Летом 1970 года в Астрахань приехала творческая киногруппа студии имени Горького во главе с Василием Шукшиным. В нее входил оператор Анатолий Заболоцкий, художник Петр Пашкевич. На следующий день в областной молодежной газете уже слышался деловитый говорок директора будущего фильма Геннадия Евгеньевича Шолохова:
— Братцы мои, да кто же лучше газетчиков знает свой край? Вы народ мобильный, неизбалованный. Так что не скромничайте и приступайте к помощи.
— Конкретно, что требуется-то?
— Объясняю, — продолжал энергичный Шолохов, — группа приехала выбирать места для натурных съемок. Фильм у нас грандиозный. Цветной, широкоэкранный, а может, и широкоформатный, трехсерийный. И называется "Я пришел дать вам волю", что в переводе — "Степан Разин".
На третий день знакомства с Шукшиным отваживаюсь на этакую дерзость:
— Василий Макарович, очень хочется взять у вас интервью для нашей газеты...
Сказал и думаю: "Сейчас этот молчун пошлет ко всем чертям. До нас ли ему?". И уж говорю совсем негодное:
— Конечно, наша газета малоформатная, областная, да еще и молодежная. Не тот коленкор...
— Чего прибедняешься?.. — говорит он сурово. — Или читателей своих не уважаешь? Задавай-ка вопросы.
В этот момент коршуном спикировал оператор Заболоцкий:
— Василий Макарович, умоляю: откажись. Никаких интервью! Это ж, сам знаешь, плохой признак. Когда картину не начали, а уж раззвонили...
— Не могу устоять, — улыбается Шукшин, — перед областной молодежной, да еще и малоформатной...
И вот он уже придирчиво правит стенограмму своего интервью, которая, кстати, каким-то чудом у меня сохранилась, задумывается, набрасывает в черновик новые абзацы, потом переписывает их в готовый текст. Что же побудило его, писателя, отображающего сегодняшнюю народную жизнь, обратиться к событиям трехсотлетней давности, к образу Степана Разина?
— Раздумья над русским крестьянством, его путями, его судьбами, — говорит Василий Макарович. — Степан Разин — личность сильная, интересная. Самое поэтическое лицо в нашей истории, как сказал о нем Александр Сергеевич Пушкин.
— Но ведь о Разине много написано. Чапыгин, Злобин, например. В какой-то мере в литературе характер Степана Тимофеевича высвечен. Вы можете повториться.
— Повториться не боюсь, — убежденно отвечает Шукшин. — Нас разделяет время... Пока народ будет помнить Разина, художники будут делать попытки воссоздать этот сложный образ. Но с каждым разом, очевидно, по-разному... Хотелось бы уйти от шаблона и облегченного решения. Например, это не традиционный великан с ломаной бровью, пугающий Стенька Разин. Я хочу снять с него внешнюю богатырскость и привлечь внимание зрителя к его уму. Еще молодым казаком ходил он в качестве дипломата Войска Донского на переговоры к калмыкам. А как он повел дело после Персидского похода! Отягощенный сражениями, добром, больными людьми, пленниками, он сумел провести все это через Астрахань, где его сторожили стрельцы. Уйти на Дон. Там сохранить, умножить силы, не разбазарить добро и по весне подняться с продуманным планом.
Он не стал называть актеров, которые должны играть в новом фильме. Еще не делали кинопроб.
— Ясно только одно, что митрополита Иосифа никто не сыграет лучше Николая Симонова, — сделал исключение Шукшин. — На роль Степана Разина кого мечу? Не знаю. Проблема номер один...
Позже выяснилось, что Степана он мечтал сыграть сам. Даже бороду отпустил. И вообще фильм о Степане Разине считал одним из главных дел в своей жизни.
Не суждено было ему снять этот фильм. На киностудии имени Горького, на двери, где помещался штаб его киногруппы, табличка с названием фильма через полгода сменилась. Вместо "Я пришел дать вам волю" значилось "Печки-лавочки".
Поймав мой удивленный взгляд, он, указывая на табличку, произнес:
— От великого до смешного — один шаг... Буду пока снимать кинокомедию.
Гораздо позже я узнал, как тогда развивались события. Корифеи студии, привыкшие получать лавры за свои режиссерские работы, направили в самые высокие инстанции своеобразный донос на Шукшина. Они требовали "закрыть" подготовительные работы над фильмом, мотивируя тем, что автор трактует концепцию народного восстания, противоречащую советской исторической науке, что, кроме вреда, картина ничего не принесет. Корифеев, естественно, послушали. Так был безжалостно похоронен благородный замысел талантливейшего русского художника. После кончины Василия Макаровича эти "правдолюбцы" лили крокодильи слезы по поводу тяжелой утраты. Не называю имена, поскольку и их уж нет в живых. Пусть, как говорится, рассудит всех Бог.
