Записки соучастника: Николай Егоркин, заслуженный работник культуры РФ, председатель ГТРК «ЛОТОС» 1989- 2004 гг.
Ободранный тросик на воротах телестудии со спусковым механизмом в виде подвязанных кирпича и фланца подтвердил робкое предположение, что моя карьера скользнула по горизонту. А может, и на полступеньки вниз. Хотя переход с должности заместителя в кресло самостоятельного руководителя вроде бы не подтверждал последнее.
Карьера - соблазнительная мечта, непредсказуемая, как судьба. Можешь всю жизнь молотить как лягушка молоко, а масла не собьёшь. А можешь плюнуть на все ожидания и проснуться знаменитым. Но, поскользнувшись на вершине, ты пролетаешь вниз знакомым маршрутом. Только быстро и очень больно. Но до этого мне было ещё целых четырнадцать долгих лет…
Глухой удар кирпича об асфальт и жалобный звон стального кольца открыли мою вахту председателя комитета по телевидению и радиовещанию Астраханского облисполкома. Впечатление от спускового устройства на воротах сильно подпортило ожидания первого дня, напомнив о жёстком статусном различии уровней советской вертикали власти. С ярко выраженными внешними признаками. Увы, бесконтрольная власть большую часть энергии (и средств) может потратить на свои атрибуты разной конфигурации, камуфляж, видимость бурной деятельности. Потенциал уйдёт, как паровозный пар на гудок…
Удивительно, но трос с кирпичом на воротах организации облисполкома, встречавшийся разве что на въездах во дворы вторчермета, никого на студии телевидения особо не смущал. Сотрудники весело перепрыгивали полуспущенное препятствие, к показному неудовольствию сторожей на КПП. Казалось бы, кареты господ и так отличаются от холопских тачанок. Но нет, без дополнительных отличительных примет у нас ну никак нельзя. Номера новеньких обкомовских легковушек отличались даже от облисполкомовских автомобилей, иногда немного поддержанных уже в партийных органах.
Эпистолярное избиение
За глаза мы, газетчики органа обкома КПСС, сверху вниз посматривали на корреспондентов телестудии облисполкома. Они приезжали на события всегда суетливой, шумной толпой на своих разбитых проржавевших уазиках. С сумками, коробками и проводами. Мы считали коллег слабаками и неудачниками, без конца мусоливших одни и те же достижения с полей, тоней и ферм. Высокомерное отношение подпитывалось весьма наглядно - их шаблонными телесюжетами, снятыми на допотопных кинокамерах «Кинор» с подпрыгивающей картинкой, и перепадали по звуку и цвету из-за грубых склеек шестнадцатиметровой пленки. И вообще, какая же они нам ровня, писать-то толком не умеют.
Каково же было мое изумление, когда узнал, что студийцы думают о газетчиках ровно то же самое. Случилось это уже на второй или третьей общестудийной летучке. Я не сдержался и высказал, возможно, резковато свое замечание рецензенту, с упоением расхвалившему «блестящий», «проникновенный» и очень смотрибельный телеочерк своего коллеги. А этот непревзойденный «мастер», только сошедший с импровизированной трибуны, и ещё не остывший от пятиминутной оды в адрес рецензента, упоительно улыбался. Как-то слишком вызывающе внимал похвалу этот мастер видеоряда, темпоритма и уникального синхрона.
Но я-то видел их совершенно обычные, даже шаблонные зарисовки о празднике в районе (кажется, Черноярском). Где же там особый подход, новый взгляд и свежий сценарный замысел, чтобы занести очерки на «светлый экран»? Между прочим, автоматически с двойным гонораром. И вообще, на газетных летучках, к примеру, не принято расхваливать даже удачные работы коллег. Не бывает поблажек даже слабому полу с пером. Меня просто завело это откровенное творческое угодничество. Градус недовольства добавили раздражавшие незнакомые слова и термины, и вся эта атмосфера благополучия и чрезмерной раскованности. Какие к чёрту достижения, если эти первомайские сюжеты едва успели к празднику Победы?
Я вторгся в напряжённое, зыбкое творческое пространство, где критикуют только в случае открытого художественного противостояния или же в отсутствии оппонента. Иначе – взрыв эмоций, страстей – обиды и слезы. Нарушение принятого правила не прощается даже своему непосредственному начальству. Принародная резкая критика художника слова – непростительное личное оскорбление.
Я знал, что в споре даже хорошо владеющего пером собеседника, может легко одолеть мастер разговорного жанра. Но я и не собирался дискутировать. Сказал, что увидел за три недели, что успело наболеть. При всех? А где, в кабинете?
