В колонии для бывших сотрудников правоохранительных органов ИК-13 в Нижнем Тагиле отбывают наказание бывшие военные, работники ФСБ, прокуратуры, ФСИН, но больше всего экс-милиционеров. Основная статья — превышение служебных полномочий. То есть попали в колонию за нарушение чьих-то прав. Но за собственные права бьются, не жалея бумаги и чернил.

Георгий — бывший сотрудник ФСБ из Астрахани. Он один из главных мастеров переписки с инстанциями. Центр притяжения для жаждущих правды и справедливости.

— Меня перевели сюда из лагеря в Мордовии три года назад, — говорит он.

— Почему? — интересуюсь я.

— А я обжаловал их взыскания, дошел до Европейского суда. В общем, решили от проблемного осужденного избавиться. Теперь, наверное, жалеют. Потому что здесь я как раз получил возможность обжаловать в их отношении еще кое-что. И давления на меня уже не оказать! — демонстрирует осужденный глубину своего юридического опыта.

Георгий отбывает срок в отряде № 5. Он охотно делится с товарищами по несчастью знаниями процессуальных тонкостей, дает почитать свою коллекцию нормативных актов. В комнате для хранения личных вещей, где обычно держат одежду и предметы гигиены, у бывшего фээсбэшника правовая база. Распечатки — от пенитенциарных правил до резолюций ООН по содержанию заключенных. Родственники присылают.

— Прокуратура неэффективна, — учит он заодно и меня. — Некоторые вещи обжалуются в российском суде. Но самый большой интерес у наших вызывает Европейский суд. Я им объясняю, как правильно подать жалобу, описываю прецедентные дела…

Сам Георгий обратился в Страсбургский суд пять лет назад, отстаивая право на справедливое судебное разбирательство. Обращение зарегистрировано, ждет очереди.

— В ФСБ я занимался борьбой с экстремизмом, — рассказывает он свою историю. — Незадолго до ареста стал начальником от­дела по работе с религиозными организациями в аппарате губернатора Астраханской области. А там выборы… Понимаете, если раньше убивали, то сейчас, когда финансово-поли­тические группировки начинают конфликтовать, ненужных людей отправляют за решетку.

Это он прозрачно намекает, что его дело сфабриковано. История печальная и длинная. Сначала обвинили в организации покушения на убийство местной шишки.

— Я был уверен, что суд меня оправдает. Оказалось, нет. Осудили на основании показаний одного человека. Экспертиза показала, что он инвалид второй группы по шизофрении! До сих пор пенсию получает. Но потом созвали другую экспертную комиссию, и она постановила, что свидетель никогда ранее не болел. Меня сделали «пособником» и «подстрекателем» преступления. А потерпевший по делу — лидер криминальной группировки «Татарский профсоюз». Это сейчас он в тюрьме, а тогда был заместителем муфтия по административно-хозяйственным отношениям. Осудили.

— Кассация была в Москве, — продолжает Георгий. — Я понял, что мечу бисер, когда увидел в телевизоре своего влиятельного потерпев­шего. Отклонили.

— Направили меня в лагерь для бывших сотрудников правоохранительных органов в Мордовию. Просто обжаловать приговор было бессмысленно: ни к чему не приведет. Но я нашел зацепку. Потребовал возбудить уголовное дело в отношении экспертной комиссии, которая постановила, что злополучный свидетель по моему делу — шизофреник. Суд-то решил, что свидетель здоров. А значит, комиссия вроде бы соврала и можно возобновить разбирательство, которое приведет к пересмотру и моего дела. Ох, иллюзии!

Если бы прокуратура начала разбирательство, выяснилось бы, что первая комиссия говорила правду, и пришлось бы Георгия оправдать. Не начинать разбирательство — незаконно. И прокуратура… просто отказала осужденному, не объясняя причин. Он обжаловал это в суде. Тогда прокуратура отменила незаконное постановление об отказе в разбирательстве. И вынесла новое. Такое же.

— Как думаете, сколько было отменено и заново вынесено одинаковых постановлений прокуратуры? — интригует меня Георгий. — Двадцать! Заволокитили.

— В итоге я обратился в Европейский суд, — говорит бывший фээсбэшник. — Практически единственная инстанция, которая работает. Будем ждать коммуникации.

Непросто, когда на полмира есть чуть ли ни единственный справедливый суд. В который приходится обращаться даже бывшим борцам с экстремизмом.

— У нас в колонии есть градация, — объясняет Георгий. — Самые некотируемые осужденные — бывшие милиционеры. Быстрее всех ломаются, громче всех канючат. Особенно участковые с рынка. Закон бывшие сотрудники узнают в основном после осуждения. Могу судить по своему отряду. Из ста двадцати пяти человек пятнадцать теперь действительно могут грамотно писать обращения. Еще тридцать стараются. Остальные быстро акклиматизи­руются: нарды, домино, телевизор. Но все равно пишут жалобы — просто не относятся к этому серьезно. Самое страшное в колонии — деградация. Поэтому, когда мне предложили возглавить совет коллектива отряда, СКО, я согласился.