В порядке "компенсации" руководство студии предложило Шукшину реализовать залежавшийся его сценарий "Печек-лавочек". На главные роли метил Василий Макарович Леонида Куравлева и Нонну Мордюкову. Но модный в то время Куравлев, обремененный участием в съемках одновременно нескольких фильмов, отказался от предложения. В ультимативной форме предложила себя на главную женскую роль в картине супруга Василия Макаровича — Лидия Федосеева. Он-то считал, что, родив двух замечательных дочек, Лида целиком отдастся семье, их воспитанию, тем более, что не очень-то одобрял, когда режиссеры в своих фильмах снимают жен. А тут такая безвыходная ситуация — под угрозой картина. Мне кажется, что судьба здесь распорядилась дальновидно. Другого дуэта и "Печках-лавочках", как Шукшин — Федосеева, и представить невозможно.
После успешного шествия по кинотеатрам этой кинокомедии Василий Макарович и Анатолий Дмитриевич Заболоцкий решили покинуть студию имени Горького. По этому поводу в 1973 году Шукшин писал мне: "Дела наши с "Разиным" — тухлые. Говорильня. Действительно, много сладких речей, но... и романа пока не выпускают (четвертый год лежит в издательстве), и фильм пока не дают. Сейчас с Толей делаем "Калину красную". Перешли на "Мосфильм". Допекли... Но и тут... Впрочем, Игорь, не жалуюсь, не пойми так... Нормально, только жить что-то грустно. Только работой и спасаюсь...".
Лишь летом 1974 года, за несколько недель до смерти, Шукшину было, наконец, официально разрешено снимать картину о Степане Разине. Скончался он на съемках фильма "Они сражались за Родину". Василий Макарович согласился исполнить роль Лопахина ради того, чтобы поучиться у Сергея Бондарчука снимать многолюдные батальные сцены, ведь их в будущем разинском фильме намечалось немало.
О скромности Шукшина говорили все, кто был с ним знаком. Будучи известным актером, режиссером, писателем, лауреатом Государственных премий РСФСР и СССР, заслуженным деятелем искусств республики, победителем международного кинофестиваля, его семья из четырех человек ютилась на окраине Москвы в Свиблово в двухкомнатной квартирке. Многие его прозаические произведения рождались в переполненной табачным дымом тесной кухне. Только в конце жизни ему удалось перебраться в добротную кооперативную квартиру. У государства жилья так и не заработал.
На проходной киностудии, в общем-то, один из основных и видных ее специалистов, он не преминул раскрыть перед вахтершей свое служебное удостоверение.
— Я режиссер, а это товарищи журналисты. Пожалуйста, разрешите им пройти со мной...
В тот день, наполненный фактами из закрытой лекции о тревожных событиях в Польше, связанных с падением Гомулки, я пересказывал ее содержание Василию Макаровичу. Он слушал внимательно, не перебивая, ведь в официальной прессе об этих событиях почти ничего не говорилось. Под конец он резюмировал:
— Не дай Бог случиться таким массовым волнениям в России. Сколько безвинной крови прольется. Мы ею сыты по горло.
В то лето 1970 года после двухнедельного пребывания в Астрахани киногруппа готовилась к отъезду, и вдруг беда — та, теперь уже ушедшая в историю вспышка холеры. Василий Макарович со своими товарищами был вынужден еще на месяц остаться в Астрахани: никого из города тогда не выпускали. В отличие от своих собратьев, изнывающих от жары и вынужденного безделья, он все время работал. По некоторым признакам предполагаю, что в эти дни он писал удивительно трогательный рассказ «Сапожки».
Шукшин в те дни казался мне замкнутым, угрюмым человеком, он особенно не шел на контакты с людьми.
Даже в обком партии для переговоров делегировал директора фильма. Он обычно посиживал на бордюрчике тротуара в проулке, покуривал, дожидаясь своего полномочного посла. Заказывал чашку двойного кофе в кондитерском магазине, что на Советской улице.
— Вас узнают на улицах? — спросил я его как-то.
— Слава Богу, почти нет. Я не люблю, когда меня узнают. Даже теряюсь. Как себя вести? Что говорить, куда руки девать? Ведь на тебя смотрят с любопытством. А я такой же человек, как и все. А тут расспросы начинаются, автографы. Актер должен интересовать зрителя на экране. Слегка улыбнулся.
— Вообще-то несколько раз узнавали. Спрашивали: "Слушай, мужик, мы с тобой на Севере на лесозаготовках не вкалывали? Больно уж лицо знакомое. На соседнем участке не ты ли в бригадирах ходил?".