И они мне ответили. Улыбчивые коллеги с говорящими губами и зубами, будто всю жизнь ждали момента сказать, что они думают и о новом председателе, и об этих высокомерных газетчиках, не умеющих связать двух слов, и о своём тяжёлом хлебе.
Никогда не встречал столько блистательных говорунов в одном месте. Как они выступали: спокойно, внятно, аргументировано с ядовитыми намеками сквозь приветливую улыбку. Это был не ответ на обидную критику, это было эпистолярное избиение.
Особенно усердствовала Ольга Сосновская, неформальный лидер студийной оппозиции. Высокая, подвижная дамочка с расставленными открытыми глазами на скуластом выразительном лице. С громким, чуть хрипловатым басом. Ее поддержала Глазкова, отдалённо даже напоминающая Сосновскую, только с заметными монголоидными штрихами привлекательного лица. Она была постарше, опытнее, её шпильки получались изящнее и тоньше, а жалили больнее. Эстафету теледив принял осмотрительный и осторожный Андрей Жиляев, чуть ли не копия популярного актера Дворецкого. На амбразуру он, правда, никогда не бросался, но и за спины не прятался. Славные были ребята. В рот начальству не заглядывали, хоть и кровушки председательской попортили немало. Но и научили многому.
За любым человеком тянется несмываемый след его поступков. И хороших, и не очень. Достоинство определяется их разницей.
Ершистые коллеги заставили меня изменить тактику освоения сложного творческо-технологического телевизионного хозяйства. Оно оказалось сложнее газетно-издательского. Эти непонятные синхроны, видеоряды и стендапы, выезды-съёмки-монтажи, плюс рулон противоречий и нестыковок между телестудией и передающим техническим центром (ТРЦ). И кстати, эти перманентные междоусобицы, а часто - скандалы между коллективами, и натолкнули меня на мысль о создании единого творческо- технологического организма - телерадиокомпании.
«Лотос» против «Дельты»
Название «Лотос» родилось случайно. Как и многое, происходящее в переломные моменты жизни. По уставу новая организация была названа «Дельтой». Но при регистрации документов неожиданно возникли сложности, думать над новым наименованием было некогда. Проявил волюнтаризм – в голову пришло красивое имя редкого цветка. Никто не возразил.
Решительность и в чём-то дерзость студийным несогласным подзарядил демарш их непосредственного начальника Юрия Маркова. Он демонстративно не явился на мою первую встречу с коллективом комитета по телевидению и радио. Просидел, закрывшись в своём кабинете. Дело, скорее всего, было не во мне лично. Как заместитель по телевидению, Марков вполне заслуженно претендовал на место ушедшего в отставку Федорченко. Но у него почему-то не срослось. Хотя и опыт, и образование, и отсутствие «тормозной графы» в паспорте, не препятствовали Маркову стать во главе областного комитета по ТВ и РВ. Кто-кто, а я уже хорошо был знаком с болезненными рычагами «тормозного якоря» в молоткасто- серпастом. Благодаря этому, как мне кажется, год назад я и был назначен первым заместителем редактора «Волги». Хотя по профессиональным данным и стажу не хуже справился бы Михаил Зингер. Но тогда разговоры на тему графы мы старались не заводить. Даже в кулуарах. Тем более что после моей откомандировки из редакции Зингер всё рано фактически управлял процессом. В силу мягкотелости и некоторых других особенностей характера редактора Якова Харитонова.
Не любят начальники равных себе
Так получилось, что вместо вешалки в театре, на студии пришлось начинать с въездных ворот, параллельно вникая в тонкости видеорядов, телесигналов и прочих стендапов. Неизбежной рутиной, связанной с изготовлением и установкой полуавтоматических ворот, занял заместителя Панасенко. Честно говоря, представился удобный повод деликатно отвлечь его от неожиданно пробудившегося желания поуправлять творческим процессом. Грамотный инженер, оказавшийся в силу моих обязательств первым заместителем компании, он слабо разбирался в хитросплетениях творческого процесса. Узнал я об этом после кратковременной командировки и после вынужденной передачи управления компании Вячеславу Панасенко. Временное назначение вызвало бурю негодования у творцов. К моему, признаюсь, глубокому удовлетворению. Как они искренне радовались возвращению председателя, оказалось, не такого уж и плохого газетчика. Я радовался не меньше их.
А как бы почувствовал себя начальник, если бы его встретили без радости, без жалоб на оставленного на хозяйстве заместителя, вообще равнодушно? То-то же. Почему-то начальники не терпят рядом умных, успешных, или хотя бы равных по способности управлять. Ни одного такого не встретил на пути. Почему я должен быть исключением?
