Главный местечковый записыватель Щюра пить в молчании не любил, но и слишком заумные разговоры не переваривал. Именно к подобным темам и скатывалась обычно Мина в состоянии подпития.
- В прошлой жизни мы могли быть рыбами, насекомыми, - рассуждала пьяненькая поэтесса, - поэтому надо стремиться с каждым разом улучшать перерождение, а не ухудшать.
- А как не ухудшать? – забеспокоился Моня, - бросать бухать надо?
- Начинать надо не с этого, - нервно оборвала большого лирика преданная всеми поэтесса, - необходимо творить добро везде, где можешь. Надо стараться сделать жизнь постоянным служением добру… А если мы и выпиваем, то вреда от этого никому нет!
- А я культуру укрепляю, - влез в разговор Щюра, - русский язык креплю.
- Без тебя бы всё пропало, - вздохнула Мина, - ты единственная опора и надежда.
- Я – широко известный, - главзапу нравилась эта тема, - у меня такой же орден есть как у Боярского… Только не пойму: за что ему-то орден этот дали?
Не отвечая на вопрос, Мина разлила водку и подняла тост:
- За то, чтобы нам в будущей жизни возродиться удачнее, чем сейчас!
- А чем тебе эта жизнь не нравится? – разгневался главзап, - чем плохо – пишем, издаём книги, радуем читателя.
- Никого мы не радуем своей писаниной, - с горечью возразила Мина, - для кого наши книжки издаются тиражами 100-200 экземпляров? Какую широкоизвестность можно заработать такими тиражами? Ах, я забыла, - у нас же появился новый публицист. Его последнюю книгу издали аж тиражом 250 экземпляров. Прошлую книгу тиражом 200 экземпляров он ещё не распродал. Так что теперь ему книжной торговлей лет пять надо будет заниматься. Зачем издаётся эта макулатура?
- Эта наша работа, - пробурчал Щюра, - да и записывателям приятно – на старости лет подержать свою книгу в руках. Так и умирать не страшно.
Ночью Щюре как на заказ снились страшные сны.
Вот он лежит в сарае в тёплой жиже, состоящей из навоза, грязи и остатков еды. Боров Щюра доволен: хозяйка, работающая на школьной кухне, принесла вкусный суп с пельменями, рисовую кашу и компот. Вываливая все эти ингредиенты, она почему-то грустно заявила:
«Может, у меня сегодня день рождения?» – промелькнуло в его сознании, погружающемся в здоровый сон.
Но долго спать борову Щюре не дали. Дверь сарая открыли, внутрь хлынул солнечный свет, венчающий тёмный силуэт здоровенного мужика, державшего в руках несколько ножей разного размера и конструкции. От мужика несло водкой.
Дальше ничего не было. После коронного удара забойщика боров Щюра перестал существовать как личность. Осталось только будущее вкуснющее сало, шпик или буженина.
Главзап очнулся в своей кровати мокрым от пота и с мыслью «за что?» Он утёрся полотенцем, висящим на спинке кровати, и уже минут через десять смотрел ещё один сон, охватывающий недолгую жизнь партийного активиста времён Сталина.
Активист, недавно ставший секретарём мелкого райкома ВКП(б), сидел в своём кабинете и со слезами умиления смотрел на портрет Иосифа Виссарионовича Сталина.
«Отец ты наш родной, вождь и учитель, - думал активист, тщательно подбирая свои мысли, потому что прочитал в одной старорежимной книжке, что есть люди, умеющие слушать всё, что творится в чужих головах, - я за тебя жизнь отдам, потому что только благодаря тебе у меня теперь наладилась жизнь и будет ещё лучше и почётнее. Я ведь на райкоме не остановлюсь. Мне надо дальше и выше – горком, крайком, а там и ЦК…»
Активист так расчувствовался, что с воодушевлением запел вполголоса:
- Наши песни распеваешь, контрик? – рявкнул один из незваных гостей, а другой быстро подскочил к активисту и очень экономным, но сильным ударом сбил его со стула.
- Ты разоблачён, гнида троцкистская, сейчас поедем в управление и подпишешь признание. Только это сможет тебя спасти.
Парочка выволокла активиста из райкома и бросила на заднее сиденье легковушки. Сами товарищи в галифе уселись рядом, зажав активиста между собой.
