Воспоминаниям главный местечковый записыватель Щюра предавался почти каждый вечер во время обычной пьянки со своими собутыльниками-подчинёнными Моней и Миной. Рты у собутыльников вообще-то закрывались только очередными жадными глотками водки и жирной закуской, а в остальное время были открыты для болтовни.
- А тебя чем-то опять наградили? – уже который раз допытывалась Мина, - какой-то памятный знак «Честность, слава, почёт и уважение», кажется?
- Ну, да, - кивнул главзап, - второй степени.
- А третьей тебя уже награждали? – не отставала поэтесса.
- А зачем третьей? - пожал жирными плечами Щюра.
- Так ведь начинают награждать с низшей степени и поднимают до высшей.
- Не в моём случае, - загордился секретарь горкома Компартии, депутат, научный сотрудник без научной степени и широко неизвестный и нечитаемый записыватель, - моим именем ещё и аэропорт назвать хотят. Так и будет: аэропорт «Щюра». Мальвина постарается.
- Билеты там с дракой будут брать, - не к месту вставил Моня.
- Да, драки у нас были знатные, - мечтательно произнёс Щюра, - помнишь, как мы подслеповатого вздорного старикашку отметелили?
- Мы его ногами пинали, а он только кряхтел, да свои очки прикрывал, чтобы не разбили, - развеселился Моня.
- Это его имени премию потом учредили? – наморщила низкий лобик Мина, - у нас столько премий, что все и не упомнишь.
- Его, его, - захохотал Щюра, - он у нас потом ручным стал – даже стучать начал на молодых записывателей.
- А без стукачей у нас нельзя, - загорелась Мина, - ты и сам-то постукивал? – Мина преданно-влюблённо глянула на Щюру.
- Естественно, а то бы давно сидел на нарах, но с этим делом потом незадача вышла, - Щюра поморщился, - в середине девяностых мой бывший куратор из КГБ, которого с работы попёрли, решил меня шантажировать. У него, оказывается, были заготовлены ксерокопии моих докладных-донесений об антисоветских настроениях моих знакомых. Этот отщепенец угрожал передать компромат на меня в местные СМИ… Короче, мне пришлось попросить Моню уладить этот вопрос… В конечном итоге моего бывшего куратора нашли под мостом со свёрнутой шеей… Вот что удивительно: человека нет, а память о нём жива, а человек-то был отличный. Если бы он шантажировал кого-нибудь другого, то я ему помог бы с удовольствием и даже безвозмездно.
В наступившей паузе Моня неожиданно навзрыд начал читать стихи Есенина о старушке в старом шушуне.
- Ты чего? – Мина не могла найти слов. Моня порой читал есенинские стихи на литературных встречах в сельской местности, выдавая их за свои, но сейчас-то был не тот случай.
- А давайте устроим вечер памяти обо всех наших товарищах, безвременно ушедших из жизни, - предложил Моня, дочитав есенинские строки до конца.
- Дело говоришь, - одобрил Щюра, - а кого станет вспоминать?
Начали прикидывать, кого можно помянуть, и вышло, что все покойные записыватели ничего путного не записали, а если чем и отличались, то только запойными пьянками и дикими драками.
- А поэтесса Харина? – вскинулась Мина, считающая себя ученицей этой художницы наспех зарифмованного слова.
- Кому теперь нужно это старьё? – пожал плечами Щюра, - у нас теперь по лирике Моня главенствует.
- Когда-то на её стихи песни пели разные творческие коллективы, - обиделась Мина.
- Теперь на наши стихи поют, - возразил Щюра, - а именем поэтессы Хариной у нас престижная премия названа.
- Наши записыватели победу в конкурсе на эту премию называют «получить по харе», - блеснул знанием местного колорита Моня.
- Нельзя забывать прошлого, - со слезами взмолилась Мина, - ведь так и нас когда-нибудь забудут.
- А чего помнить-то? – пакостная улыбка озарила и так достаточно неприятное лицо главзапа. Он, передразнивая интонации Мины, прочитал её программное стихотворение:
- Не смейте издеваться надо мной и моими чувствами, - безо всякой слезливости возмутилась Мина, - вам, скотам, меня не понять… Меня именно такой и запомнят следующие поколения записывателей!
