Главный местечковый записыватель Щюра был фанатиком собственного обогащения. К такому выводу пришли Моня и Мина, случайно заведя по пьянке разговор о фанатизме религиозном и о фанатизме вообще.
– А ты мог бы пойти за свои убеждения на костёр? – спросила Мина Щюру, тщательно жующему копчёную колбасу с хлебом и запивающему эту спартанскую закуску водкой.
Щюра чуть не поперхнулся.
– Партия Ленина и Сталина осуждает костры инквизиции, – выдал Щюра, немного сориентировавшись в обстановке, – но лично я за свои коммунарские убеждения готов отдать жизнь…
– А как ты вообще схлестнулся с коммунарами на старости лет? – не отставала пьяненькая поэтесса.
– По велению сердца, – отвечал Щюра, не прерывая процесса пережёвывания. Он всегда производил пятьдесят жевательных движений перед тем, как проглотить пищу.
– Да какое сердце?! – неожиданно вспылила Мина, – Мальвина имеет влияние в местном обкоме Компартии. Он и продавил твоё срочное принятие в ряды коммунаров, а потом и небывалый карьерный рост… Где это видано, чтобы новичка сразу включали в партийный список, по которому он стопудово попадает в депутаты, а потом ставят его первым секретарём горкома…
– Я известный записыватель…
– Не смеши меня! – Мина явно шла вразнос.
– Ребята, – по-медвежьи зашевелился Моня, до этого молча, но безо всякого одобрения наблюдавший за пикировкой своих собутыльников, – чего вы начали? Ладно бы в шутку, а вы уже всерьёз… Давайте лучше коньячка выпьем…
Моня действительно не любил скандалы. Моня никогда не ругался – если его чем-то расстраивали, он сразу бил так, чтобы второй удар был уже не нужен.
– Перед отпуском обязательно выпустим пару книжонок, устроим вечера, раздарим весь тираж как всегда, – задумчиво говорил Щюра, крутя в руках пустую стопку, – после этого пойду в отпуск…
– А куда? – вежливо поинтересовалась Мина, – на родину? На Украину?
– А меня туда не пускают, – гордо отрапортовал Щюра.
– Это за что же такая честь? – не без ехидства поинтересовалась Мина.
– Я целый цикл стихов про Украину написал, – как о чём-то совершенно обыденном поведал главный записыватель.
– Ты написал целый цикл?! – взвилась Мина. – И где же он?!
– В столе, – невозмутимо отвечал Щюра, – отшлифовать надо перед тем, как обнародовать…
– А как же об этом цикле в столе узнали на Украине?! – выходила из себя Мина.
– Все россияне, у которых фамилия заканчивается на «о», шпионят в пользу Украины, – не растерялся Щюра.
– Да брешешь ты всё! – окончательно вышла из себя Мина, вскакивая со своего места. – Да такое ничтожество как ты на Украине никто и не знает и знать не хочет, своим враньём о дутом величии ты добираешь авторитета и известности, которых у тебя никогда и не было!
В этот же момент вскочили и Моня с Щюрой. Зачем вскочил Щюра – непонятно, но Моня вскочил, чтобы наказать Мину. Бывший борец легонько махнул рукой, но Мина, несмотря на свои внушительные габариты, быстро присела, и удар пришёлся по толстой физиономии Щюры…
Главный записыватель очнулся на грязном каменном полу камеры. За решетками окон сияло солнце, но в помещении, где находился Щюра, было холодно и сыро. Щюре остро захотелось сразу и по-маленькому и по-большому, и он встал, чтобы найти туалет, и был немало удивлён тем, что был одет не в итальянские брюки и английскую рубашку навыпуск, а в какое-то дикое тряпье, пропахшее потом, мочой и кислятиной. Щюра ещё удивился тому, как легко он встал с пола, но удивление сменилось ужасом, – он понял, что превратился в стройную девушку. Чтобы окончательно убедиться в этом, достаточно было одной рукой пощупать между ног, а другой рукой провести по груди…
В этот момент в камеру ворвались несколько мужчин в средневековых одеждах, которые Щюра видел на художественных полотнах в картинных галереях и в исторических фильмах. Мужчины что-то быстро и яростно говорили на французском и английском языках, которых Щюра не понимал. Пришельцы пугали Щюру своими мечами, пиками и ожесточёнными выражениями грубых лиц.
– Чего такое? – поинтересовался главный записыватель, – чего вы от меня хотите?
В ответ мужики ещё сильнее кричали. Среди многих слов выделялось слово «Жанна».
– Я не Жанна! – кричал в ответ Щюра, неожиданно сообразивший, куда он попал и в чьё девичье тело, которое в данный момент совершенно не волновало его. – Нет! Я не Жанна! Отпустите меня!
Щюру никто не слушал. Его, похотливо подхватывая и пощупывая, вытащили на свежий воздух. Никто не пытался навести порядок. Щюру в виде Жанны д’Арк тащили на площадь, дышащую ненавистью, жаждой насилия и немотивированного зверства.
