоста за выздоровление главного записывателя. Друзья сидели вокруг кровати Щюры и пили виски, подаренный Щюре на юбилей. – Помните того москвича, которого вы избили в машине Мони? Он бился как рыба об лёд, пытаясь доказать вашу причастность к избиению, но так и отбыл восвояси с клеймом законченного придурка, алкаша и клеветника… Это его месть. Он оказался не таким придурком, как вы его рисовали. Я удивлюсь, если всё закончится на этом…
Щюра только отмахнулся. Он был уверен, что только он мог безнаказанно избивать людей.
Он ошибался.
Через две недели после выхода из больницы его нашли без сознания недалеко от офиса записывателей. Оказалось, что Щюра сильно ударился о фонарный столб.
Ещё через месяц Щюру, возвращающегося вечером из офиса домой, избили хулиганы. Негодяи сбили депутата с ног, а потом долго охаживали толстого старика ногами.
После этого Щюре стало по-настоящему страшно.
Ведь он знал по себе, что пределов человеческой подлости и жестокости нет.
Тем паче таковых пределов нет, когда щюрина рожа сама просится на кулак.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 27 (686)
AST-NEWS.ru
Начиная со своего пятидесятилетия Щюра каждый год учинял собственный юбилей не в середине лета, когда родился, а глубокой осенью, когда можно было согнать в концертный зал студентов, пребывавших летом на каникулах, а также в надежде на благосклонное внимание чиновников и организацию ими несуществующего «общественного признания».
На шестидесятилетие можно было продолжить традицию, но против восстали друзья-подчинённые Моня и Мина.
– Это профанация самой идеи юбилея! – кричала как всегда не совсем трезвая Мина. – Юбилей должен состояться в день шестидесятилетия!
И этот день наступил.
Утром Щюра очнулся на полу своей кухни. Он с трудом поднялся, незамедлительно налил из початой бутылки дагестанского коньяка полстакана жидкости цвета спитого чая и выпил.
Стало лучше, но не совсем.
Его ещё никто не поздравил. Мина и Моня, вероятнее всего, отлёживаются после вчерашнего, но почему молчит друг ситный Белый Зуб?
В этот самый момент зазвонил сотовый.
– Может, всё-таки устроим юбилей осенью? – услышал Щюра голос дружка. – С днём рождёнья, милый, – перешёл Белый Зуб на интимный шёпот. – Подарок вручу на сцене… Целую…
Дома Щюре делать было нечего – домашние его не переносили, а он всего лишь отвечал взаимностью.
На улице никто не поздоровался с Щюрой, хотя коммунары в своём печатном органе и на сайте заранее оповестили общественность о важном культурном событии и надвигающихся в связи с ним торжествах.
«Быдло, – полезли мрачные мысли, – и ради них я стараюсь…»
Потом Щюра вспомнил, что старался в последние двадцать лет только в выкачивании денег из бюджета в свои карманы и в пьянстве, как единственной отдушине в своей беспросветной подловатой жизни.
В офисе Щюру поджидали жаждущие опохмела Мина и Моня.
– Пить нельзя! – распорядился Щюра и совершенно непоследовательно достал из своего портфеля бутылку водки. – Только чтобы придти в себя…
Бутылка опустела моментально.
– Где члены? – язвительно поинтересовался Щюра. – Вы одни меня будете поздравлять и читать стихи в мою честь?
– Они подойдут в концертный зал, – доложила Мина, гипнотизируя то портфель Щюры, где, вероятно, ждала своего часа ещё одна бутылка, то самого Щюру, – туда же должно подойти руководство обкома коммунаров…
– Ну, что – ещё по чуть-чуть? – нарочито бодрым тоном предложил Моня.
Отказаться никто не мог.
К концертному залу поэтическая троица подошла, взявшись под руки, чтобы не так штормило.
Их встретила напуганная директриса.
– Никого ещё нет…
– Посещаемость культурных мероприятий целиком лежит на вашей ответственности, – обрезала дальнейшие объяснения Мина, – Мы берём дело в свои руки. Можете не волноваться.
На горизонте появились руководители обкома компартии во главе с первым секретарём.
– Мы взяли с собой оператора с видеокамерой, – успокоил секретарь Щюру. – Снимать будет выступающих, а при монтаже вставит запись полного зала… Выложим на сайте – всё будет в лучшем виде… После концерта добро пожаловать к нам в обком… Столы уже накрыты… Отметим юбилей как полагается…
Потихоньку подтягивались члены-записыватели.
Белый Зуб прибыл в сопровождении нескольких секретарш.
Начали торжество при пустом зале, который был погружен во тьму.
Сначала на сцену вышла Мина и долго убеждала пустой зал, что Щюра – самородок и гений, дарованный региону и стране свыше.
– Наше поколение ещё не в силах по достоинству оценить этот дар небес, – говорила Мина, не веря самой себе. – Так было с Шекспиром – самоучка-драматург раскрылся человечеству через века после своей кончины… Я верю. Что так будет и с нашим юбиляром…
Затем на сцену по одному выходили записыватели и тусклыми голосами читали свои никудышние стихи…
Когда на сцену выскочил Белый Зуб, Щюра напрягся – ему было обещано звание Заслуженного работника культуры. Но Белый Зуб обманул ожидания главного записывателя, вручив какой-то беспонтовый диплом.
– Ты же обещал ЗАСРАКа, – тихо прошипел Щюра, вяло отвечая на щедрые рукопожатия.