Председатель СКО — эдакий замполит. Он заботится об умственном развитии осужденных, руководит звеньями. Звено отряда — это группа людей, которые по мере сил изучают историю, кино, религию, занимаются спортом или играют в шахматы. Они готовят стенды для расширения кругозора соседей, устраивают соревнования, а иногда и праздники.

— Здесь абсолютно не знают историю России, — сокрушается Георгий. — Кто к каким конфессиям принадлежит, не знают основы, догматику, каноны… По многим майорам с вышкой за версту видно: диплом в метро купили.

Оказывается, по первому образованию Георгий — учитель истории и общественно-правовых дисциплин. Может, поэтому ему так ловко удается делать из бывших милиционеров юридически грамотных граждан. Говоря об образовании осужденных, он не упоминает местную библиотеку. Там хранят Мамина-Сибиряка, но читают детективы, исторические, приключенческие романы и фэнтези. Самые популярные книжки — «Хроники Амбера» и «Волкодав».

В коридоре отряда № 5 два стенда. Один для официальных уведомлений, другой для общеобразовательных материалов. Обязаловка — это списки осужденных, которые получили поощрения или взыскания, объявления об изменениях почтовых тарифов и прочие мелочи бытия. Общеобразоваловка — плакаты по истории России, поздравления с религиозными праздниками и тому подобные возбудители смысла жизни. Фээсбэшник Георгий давно сделал одно ценное наблюдение: если, к примеру, тот же плакат с хронологией крупнейших битв на Руси повесить на стенд для объявлений администрации, его прочитает гораздо больше народу. Видимо, инстинкт выработался.

Результат налицо: две трети отряда № 5, в котором Георгий занимается всеобщим просвещением, в этом месяце получили письменные поощрения от администрации. Значит, они не просто «хорошо себя вели», а совершили разные достойные поступки: организовывали мероприятия, победили в каком-нибудь конкурсе, проявили себя с лучшей стороны. Возникает вопрос: почему одни и те же люди на госслужбе проявили себя с худшей стороны, а в тюрьме — с лучшей? Неужели здесь более здоровая корпоративная среда?

— Говорить о законности приговоров в России… очень сложно сейчас, — рассуждает бывший борец с экстремизмом Георгий.

Он перелистывает свою переписку с Европейским судом.

— Когда взрывают аэропорт, осужденные волнуются: у всех на воле родные, друзья, — продолжает он. — Но если кто-нибудь взорвет прокуратуру, не думаю, что будет такая же реакция. Гляньте, какие новости смотрит отряд. РЕН ТВ, программу Марианны Максимовской.

— А ведь вы работали в ФСБ, — замечаю. — Боролись с экстремизмом, а теперь сами почти экстремист.

— Не-не! Я просто… индифферентен к власти.

Несколько выходцев из колоний для бывших сотрудников ударились в откровенную правозащиту. Михаил Трепашкин выпускает «Российский тюремный журнал». Андрей Аржуханов стал помощником адвоката.

— Мне более-менее понятно, что представляют собой власть и общество, — говорит Георгий. — Еще со следственного изолятора. Условно-досрочное освобождение у меня не за горами, есть несколько предложений работы. Южно-Российский гуманитарный институт приглашает писать кандидатскую. Но я не уверен, что хочу жить в этой стране.

Георгий рассказывает про знаменитое дело трех британцев, обвиненных в убийстве. Один повесился в камере, и рядом нашли записку — что-то вроде чистосердечного признания. В результате двух других осудили. Но технологии развивались, и однажды экспертиза выяснила, что подпись под предсмертным письмом подделана следователем. Вся Британия вышла на улицы. Граждане составили обращение с требованием освободить невиновных. Тони Блэр ехал на машине и наткнулся на эту демонстрацию, пришлось выйти и вместе со всеми его подписать.

— Приведите мне аналогичный пример в России, — говорит Георгий. — Нету?

Комично, конечно, что милиционеры, нарушившие чужие права, так отчаянно борются за свои собственные. Но большинство граждан и этого не могут.

— Есть предположение, что сотрудники милиции законами не интересуются до тех пор, пока не попадут в колонию, — говорю Георгию, проверяя свою версию о том, что идеальный мент — отсидевший.

— Безусловно, — отвечает он. — Поэтому большинство уголовных дел и построено на левых, недопустимых доказательствах.

— Еще есть предположение, что некоторые сидельцы были бы лучшими полицейскими, чем большинство действующих сотрудников с воли.

— Вне сомнений, — добивает меня Георгий. — Здесь люди кардинально меняются. Был милиционер господином на рынке. А тут попал в противоположные условия. Многие ломаются. Остальные становятся лучше. Вы обратили внимание, здесь у бывших пэпээсников глаза светятся? У них ясный, осмысленный взгляд. Поищите у их коллег на воле такие глаза. Не найдете.

Оригинал материала: rusrep.ru/article/2011/06/22/ideal_policeman