- Товарищи, вы ошибаетесь, - промямлил активист, - я – секретарь этого райкома партии. Партия не может ошибаться.
- Уже нет, - возразили ему, - вчера состоялось внеочередное заседание бюро райкома, на котором тебя исключили из стройных рядов верных ленинцев.
- Неправда, я вчера был допоздна, и никакого заседания не было…
Один из мужиков сноровисто ударил активиста локтём в лицо. Хрустнул сломанный нос. Хлынула кровь.
- Органы никогда не ошибаются и всегда правы, - поучительно произнёс один мужиков.
Машина между тем въехала через ворота с часовым во двор. Активиста подхватили с двух сторон, стремительно вознесли на второй этаж и втолкнули в неприметный кабинет.
Здесь активиста бросили на стул и начали кричать с двух сторон, добиваясь каких-то непонятных показаний.
- Товарища, я верный партиец с десятилетним стажем, - старался объясниться активист, - я стихи пишу, - и сразу начал декламировать:
- Вы культуру убиваете, изверги! – верещал активист.
Перед его внутренним взором вдруг возникло жирное усатое лицо далёкого потомка со значком триколора на лацкане пиджака. Сознание погасло.
Дознаватели склонились над свежим трупом.
- Немного перебрали, - огорчился один.
- Наш доктор на слабое сердце спишет, - успокоил второй…
Когда на вечернем застолье Щюра рассказал о своих реалистичных снах, Мина совершенно не удивилась.
- Подсознание тебе выдало небольшую информацию о твоих прежних перерождениях, чтобы ты понял необходимость творения добра и зарабатывания позитивной кармы, - объяснила всезнающая поэтесса, - но тебе определённо повезло с нынешним перерождением. Тебя никто не убивает и не пускает, к сожалению, под нож.
За это записыватели и выпили.
AST-NEWS.ru
- В прошлой жизни мы могли быть рыбами, насекомыми, - рассуждала пьяненькая поэтесса, - поэтому надо стремиться с каждым разом улучшать перерождение, а не ухудшать.
- А как не ухудшать? – забеспокоился Моня, - бросать бухать надо?
- Начинать надо не с этого, - нервно оборвала большого лирика преданная всеми поэтесса, - необходимо творить добро везде, где можешь. Надо стараться сделать жизнь постоянным служением добру… А если мы и выпиваем, то вреда от этого никому нет!
- А я культуру укрепляю, - влез в разговор Щюра, - русский язык креплю.
- Без тебя бы всё пропало, - вздохнула Мина, - ты единственная опора и надежда.
- Я – широко известный, - главзапу нравилась эта тема, - у меня такой же орден есть как у Боярского… Только не пойму: за что ему-то орден этот дали?
Не отвечая на вопрос, Мина разлила водку и подняла тост:
- За то, чтобы нам в будущей жизни возродиться удачнее, чем сейчас!
- А чем тебе эта жизнь не нравится? – разгневался главзап, - чем плохо – пишем, издаём книги, радуем читателя.
- Никого мы не радуем своей писаниной, - с горечью возразила Мина, - для кого наши книжки издаются тиражами 100-200 экземпляров? Какую широкоизвестность можно заработать такими тиражами? Ах, я забыла, - у нас же появился новый публицист. Его последнюю книгу издали аж тиражом 250 экземпляров. Прошлую книгу тиражом 200 экземпляров он ещё не распродал. Так что теперь ему книжной торговлей лет пять надо будет заниматься. Зачем издаётся эта макулатура?
- Эта наша работа, - пробурчал Щюра, - да и записывателям приятно – на старости лет подержать свою книгу в руках. Так и умирать не страшно.
Ночью Щюре как на заказ снились страшные сны.
Вот он лежит в сарае в тёплой жиже, состоящей из навоза, грязи и остатков еды. Боров Щюра доволен: хозяйка, работающая на школьной кухне, принесла вкусный суп с пельменями, рисовую кашу и компот. Вываливая все эти ингредиенты, она почему-то грустно заявила:
- Угощайся напоследок. Суп-то я сама хотела съесть, но раз такое дело – угощайся.Боров Щюра прекрасно понимал человеческую речь и разбирался в интонациях, но на этот раз смысл сказанного остался за пределами его понимания, тем более что мысли его были заняты повышением культуры животноводства.
«Может, у меня сегодня день рождения?» – промелькнуло в его сознании, погружающемся в здоровый сон.