Монах что-то мрачно бормотал, осеняя Жанну крестом, палач, туповато ухмыляясь, рассматривал несчастную.
Когда монах замолчал, безнадежно махнув крестом, чей-то начальственный голос отдал непонятный для Щюры приказ, и палач пошёл вокруг места казни, поджигая факелом хворост в самом низу.
Огонь поднялся к Щюре стремительно, словно тоже ненавидел его.
Когда жар ударил в лицо, а одежда Жанны, задымившись, вспыхнула как клочок бумаги, Щюра почувствовал, что снова обделался по полной программе, а потом потерял сознание…
Щюра очнулся в своём теле и одежде. Но тело его не только бодрствовало, но ещё и говорило что-то на французском языке.
Оказалось, что Щюра сидит на своём месте за столом вместе с Моней и Миной, оживлённо общаясь с ними посредством Мины, владеющей в числе прочих и французским языком.
Мина как раз переводила.
– Жанна возмущается телом, которое ей досталось… Это тело всё время хочет водки и колбасы… Она молится, но молитвы бессильны перед дикой жаждой и голодом… Она вынуждена пить водку и жрать колбасу…
– Скажи ей, что я спас её от костра, – неожиданно заговорил Щюра, воспользовавшись тем, что душа Жанны борется с незнакомым ей чувством опьянения.
В этот момент Жанна почувствовала в теле ещё одну душу и предприняла попытку избавиться от неё.
– Скажи ей, что я хозяин этого тела! – закричал Щюра Мине. Та быстро, но с большим чувством обратилась к Жанне на французском. Завязался спор, который Мина не успевала переводить.
Только минут через пять Мина и гостья из пятнадцатого века замолчали.
– Она устала и хочет отдохнуть, – доложила Мина, – она ничего не имеет против тебя, только хочет научиться говорить и писать по-русски… Я ей, естественно, помогу… Так что горевать повода нет… В нашем полку прибыло!
– За Жанну д’Арк! – поднял тост Щюра – теперь ещё и с французского буду переводить!
Пьянка записывателей покатилась по накатанной колее – к полному отрубону.
AST-NEWS.ru
– А ты мог бы пойти за свои убеждения на костёр? – спросила Мина Щюру, тщательно жующему копчёную колбасу с хлебом и запивающему эту спартанскую закуску водкой.
Щюра чуть не поперхнулся.
– Партия Ленина и Сталина осуждает костры инквизиции, – выдал Щюра, немного сориентировавшись в обстановке, – но лично я за свои коммунарские убеждения готов отдать жизнь…
– А как ты вообще схлестнулся с коммунарами на старости лет? – не отставала пьяненькая поэтесса.
– По велению сердца, – отвечал Щюра, не прерывая процесса пережёвывания. Он всегда производил пятьдесят жевательных движений перед тем, как проглотить пищу.
– Да какое сердце?! – неожиданно вспылила Мина, – Мальвина имеет влияние в местном обкоме Компартии. Он и продавил твоё срочное принятие в ряды коммунаров, а потом и небывалый карьерный рост… Где это видано, чтобы новичка сразу включали в партийный список, по которому он стопудово попадает в депутаты, а потом ставят его первым секретарём горкома…
– Я известный записыватель…
– Не смеши меня! – Мина явно шла вразнос.
– Ребята, – по-медвежьи зашевелился Моня, до этого молча, но безо всякого одобрения наблюдавший за пикировкой своих собутыльников, – чего вы начали? Ладно бы в шутку, а вы уже всерьёз… Давайте лучше коньячка выпьем…
Моня действительно не любил скандалы. Моня никогда не ругался – если его чем-то расстраивали, он сразу бил так, чтобы второй удар был уже не нужен.
Щюра и Мина начали покорно пить коньяк, чтобы не нервировать Моню.Вечер вошёл в спокойное русло. Поговорили о погоде, тарифах и ценах, будущих никому не нужных книгах местечкового отделения…
– Перед отпуском обязательно выпустим пару книжонок, устроим вечера, раздарим весь тираж как всегда, – задумчиво говорил Щюра, крутя в руках пустую стопку, – после этого пойду в отпуск…
– А куда? – вежливо поинтересовалась Мина, – на родину? На Украину?
– А меня туда не пускают, – гордо отрапортовал Щюра.
– Это за что же такая честь? – не без ехидства поинтересовалась Мина.
– Я целый цикл стихов про Украину написал, – как о чём-то совершенно обыденном поведал главный записыватель.
– Ты написал целый цикл?! – взвилась Мина. – И где же он?!
– В столе, – невозмутимо отвечал Щюра, – отшлифовать надо перед тем, как обнародовать…
– А как же об этом цикле в столе узнали на Украине?! – выходила из себя Мина.
– Все россияне, у которых фамилия заканчивается на «о», шпионят в пользу Украины, – не растерялся Щюра.