- А, может, вспомним поэтессу Холодкову? – Щюра был беспристрастен.
- Да когда это было? – запротестовала Мина, потому что в творчестве своём разрабатывала ту же тему, что и покойная Холодкова – неудачную любовь.
- Знойная женщина, - страстно заговорил Моня, - любила целоваться и всё такое на морозе. Это её и сгубило.
Моня закрыл глаза и прочёл несколько холодсковских строк:
- А у нас закончилась выпивка, - неожиданно объявил Моня.
- Что делать? – трагическим шёпотом задал риторический вопрос Щюра, - у меня ни в одном глазу.
Мина бросилась обзванивать знакомых и более-менее состоятельных членов союза записывателей, но ничего не складывалось.
Щюра и Моня также попытались дозвониться до перспективных знакомых, но без толка.
Наступила тягостная пауза.
- Вспомнил! – неожиданно рявкнул Щюра, - нам надо срочно попасть в наш бывший офис, который вместе со всем этажом отошёл облжилнадзору. Я в последний вечер спрятал в валик старого дивана две бутылки коньяка… Хотел унести домой, но так и не сложилось.
- Мы тогда тебя втроем домой занесли, - похвастался Моня, - пошли, пока рабочий день не кончился.
Идти было недалеко. Поднявшись на третий этаж, Щюра и Моня увидели в коридоре старый добрый диван с валиками, который вынесли для посетителей.
Разговоры были лишними. Моня своей широкой фигурой прикрыл Щюру от посторонних взглядов.
- Есть! – послышался восторженный возглас широко неизвестного переводчика, знающего с горем пополам только русский язык.
Когда гордые поэты вернулись с добычей в офис, Щюра выдал экспромтом стихотворение, написанное лет пятнадцать назад.
AST-NEWS.ru
- А тебя чем-то опять наградили? – уже который раз допытывалась Мина, - какой-то памятный знак «Честность, слава, почёт и уважение», кажется?
- Ну, да, - кивнул главзап, - второй степени.
- А третьей тебя уже награждали? – не отставала поэтесса.
- А зачем третьей? - пожал жирными плечами Щюра.
- Так ведь начинают награждать с низшей степени и поднимают до высшей.
- Не в моём случае, - загордился секретарь горкома Компартии, депутат, научный сотрудник без научной степени и широко неизвестный и нечитаемый записыватель, - моим именем ещё и аэропорт назвать хотят. Так и будет: аэропорт «Щюра». Мальвина постарается.
- Билеты там с дракой будут брать, - не к месту вставил Моня.
- Да, драки у нас были знатные, - мечтательно произнёс Щюра, - помнишь, как мы подслеповатого вздорного старикашку отметелили?
- Мы его ногами пинали, а он только кряхтел, да свои очки прикрывал, чтобы не разбили, - развеселился Моня.
- Это его имени премию потом учредили? – наморщила низкий лобик Мина, - у нас столько премий, что все и не упомнишь.
- Его, его, - захохотал Щюра, - он у нас потом ручным стал – даже стучать начал на молодых записывателей.
- А без стукачей у нас нельзя, - загорелась Мина, - ты и сам-то постукивал? – Мина преданно-влюблённо глянула на Щюру.
- Естественно, а то бы давно сидел на нарах, но с этим делом потом незадача вышла, - Щюра поморщился, - в середине девяностых мой бывший куратор из КГБ, которого с работы попёрли, решил меня шантажировать. У него, оказывается, были заготовлены ксерокопии моих докладных-донесений об антисоветских настроениях моих знакомых. Этот отщепенец угрожал передать компромат на меня в местные СМИ… Короче, мне пришлось попросить Моню уладить этот вопрос… В конечном итоге моего бывшего куратора нашли под мостом со свёрнутой шеей… Вот что удивительно: человека нет, а память о нём жива, а человек-то был отличный. Если бы он шантажировал кого-нибудь другого, то я ему помог бы с удовольствием и даже безвозмездно.
