Школа это громадный пласт в жизни человека. Десять лет дети изучают науки и получают знания в преломлении совершенно разных людей. Поэтому одни мальчики и девочки влюблены в историю, другие – ненавидят литературу вообще, а стихи – особенно, а третьи помнят алгебраические уравнения до старости. Счастливы те, кто встретил в школе умных и человечных учителей.
По улице Астрономическая, где стоял наш частный дом, утром и вечером проходил караван телег какой-то транспортной конторы. Утром извозчики были хмурые, вожжами они отбивались от мальчишек, желающих прокатиться на телегах, а вечером водители телег были в хорошем подпитии и относились вполне либерально к бесплатным пассажирам. От телег пахло рыбой, сеном и крепким куревом.
Чаще всего я проводил дни на маминой работе. В подвале бывшего Восточного банка было книгохранилище, и я сначала смотрел книги с картинками, а потом и читал, потому что читать научился до школы. Учила меня бабушка – мама отца.
И вот 2 сентября 1957 года (1 сентября выпало на воскресенье) я пошёл в свой первый класс в школе № 36. Сохранилась фотография: мальчик в школьной форме с фуражкой и ремнём поверх гимнастёрки стоит рядом с постаментом Ленина, от которого на фото видны только гипсовые ноги.
Около школы было хорошо – много празднично одетого народа, взрослых и детей.
А вот в школе мне не понравилось – пахло керосином, было душно. Мой 1 «г» класс располагался на первом этаже. Я уже не помню, как распределялись места. Мне кажется, что я подошел к третьей парте от доски, открыл крышку, которая была продолжением наклонной плоскости стола, сел и начал вынимать из портфеля чернильницу-непроливайку, перьевые ручки, тетрадки в линию. Мне стало неудобно сидеть, и я хотел чуть изменить положение тела, но ничего не получилось – я приклеился. Учительница как раз назвала мою фамилию, и я громко заявил:
– Я приклеился.
Оказывается, что приклеились все, но говорить об этом боялись. После моего заявления о безобразии с партой заголосил весь класс.
Я посмотрел на учительницу и увидел в её глазах ненависть.
После первого случая с прилипанием к непросохшей краске на парте я старался не давать поводов, но всё выходило само собою.
На классной стене напротив окон висело два портрета – Ленина и Сталина. Как-то на уроке учитель неожиданно спросила:
– А кто это на портретах у нас в классе?
Все молчали, потому что в этих случаях, как учили нас родители, можно было ляпнуть что-нибудь лишнее.
– Это, дети, дедушка Ленин и дедушка Сталин.
Тут все дети начали говорить, что знают и любят этих дедушек.
Буквально через неделю после этого прославления вождей я, зайдя в класс, заметил, что портрета Сталина нет.
Когда начался урок, я поднял руку и спросил учительницу:
– А где портрет дедушки Сталина?
Учительница не ответила.
После этого мне за поведение каждую неделю она выставляла двойки.
Я хорошо учился по математике, но пятёрок мне никогда не ставили. По физкультуре мне также ставили только двойки – я перенёс желтуху и не мог не только бегать, но и быстро ходить – начинало болеть в боку. На переменах я не бегал, но меня обвиняли в хулиганстве.
Мне неудобно было жаловаться на учительницу, и записям в дневнике верили и наказывали меня.
Была бы жива бабушка – она бы наверняка пошла в школу и выяснила, как именно хулиганит тихий болезненный мальчик. Но она умерла вскоре после начала моей учёбы.
Издевательства с двойками по поведению продолжались почти год, а потом как то резко прервались. Моё поведение нисколько не изменилось. Скорее всего, отъявленным хулиганом заинтересовался кто-нибудь из руководства школой. С двойками по поведению ученика надо было переводить в специальную школу, но моя успеваемость была на хорошем уровне, а в том, что я очень спокойный и тихий, можно было убедиться на перемене. Обычно я стоял у окна и поедал свой школьный обед – бутерброд с подсолённым маргарином.
У меня не было ни обиды, не озлобления. Я был маленьким и слабым, но уже успел потерять родного человека – бабушку, которая позаботилась крестить меня, водила по праздникам на причастие в храм Петра и Павла, научила читать, много ходила со мной в кино. Я понимал, что в мире существует несправедливость, с которой мне бороться не по силам. Значит, надо смириться и терпеть, замкнувшись в себе, что я и делал.
В первом классе нас приняли в октябрята, нацепив нам значки, в третьем классе – весной 1960 года наш класс приняли в пионеры.
Произошло это незабываемое событие на пыльном футбольном поле клуба имени Микояна.
Нас построили в пыли и по очереди завязали всем красные галстуки. Теперь эти галстуки стали элементом школьной формы.
В школе проводилась и антихристианская работа.
Каждое пасхальное воскресение проводился обязательный воскресник, – вместо того, чтобы катать с друзьями пасхальные яйца или ходить святить по соседям на улице, нас мальчиков и девочек заставляли чистить совковыми и штыковыми лопатами для взрослых шоссе по улице 1-ой Перевозная. Ничего не давая взамен, из нас, детей, неумело выкорчёвывали веру предков. Не знаю, как в других, а у меня эта атеистическая работа только укрепляла детскую веру в распятого Христа и моего небесного покровителя святого Николая.