Как я уже говорил, на первый взгляд Василий Макарович представляется очень замкнутым и даже хмурым человеком. Но приглядишься — в глазах его то и дело пробегают веселые зайчики. Даже удаль какая-то затаенно-сдержанная светится. Молчит, молчит, да вдруг ввернет словцо. Чувствуешь: тонко и весело. Кстати, о словце или, вернее, об одной фразе, которую он приписал к тексту интервью нашей молодежной газете. Задавал шутливый вопрос: будет ли Шукшин в своем фильме о Разине бросать за борт княжну, да еще и в набежавшую волну? По его словам, был подготовлен ответ: "Будет Степан бросать княжну. Если не бросить, зритель не простит. Ведь песня об этом сложена, прекрасная народная песня...". Василий Макарович подумал-подумал, озорно блеснул очами и дописал еще одну фразу: "Как тут не бросить!".
Отправился я в Ленинград поучиться очно в Высшей партийной школе в тридцатишестилетнем возрасте. Сообщаю Василию Макаровичу о своих переменах. В конце делового ответного письма, как подарок, шутливое пожелание: "Ну, будь умницей, учись на "хорошо" и "отлично", по поведению — не ниже 4. Будут деньги, можно на 3, но... Общегодовая должна быть 5. В этом все искусство женатых студентов".
Вообще в его произведениях множество озорных шуток. Читают ли рассказы, смотрят ли его фильмы — люди смеются. Но он никогда не ставил самоцелью рассмешить. Прочитал я в журнале "Сельская молодежь" рассказ Шукшина "Микроскоп". Как-то зашел о нем разговор.
— Ну и рассмешили вы всех, Василий Макарович! — наивно и честно доложил я.
А в рассказе шла речь о том, как передовой колхозник потратил свою трудовую премию на покупку учебного микроскопа, конечно, втайне от жены. И как он углубился "в науку", как открывал давно открытое, написано было очень смешно.
— Рассмешил, говоришь? — переспросил Шукшин. — Ну а подумай, что я хотел сказать этим сюжетом?
Я начал высказывать свои соображения в том смысле, что народные таланты неиссякаемы, что жизненные обстоятельства порой мешают проявить способности отдельным людям.
— Да не об этом речь в рассказе-то! — перебил меня Василий Макарович. Щека его дрогнула. — А О том, что людям всегда надо правду говорить. Ведь это так нравственно и справедливо — правду. И тогда они не будут докапываться до нее вот такими самодеятельными, изнурительными путями.
Шукшин писал романы, повести, пьесы, рассказы, сценарии, ставил авторские фильмы, играл основные роли и в своих картинах, и у других режиссеров. И это несколько раздражало. Даже один известный, ныне покойный, писатель в когда-то нашумевшем романе недвусмысленно бросил упрек Василию Макаровичу. Но давайте признаемся честно: разве на той или иной творческой ниве он не добился богатых всходов?
— И все-таки я больше литератор, — как-то признался он. — У меня мало близких товарищей в кругу кинематографистов. А вот в писательской среде чувствую себя свободно. Наверное, здесь главные мои интересы. Кого я люблю из ныне здравствующих? Конечно же, Василия Белова. Живет парень в Вологде, а такую талантливейшую повесть написал — "Привычное дело". Не читал? Обязательно познакомься. Мне кажется, что эта повесть со временем войдет в классику русской прозы. А как здорово пишет Федор Абрамов! Нравится Виктор Некрасов. Заинтересовал меня молодой сибиряк Валентин Распутин. Стоит за ним последить...
Судьба одарила меня возможностью несколько раз пообщаться с Василием Макаровичем. И лишь в одном виню себя, что не решился сказать ему добрые слова при жизни о том, что он замечательный писатель, достойный и самобытный продолжатель чеховских традиций, так необходимый своему народу. Мы, русские, порой считаем неуместным, а то и бестактным, высказывать в глаза свое восхищение мыслителям, поводырям нравственности, в то время как другие превозносят своих, и не всегда заслуженно. Что это? Парадокс в характере большого, а потому беспечного народа?
Проходят годы, но память о Василии Макаровиче не меркнет в моей душе. Она как бы подсвечивается образовавшейся дружбой с Толей Заболоцким — последним кинооператором Шукшина. Бывая в Москве, обязательно выкраиваю время провести вечер в его уютной квартире за чашкой чая. Заваривает его Анатолий на душистых лесных травах с вологодчины, собираемых матушкой Василия Ивановича Белова. Мы говорим о прошлом, о сегодняшнем тревожном дне, о судьбах России и ее замечательных творцах. Я уверен, что Анатолий был самым близким другом Шукшина в последние годы. Но это обстоятельство он не афиширует. Мне верится, что именно он, Заболоцкий, рано или поздно напишет самые полные, самые достоверные воспоминания о творческих и нравственных исканиях Василия Макаровича Шукшина.
Игорь Бодров, «Встречи в пути»
Кстати
Три года назад телеканал "ТВ Центр" посвятил национальному кумиру документальный фильм "Василий Шукшин. Прощание", в котором попытался раскрыть тайну гибели великого артиста.