В наступившей паузе Моня неожиданно навзрыд начал читать стихи Есенина о старушке в старом шушуне.
- Ты чего? – Мина не могла найти слов. Моня порой читал есенинские стихи на литературных встречах в сельской местности, выдавая их за свои, но сейчас-то был не тот случай.
- А давайте устроим вечер памяти обо всех наших товарищах, безвременно ушедших из жизни, - предложил Моня, дочитав есенинские строки до конца.
- Дело говоришь, - одобрил Щюра, - а кого станет вспоминать?
Начали прикидывать, кого можно помянуть, и вышло, что все покойные записыватели ничего путного не записали, а если чем и отличались, то только запойными пьянками и дикими драками.
- А поэтесса Харина? – вскинулась Мина, считающая себя ученицей этой художницы наспех зарифмованного слова.
- Кому теперь нужно это старьё? – пожал плечами Щюра, - у нас теперь по лирике Моня главенствует.
- Когда-то на её стихи песни пели разные творческие коллективы, - обиделась Мина.
- Теперь на наши стихи поют, - возразил Щюра, - а именем поэтессы Хариной у нас престижная премия названа.
- Наши записыватели победу в конкурсе на эту премию называют «получить по харе», - блеснул знанием местного колорита Моня.
- Нельзя забывать прошлого, - со слезами взмолилась Мина, - ведь так и нас когда-нибудь забудут.
- А чего помнить-то? – пакостная улыбка озарила и так достаточно неприятное лицо главзапа. Он, передразнивая интонации Мины, прочитал её программное стихотворение:
Любимый, ну куда же ты ушёл?
Я жду тебя в отчаянье доселе.
Нам было вместе очень хорошо,
А без тебя живу я еле-еле…
- Не смейте издеваться надо мной и моими чувствами, - безо всякой слезливости возмутилась Мина, - вам, скотам, меня не понять… Меня именно такой и запомнят следующие поколения записывателей!
- А, может, вспомним поэтессу Холодкову? – Щюра был беспристрастен.
- Да когда это было? – запротестовала Мина, потому что в творчестве своём разрабатывала ту же тему, что и покойная Холодкова – неудачную любовь.
- Знойная женщина, - страстно заговорил Моня, - любила целоваться и всё такое на морозе. Это её и сгубило.
Моня закрыл глаза и прочёл несколько холодсковских строк:
Мне холодно с тобой и без тебя.
Ты в лес ушёл из нашей рощи,
И как любить мне, не любя,
Ведь для меня теперь ты в прошлом…
- А у нас закончилась выпивка, - неожиданно объявил Моня.
- Что делать? – трагическим шёпотом задал риторический вопрос Щюра, - у меня ни в одном глазу.
Мина бросилась обзванивать знакомых и более-менее состоятельных членов союза записывателей, но ничего не складывалось.
Щюра и Моня также попытались дозвониться до перспективных знакомых, но без толка.
Наступила тягостная пауза.
- Вспомнил! – неожиданно рявкнул Щюра, - нам надо срочно попасть в наш бывший офис, который вместе со всем этажом отошёл облжилнадзору. Я в последний вечер спрятал в валик старого дивана две бутылки коньяка… Хотел унести домой, но так и не сложилось.
- Мы тогда тебя втроем домой занесли, - похвастался Моня, - пошли, пока рабочий день не кончился.
Идти было недалеко. Поднявшись на третий этаж, Щюра и Моня увидели в коридоре старый добрый диван с валиками, который вынесли для посетителей.
Разговоры были лишними. Моня своей широкой фигурой прикрыл Щюру от посторонних взглядов.
- Есть! – послышался восторженный возглас широко неизвестного переводчика, знающего с горем пополам только русский язык.
Когда гордые поэты вернулись с добычей в офис, Щюра выдал экспромтом стихотворение, написанное лет пятнадцать назад.
Я памятью своей горжусь.
Всё помню: выпивку, закуски,
И то, что родина мне Русь.
И будем пить втроем по-русски…
Рос Эзопов, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», №38 (798), 2018 г.