Но долго спать борову Щюре не дали. Дверь сарая открыли, внутрь хлынул солнечный свет, венчающий тёмный силуэт здоровенного мужика, державшего в руках несколько ножей разного размера и конструкции. От мужика несло водкой.
- Но бойся, хрюш, резать по живому не буду. Один удар шилом в голову – и всё.«Как один удар? – забилось в сознании борова Щюры, - я только начинаю жить, у меня всё впереди. Что я делал не так? Почему меня безжалостно убивают?» А потом в уме появилось очень непонятное, но знакомое слово «реинкарнация».
Дальше ничего не было. После коронного удара забойщика боров Щюра перестал существовать как личность. Осталось только будущее вкуснющее сало, шпик или буженина.
Главзап очнулся в своей кровати мокрым от пота и с мыслью «за что?» Он утёрся полотенцем, висящим на спинке кровати, и уже минут через десять смотрел ещё один сон, охватывающий недолгую жизнь партийного активиста времён Сталина.
Активист, недавно ставший секретарём мелкого райкома ВКП(б), сидел в своём кабинете и со слезами умиления смотрел на портрет Иосифа Виссарионовича Сталина.
«Отец ты наш родной, вождь и учитель, - думал активист, тщательно подбирая свои мысли, потому что прочитал в одной старорежимной книжке, что есть люди, умеющие слушать всё, что творится в чужих головах, - я за тебя жизнь отдам, потому что только благодаря тебе у меня теперь наладилась жизнь и будет ещё лучше и почётнее. Я ведь на райкоме не остановлюсь. Мне надо дальше и выше – горком, крайком, а там и ЦК…»
Активист так расчувствовался, что с воодушевлением запел вполголоса:
Нам ли стоять на месте?
В своих дерзаниях всегда мы правы.
Труд наш есть дело чести,
Есть дело доблести и подвиг славы.
- Наши песни распеваешь, контрик? – рявкнул один из незваных гостей, а другой быстро подскочил к активисту и очень экономным, но сильным ударом сбил его со стула.
- Ты разоблачён, гнида троцкистская, сейчас поедем в управление и подпишешь признание. Только это сможет тебя спасти.
Парочка выволокла активиста из райкома и бросила на заднее сиденье легковушки. Сами товарищи в галифе уселись рядом, зажав активиста между собой.
- Товарищи, вы ошибаетесь, - промямлил активист, - я – секретарь этого райкома партии. Партия не может ошибаться.
- Уже нет, - возразили ему, - вчера состоялось внеочередное заседание бюро райкома, на котором тебя исключили из стройных рядов верных ленинцев.
- Неправда, я вчера был допоздна, и никакого заседания не было…
Один из мужиков сноровисто ударил активиста локтём в лицо. Хрустнул сломанный нос. Хлынула кровь.
- Органы никогда не ошибаются и всегда правы, - поучительно произнёс один мужиков.
Машина между тем въехала через ворота с часовым во двор. Активиста подхватили с двух сторон, стремительно вознесли на второй этаж и втолкнули в неприметный кабинет.
Здесь активиста бросили на стул и начали кричать с двух сторон, добиваясь каких-то непонятных показаний.
- Товарища, я верный партиец с десятилетним стажем, - старался объясниться активист, - я стихи пишу, - и сразу начал декламировать:
…Сталин – гордость, Сталин – слава.
Он спасёт от разных бед,
И советская держава
С ним пройдёт путём побед…
- Вы культуру убиваете, изверги! – верещал активист.
Перед его внутренним взором вдруг возникло жирное усатое лицо далёкого потомка со значком триколора на лацкане пиджака. Сознание погасло.
Дознаватели склонились над свежим трупом.
- Немного перебрали, - огорчился один.
- Наш доктор на слабое сердце спишет, - успокоил второй…
Когда на вечернем застолье Щюра рассказал о своих реалистичных снах, Мина совершенно не удивилась.
- Подсознание тебе выдало небольшую информацию о твоих прежних перерождениях, чтобы ты понял необходимость творения добра и зарабатывания позитивной кармы, - объяснила всезнающая поэтесса, - но тебе определённо повезло с нынешним перерождением. Тебя никто не убивает и не пускает, к сожалению, под нож.
За это записыватели и выпили.
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», №29 (789), 2018 г.