Развлекали учеников школы концертами школьной самодеятельности с незатейливыми играми.
Была в ходу такая игра. Над сценой на ниточках вешали три печенья. Вызывались трое мальчиков. Кто из мальчиков съедал своё печенья быстрее, не притрагиваясь к нему руками, тот и выходил победителем, получая приз – печенье.
Отдушиной для нас, учеников школы № 36 были уличные игры. Мальчишки и девчонки учились этим играм без вмешательства взрослых. Альчики, чижик, лапта, маялка, обжогушки, штандр, гуси, коли, ножички – вот неполный перечень игр в которые мы играли, выветривая из себя нездоровый дух школы.
Кроме школы я посещал шахматный кружок в Дворце пионеров. Собственно я ходил в Дворец пионеров больше не из-за шахмат, хотя играть любил, а из-за самого здания Дворца – чудовищ у входа, статуй на крыше, широченной лестницы, ведущей на второй этаж. Я знал, что дворец пионеров построен до революции.
«Сейчас так никогда не построят, – думал я, не считая себя предателем своего времени, – Почему я не родился не через 33 года после революции, а за 33 года до неё?»
Было ли хоть что-то хорошее в мои первые четыре года учёбы? Единственное светлое пятно – это Люда Караваева. Мы не дружили, но я чувствовал, что она относится ко мне с симпатией. Остальные ученики, видя негатив ко мне со стороны учительницы, постоянно зло дразнили меня, при случае задирали.
На выпускных экзаменах я по всем предметам получил оценки выше, чем оценки, выставляемые мне Жигульской, так что это была моя маленькая месть.
То, что я описал, происходило в 1957-1961 годах.
Я думаю, что российские школьники XXI века уже не хлебнут того, что приходилось выносить ученикам тех лет.
Надеюсь, что коммунистическая система обучения и методы воспитания окончательно остались в прошлом.
AST-NEWS.ru
Первый раз в первый класс
Моё детство проходило на окраине Астрахани в посёлке Астраханского рыбоконсервного комбината, который своим гудком будил по утрам всех без разбора.По улице Астрономическая, где стоял наш частный дом, утром и вечером проходил караван телег какой-то транспортной конторы. Утром извозчики были хмурые, вожжами они отбивались от мальчишек, желающих прокатиться на телегах, а вечером водители телег были в хорошем подпитии и относились вполне либерально к бесплатным пассажирам. От телег пахло рыбой, сеном и крепким куревом.
Чаще всего я проводил дни на маминой работе. В подвале бывшего Восточного банка было книгохранилище, и я сначала смотрел книги с картинками, а потом и читал, потому что читать научился до школы. Учила меня бабушка – мама отца.
И вот 2 сентября 1957 года (1 сентября выпало на воскресенье) я пошёл в свой первый класс в школе № 36. Сохранилась фотография: мальчик в школьной форме с фуражкой и ремнём поверх гимнастёрки стоит рядом с постаментом Ленина, от которого на фото видны только гипсовые ноги.
Около школы было хорошо – много празднично одетого народа, взрослых и детей.
А вот в школе мне не понравилось – пахло керосином, было душно. Мой 1 «г» класс располагался на первом этаже. Я уже не помню, как распределялись места. Мне кажется, что я подошел к третьей парте от доски, открыл крышку, которая была продолжением наклонной плоскости стола, сел и начал вынимать из портфеля чернильницу-непроливайку, перьевые ручки, тетрадки в линию. Мне стало неудобно сидеть, и я хотел чуть изменить положение тела, но ничего не получилось – я приклеился. Учительница как раз назвала мою фамилию, и я громко заявил:
– Я приклеился.
Оказывается, что приклеились все, но говорить об этом боялись. После моего заявления о безобразии с партой заголосил весь класс.
Я посмотрел на учительницу и увидел в её глазах ненависть.
Учительница первая моя
О первом учителе должны сохраняться самые тёплые добрые воспоминания. У меня их не было. Ненависти не было – ненавидеть я так и не научился до старости. Было удивление, потом отстранённость. Все четыре года обучения в начальных классах под начальством Алевтины Евгеньевны Жигульской я старался как можно меньше обращаться к ней, тем более что она мне и не нравилась – маленькая полная женщина лет тридцати с сильно накрашенным ртом – вот портрет моей первой учительницы.После первого случая с прилипанием к непросохшей краске на парте я старался не давать поводов, но всё выходило само собою.
На классной стене напротив окон висело два портрета – Ленина и Сталина. Как-то на уроке учитель неожиданно спросила:
– А кто это на портретах у нас в классе?
Все молчали, потому что в этих случаях, как учили нас родители, можно было ляпнуть что-нибудь лишнее.
– Это, дети, дедушка Ленин и дедушка Сталин.
Тут все дети начали говорить, что знают и любят этих дедушек.
Буквально через неделю после этого прославления вождей я, зайдя в класс, заметил, что портрета Сталина нет.