– Ты же не работал в культуре, – также прошипел Белый Зуб.
– Я же научным сотрудником числюсь, – ты сам меня и пристроил, – Щюра был обижен не на шутку, – а как со званием Народный записыватель?
– Нет у нас такого звания, – нервно огрызнулся Белый Зуб, – я вообще скоро в Москву съеду… Или в Санкт-Петербург.
Юбилей явно не задался.
На сцену вышли коммунары и, начав с поздравления своего однопартийца Щюры, закончили грозным обвинением «антинародного режима».
Юбилей прикрыли две уборщицы, включив свет в пустом зале.
– Концертный зал закрывается, – закричала одна из них, – юбилей срочно переносится на улицу. Там вас хотя бы комары будут слышать и видеть…
На этом публичная часть закончилась. Широко неизвестный записыватель сполна ощутил всенародную любовь.
Первый секретарь пригласил всех желающих в обком.
Моня и Мина неожиданно отказались. Пользуясь отсутствием зрителей и темнотой зала, они не раз приложились к бутылкам, припасённым для записывателей-париев, и под действием фальсифицированного алкоголя воспылали друг ко другу нежными чувствами.
Белому Зубу вообще не пристало якшаться с коммунарами.
Отказались ехать и все записыватели, опасливо чувствуя себя лишними в коммунарской компании.
– Поехали к нам, – предложил первый секретарь, небрежно взмахнув правой рукой, на которой Щюра заметил золотую печатку с серпом и молотом из платины.
Подъехал микроавтобус, куда поместились все желающие.
– Поехали, – распорядился первый секретарь, сидевший напротив Щюры, сжатого по бокам здоровыми молодыми коммунарами, которых он никогда до этого не видел.
– На пенсию вышел и решил нас кинуть? – неожиданно строго вопросил первый секретарь.
– Я никого не кидаю и не думал кидать, – пожал плечами главный записыватель, между прочим, действительно подумывающий о том, чтобы выйти из рядов коммунаров.
– Думаешь, мы не видели, как ты шептался на сцене со своим Белым Зубом? – ехидно ухмыльнулся первый секретарь и, не размахиваясь, резко ударил главного записывателя в лоб.
По лицу депутата и фиктивного научного сотрудника потекла кровь.
– Вломите этой падлюке и выкиньте на улицу, – распорядился первый секретарь, теряя всякий интерес к персоне юбиляра…
Когда Щюра очнулся, вокруг царила ночь, которую строго фиксировали уличные фонари своим призрачным жёлтым светом.
– Смотри, он жив, – услышал главный записыватель женский голос.
Над ним заботливо склонились мужчина и женщина.
– Мы вызвали «Скорую помощь», – заговорил мужчина, – Скоро будет… Что с вами случилось?
– Меня коммунары избили! – попытался выкрикнуть Щюра, но получилось тихо и прерывисто.
В «Скорой помощи» Щюра тоже говорил о зверстве коммунаров, избивших его на юбилей.
– Мне сегодня исполнилось шестьдесят лет, – горделиво заявил Щюра, пытаясь улыбнуться. Никто из экипажа «Скорой помощи» комментировать это заявления не стал. Только шофёр, недавно бросивший пить, пробормотал что-то о том, что пить надо меньше.
В больнице Щюре наложили швы и подключили его к капельнице.
– Недельки две придётся полежать, – объявил лечащий врач.
Утром Щюру навестила полиция.
Щюрино заявление о том, что его избили коммунары, не подтвердилось. Первого секретаря вообще не могло быть на юбилейном торжестве в концертном зале, потому что он был тамадой на партийной свадьбе одного из членов бюро обкома.
Вообще избиение Щюры вызывало немалый интерес полиции. Все материальные ценности, бывшие при Щюре, остались в целости и сохранности – дорогой сотовый, немалые деньги, ценные подарки.
– Что же – мне приснилось, что меня избили? – негодовал Щюра на бездействие полиции, и так подгоняемой влиятельным Белым Зубом.
По подсказке нетрезвой умницы Мины провели биллинг – определение местонахождения владельцев сотовых телефонов в определённое время. Первый секретарь находился весь роковой вечер в ресторане «Адмирал Колчак», где и гуляла партийная свадьба.
Первой догадалась Мина.
– Это месть, – заявила она после очередного тоста за выздоровление главного записывателя. Друзья сидели вокруг кровати Щюры и пили виски, подаренный Щюре на юбилей. – Помните того москвича, которого вы избили в машине Мони? Он бился как рыба об лёд, пытаясь доказать вашу причастность к избиению, но так и отбыл восвояси с клеймом законченного придурка, алкаша и клеветника… Это его месть. Он оказался не таким придурком, как вы его рисовали. Я удивлюсь, если всё закончится на этом…
Щюра только отмахнулся. Он был уверен, что только он мог безнаказанно избивать людей.
Он ошибался.
Через две недели после выхода из больницы его нашли без сознания недалеко от офиса записывателей. Оказалось, что Щюра сильно ударился о фонарный столб.
Ещё через месяц Щюру, возвращающегося вечером из офиса домой, избили хулиганы. Негодяи сбили депутата с ног, а потом долго охаживали толстого старика ногами.
После этого Щюре стало по-настоящему страшно.
Ведь он знал по себе, что пределов человеческой подлости и жестокости нет.
Тем паче таковых пределов нет, когда щюрина рожа сама просится на кулак.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 27 (686)