Первые маленькие внешние перемены сразу приподняли поплавок проснувшегося доверия к «выскочков» из газеты. Это невозможно не почувствовать, если хоть немного разбираешься в людях.
Исколесив рыбацкий край за четырнадцать дороголет, от прикаспийской Вышки - до Черного Яра, от рядового корреспондента - до первого заместителя областной газеты, кое-чему научился. Но газета, всё-таки, не телерадиокомитет, с коллективом в четверть тысячи душ.
Баржа на бюджете
Любая бюджетная госструктура напоминает команду лихтера, не обременённую мучительным поиском оптимального направления, безопасного фарватера и источников жизнеобеспечения. Внешне похожий на внушительный корабль, лихтер – всего лишь баржа на буксирном поводке (жёсткой сцепке). Ни команда, ни даже капитан-шкипер, часто и понятия не имеют об инновациях, модернизациях и прочих направлениях технического прогресса. Зачем? С полным государственным обеспечением всё это в принципе несовместимо. Общительному капитану с хорошо подвешенным языком можно годами процветать и даже слыть умелым руководителем «слаженного коллектива». Хотя в это умелое управление часто входят повседневные заботы проследить, чтобы вахта не забыла поднять флаг на корме, отругать с утра замешкавшегося помощника, шлепнуть повариху по заднице, утомленной вниманием нахальных курсантов. Это может длиться сколько угодно долго, до списания на берег по возрасту…
С точки зрения такого делоположения на наших бюджетных кораблях, до сих пор не могу сказать определенно - зачем затеял долгое, нудное, отвлекающее от основных дел строительство двухэтажного автомобильного ангара. А слова о «неустанной заботе о вверенном коллективе» стараюсь тут не использовать, потому что не верю.
Захотел человек что-то изменить. Есть в этом какая-то нравственная составляющая? Может, пожелал привлечь внимание, понравиться, наконец. Тупому самодовольному начальнику это не надо: подпевал, угодников и льстецов и так предостаточно.
Ох, эти льстецы! Они страшней глупцов и подлецов, поскольку малозаметны и разрушают изнутри. Большинство льстят не из-за страха, не по принуждению, из простых корыстных интересов быть замеченным, удостоенным вниманием начальника. А потом, возможно, обласканным и продвинутым по службе.
Катастрофа резко приближается, если рядом оказываются сразу несколько неистовых подпевал, лесть которых талантливо замаскирована. Подсознанием чувствуешь, подобострастные оценки как-то преувеличены, чрезмерно раздуты. Но разве что, немного, чуть-чуть, самую малость… А в целом-то ты явно опережаешь, успехи очевидны… Всё. Попался. Ты бронзовеешь, уже покрикиваешь на соратников, не замечаешь подчинённых, становишься незаменимым. Ты – в липких объятиях расчётливых льстецов…
Ангарная музыка
Скорее всего, задумка построить автогараж - обычный здоровый человеческий эгоизм. Но точно знаю, что именно подтолкнуло к этому, точнее – кто. Это – Виктор Орешкин, старший водитель студийного автохозяйства. Круглолицый, краснощекий, добродушный шоферской заводила с хитрой улыбкой.
А было так. Осень выдалась на редкость ветреная и холодная. В конце стало подмораживать. В то утро и вовсе сорвался снежок, просыпавшийся на неостывшую ещё землю. Ветер пытался устроить поземку, но поучаствовать смогли только мусор и ещё не высохшие желтые листья, мотавшиеся по двору телестудии. Снежинки же замертво прилипали к асфальту. Укрываясь от пронизывающего ветра, я чуть не наступил на ноги в башмаках «прощай молодость», которые перекрыли часть дорожки.
- Что случилось? – от увиденного мне стало просто не по себе. Я не знал, как и отреагировать. На промасленном армейском ватнике, на котором почему-то не таял снег, прямо на асфальте под машиной лежал человек. Он услышал крик. Его ноги быстро заёрзали и исчезли. С другой стороны уазика – «гробика» тут же показался невозмутимый Орешкин:
- Да кардан зацокал…
Он ещё улыбается, разозлился я непонятно на кого, укутывая шею от колючих снежинок…
Третий месяц ходил мимо проржавевшего насквозь автобуса, автомобильной электростанции и ещё полутора десятков «уазов» разных моделей, а в голову не пришло, почему вся техника под дождём? В комитете, правда, был один бокс. Для председательской «Волги» и спецмашины радио. Может, поэтому и не подумал…
Окончание следует
Текст подготовил Николай Васильев,
Астраханский общественно-политический еженедельник "Факт и компромат" № 17 (578), 09.05.2014 г.