Когда начался урок, я поднял руку и спросил учительницу:
– А где портрет дедушки Сталина?
Учительница не ответила.
После этого мне за поведение каждую неделю она выставляла двойки.
Я хорошо учился по математике, но пятёрок мне никогда не ставили. По физкультуре мне также ставили только двойки – я перенёс желтуху и не мог не только бегать, но и быстро ходить – начинало болеть в боку. На переменах я не бегал, но меня обвиняли в хулиганстве.
Мне неудобно было жаловаться на учительницу, и записям в дневнике верили и наказывали меня.
Была бы жива бабушка – она бы наверняка пошла в школу и выяснила, как именно хулиганит тихий болезненный мальчик. Но она умерла вскоре после начала моей учёбы.
Издевательства с двойками по поведению продолжались почти год, а потом как то резко прервались. Моё поведение нисколько не изменилось. Скорее всего, отъявленным хулиганом заинтересовался кто-нибудь из руководства школой. С двойками по поведению ученика надо было переводить в специальную школу, но моя успеваемость была на хорошем уровне, а в том, что я очень спокойный и тихий, можно было убедиться на перемене. Обычно я стоял у окна и поедал свой школьный обед – бутерброд с подсолённым маргарином.
У меня не было ни обиды, не озлобления. Я был маленьким и слабым, но уже успел потерять родного человека – бабушку, которая позаботилась крестить меня, водила по праздникам на причастие в храм Петра и Павла, научила читать, много ходила со мной в кино. Я понимал, что в мире существует несправедливость, с которой мне бороться не по силам. Значит, надо смириться и терпеть, замкнувшись в себе, что я и делал.
Внеклассная работа
Мне повезло. После того, как Хрущёв развенчал Сталина с его культом личности и лагерной системой, советская школа осталась без идеологической обработки, настроенной на возвеличивание и воспевание Вождя всех народов. Новой системы ещё не изобрели. Так что мы тихо-мирно читали стихи про Ленина, рассказы про Ленина, любовались на его портреты и гипсовый памятник.В первом классе нас приняли в октябрята, нацепив нам значки, в третьем классе – весной 1960 года наш класс приняли в пионеры.
Произошло это незабываемое событие на пыльном футбольном поле клуба имени Микояна.
Нас построили в пыли и по очереди завязали всем красные галстуки. Теперь эти галстуки стали элементом школьной формы.
В школе проводилась и антихристианская работа.
Каждое пасхальное воскресение проводился обязательный воскресник, – вместо того, чтобы катать с друзьями пасхальные яйца или ходить святить по соседям на улице, нас мальчиков и девочек заставляли чистить совковыми и штыковыми лопатами для взрослых шоссе по улице 1-ой Перевозная. Ничего не давая взамен, из нас, детей, неумело выкорчёвывали веру предков. Не знаю, как в других, а у меня эта атеистическая работа только укрепляла детскую веру в распятого Христа и моего небесного покровителя святого Николая.
Развлекали учеников школы концертами школьной самодеятельности с незатейливыми играми.
Была в ходу такая игра. Над сценой на ниточках вешали три печенья. Вызывались трое мальчиков. Кто из мальчиков съедал своё печенья быстрее, не притрагиваясь к нему руками, тот и выходил победителем, получая приз – печенье.
Отдушиной для нас, учеников школы № 36 были уличные игры. Мальчишки и девчонки учились этим играм без вмешательства взрослых. Альчики, чижик, лапта, маялка, обжогушки, штандр, гуси, коли, ножички – вот неполный перечень игр в которые мы играли, выветривая из себя нездоровый дух школы.
Кроме школы я посещал шахматный кружок в Дворце пионеров. Собственно я ходил в Дворец пионеров больше не из-за шахмат, хотя играть любил, а из-за самого здания Дворца – чудовищ у входа, статуй на крыше, широченной лестницы, ведущей на второй этаж. Я знал, что дворец пионеров построен до революции.
«Сейчас так никогда не построят, – думал я, не считая себя предателем своего времени, – Почему я не родился не через 33 года после революции, а за 33 года до неё?»
Было ли хоть что-то хорошее в мои первые четыре года учёбы? Единственное светлое пятно – это Люда Караваева. Мы не дружили, но я чувствовал, что она относится ко мне с симпатией. Остальные ученики, видя негатив ко мне со стороны учительницы, постоянно зло дразнили меня, при случае задирали.
Начальному образованию – конец!
Я был в восторге. С пятого класса у нас будет один классный руководитель – учитель-предметник и разные учителя по изучаемым предметам. Кошмар с первым учителем-врагом закончился.На выпускных экзаменах я по всем предметам получил оценки выше, чем оценки, выставляемые мне Жигульской, так что это была моя маленькая месть.
То, что я описал, происходило в 1957-1961 годах.
Я думаю, что российские школьники XXI века уже не хлебнут того, что приходилось выносить ученикам тех лет.
Надеюсь, что коммунистическая система обучения и методы воспитания окончательно остались в прошлом.
Николай Иванов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 33 (692)