Судебная практика последних 13 лет превращает институт залога в «вымирающую» меру пресечения. Чем же можно объяснить стойкую «нелюбовь» уважаемых российских судей к данной вполне действенной мере пресечения?
На мой взгляд правильный ответ дал еще в 2011 г. замглавы Совбеза России Дмитрий Анатольевич Медведев, который на тот момент был президентом России: «Считаю, что это набор неких стереотипов, которые присутствуют в уголовной практике, когда судьи боятся применять альтернативные меры пресечения, полагая, что нужно действовать, исходя из прежних жестких консервативных правил. Но иногда это происходит и по вполне очевидным причинам: иногда гораздо проще получить нужные показания, чем если лицо, совершившее экономическое преступление, пребывает под домашним арестом. Здесь есть опасность сговоров, о чем предупреждают прокуроры и следственные работники, но весь мир пользуется такого рода мерами пресечения и достаточно эффективно».
Имущественный залог может быть эффективнее иных мер пресечения, поскольку страх обвиняемого потерять большую сумму денег может оказаться сильнее, чем опасность содержания под стражей в нечеловеческих условиях. Находясь под такой угрозой, обвиняемые вынуждены соблюдать процессуальные обязанности.
Хотя в открытом доступе нет статистики нарушения обвиняемыми меры пресечения в виде залога, мне представляется, что такие факты единичны и, если это все-таки случается, ничто не мешает избрать более суровую меру пресечения, обратив одновременно сумму залога в доход госбюджета, в котором государство сегодня нуждается как никогда. Для пущей убедительности по тяжким и некоторым категориям особо тяжких преступлений можно одновременно использовать не только залог, но и запрет определенных действий (ст. 105.1 УПК РФ) или домашний арест (ст. 107 УПК РФ), чтобы следователь не переживал и не пересказывал в суде выписанные из УПК фразы: «обвиняемый может оказать давление… скрыться... продолжить… угрожать».
Но следователь к такому выбору, скорее всего, не стремится, потому что именно в тяжелых условиях следственного изолятора – тем более когда неторопливое досудебное производство ведется месяцами или даже годами – появляется хорошая возможность «дождаться» признательных показаний.
Обвинительные устремления правоохранителей вполне понятны, но не ясно, почему российские суды практически на 90% должны им в этом потворствовать?
В связи с этим, думается, настало время реального возрождения в России института ЗАЛОГА, как меры пресечения, иначе при нынешней динамике скоро забудется, что российский уголовно-правовой кодекс содержит столь важную и гуманную норму. То же самое относится и к использованию меры пресечения в виде ДОМАШНЕГО АРЕСТА. Для кардинального изменения практики необходим единственный «циркуляр» из Верховного Суда России, чтобы альтернативные меры пресечения обрели «вторую жизнь», а не ради галочки и в рамках избирательности следствия с молчаливого согласия суда…
Уверен, интересы предварительного следствия никоим образом не пострадают, если часть наших сограждан, имеющих статус подозреваемого/обвиняемого, именно, отмечу, не по насильственным преступлениям (в Госдуме рассматривается законопроект Верховного Суда о разграничении преступлений насильственного и ненасильственного характера), в досудебный период следствия будут находиться со своими семьями в нормальных условиях и соответственно защищать себя не из СИЗО - в позорных и унизительных условиях содержания (когда тебя уже считают преступником, и ты по сути отбываешь в СИЗО внесудебный срок, наплевав при этом на презумпцию невиновности и Конституцию России), а в человеческих условиях... Это и будет способствовать реализации важного принципа российского уголовного судопроизводства – уважения, чести и достоинства личности гражданина России.
Карен Григорян, астраханский общественный деятель, из СИЗО.
Ответ: Наличием таких вот общественных деятелей!