– Да брешешь ты всё! – окончательно вышла из себя Мина, вскакивая со своего места. – Да такое ничтожество как ты на Украине никто и не знает и знать не хочет, своим враньём о дутом величии ты добираешь авторитета и известности, которых у тебя никогда и не было!
В этот же момент вскочили и Моня с Щюрой. Зачем вскочил Щюра – непонятно, но Моня вскочил, чтобы наказать Мину. Бывший борец легонько махнул рукой, но Мина, несмотря на свои внушительные габариты, быстро присела, и удар пришёлся по толстой физиономии Щюры…
Главный записыватель очнулся на грязном каменном полу камеры. За решетками окон сияло солнце, но в помещении, где находился Щюра, было холодно и сыро. Щюре остро захотелось сразу и по-маленькому и по-большому, и он встал, чтобы найти туалет, и был немало удивлён тем, что был одет не в итальянские брюки и английскую рубашку навыпуск, а в какое-то дикое тряпье, пропахшее потом, мочой и кислятиной. Щюра ещё удивился тому, как легко он встал с пола, но удивление сменилось ужасом, – он понял, что превратился в стройную девушку. Чтобы окончательно убедиться в этом, достаточно было одной рукой пощупать между ног, а другой рукой провести по груди…
В этот момент в камеру ворвались несколько мужчин в средневековых одеждах, которые Щюра видел на художественных полотнах в картинных галереях и в исторических фильмах. Мужчины что-то быстро и яростно говорили на французском и английском языках, которых Щюра не понимал. Пришельцы пугали Щюру своими мечами, пиками и ожесточёнными выражениями грубых лиц.
– Чего такое? – поинтересовался главный записыватель, – чего вы от меня хотите?
В ответ мужики ещё сильнее кричали. Среди многих слов выделялось слово «Жанна».
– Я не Жанна! – кричал в ответ Щюра, неожиданно сообразивший, куда он попал и в чьё девичье тело, которое в данный момент совершенно не волновало его. – Нет! Я не Жанна! Отпустите меня!
Щюру никто не слушал. Его, похотливо подхватывая и пощупывая, вытащили на свежий воздух. Никто не пытался навести порядок. Щюру в виде Жанны д’Арк тащили на площадь, дышащую ненавистью, жаждой насилия и немотивированного зверства.
Щюра, поняв, к чему идёт дело, просто дико вопил тоненьким голоском, а когда увидел посреди площади громадную кучу поленьев и хвороста, произвёл полную дефекацию, на что никто не обратил внимания, так как, судя по запаху, все вокруг занимались тем же из-за отсутствия туалетов.Щюру привязали к столбу, установленному посреди будущего кострища, нахлобучив на голову шутовской колпак. После этого все отступили от неё. Жанна-Щюра возвышалась над всей площадь. Перед ней внизу стоял лысый монах с крестом и палач с пылающим факелом.
Монах что-то мрачно бормотал, осеняя Жанну крестом, палач, туповато ухмыляясь, рассматривал несчастную.
Когда монах замолчал, безнадежно махнув крестом, чей-то начальственный голос отдал непонятный для Щюры приказ, и палач пошёл вокруг места казни, поджигая факелом хворост в самом низу.
Огонь поднялся к Щюре стремительно, словно тоже ненавидел его.
Когда жар ударил в лицо, а одежда Жанны, задымившись, вспыхнула как клочок бумаги, Щюра почувствовал, что снова обделался по полной программе, а потом потерял сознание…
Щюра очнулся в своём теле и одежде. Но тело его не только бодрствовало, но ещё и говорило что-то на французском языке.
Оказалось, что Щюра сидит на своём месте за столом вместе с Моней и Миной, оживлённо общаясь с ними посредством Мины, владеющей в числе прочих и французским языком.
Мина как раз переводила.
– Жанна возмущается телом, которое ей досталось… Это тело всё время хочет водки и колбасы… Она молится, но молитвы бессильны перед дикой жаждой и голодом… Она вынуждена пить водку и жрать колбасу…
– Скажи ей, что я спас её от костра, – неожиданно заговорил Щюра, воспользовавшись тем, что душа Жанны борется с незнакомым ей чувством опьянения.
В этот момент Жанна почувствовала в теле ещё одну душу и предприняла попытку избавиться от неё.
– Скажи ей, что я хозяин этого тела! – закричал Щюра Мине. Та быстро, но с большим чувством обратилась к Жанне на французском. Завязался спор, который Мина не успевала переводить.
Только минут через пять Мина и гостья из пятнадцатого века замолчали.
– Она устала и хочет отдохнуть, – доложила Мина, – она ничего не имеет против тебя, только хочет научиться говорить и писать по-русски… Я ей, естественно, помогу… Так что горевать повода нет… В нашем полку прибыло!
– За Жанну д’Арк! – поднял тост Щюра – теперь ещё и с французского буду переводить!
Пьянка записывателей покатилась по накатанной колее – к полному отрубону.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», №32 (742), 2017 г.
