На улице Свердлова за стальной оградой, предусмотрительно отступив от проезжей части, возвышается шестиэтажное здание. Оно не всегда было изолировано от дороги пламенного большевика. В начале девяностых другой известный революционер Феликс Дзержинский, установленный в сквере напротив центрального входа в шестиэтажку, был ещё на свободе. И любой желающий мог подойти к суровому памятнику и заглянуть в глаза. А при желании дотронуться до торчащей бородки главного чекиста страны Советов. Проходил мимо много лет. Никогда не видел, чтобы кто-то приблизился к монументу.
В дом за железным Феликсом я попал не по своей воле. Перестройка и гласность вносили небывалые перемены во взаимоотношения советской власти и простого народа. Начали с не совсем с простого. С тех представителей, которые смогут народу об этом хотя бы сообщить.
Короче, по заданию обкома КПСС спецкорр его печатного органа и был направлен в управлении КГБ (тогда он так именовался) для налаживания открытости и гласности тайного ведомства. И хотя я служил в газете уже в должности завотделом, о чем спрашивать своих собеседников не знал. Ничего предосудительного. О чём разговаривать, если об этой закрытой конторе точно известно лишь название? Правда, СМИ тех лет были переполнены жуткими историями о преступлениях энкэвэдэшников, о допросах и пытках в сталинских лагерях. НКВД-КГБ подвергались жестокой критике со всех сторон: и с самого верха, и снизу. Чекистов уличали в страшных грехах: и содеянных, и как это часто бывает, в придуманных (как будто мало настоящих).
…У массивной двери меня встретил рядовой военнослужащий. Молодой солдат без оружия и цепких пронизывающих взглядов. Странно. Разве такой должен охранять цитадель тайных дел? Рядом у стойки – кафедры караулил невысокого роста широкоплечий офицер средних лет. «Яровой, здравия желаю» – представился военный, и тут же предложил следовать за ним. Так и сказал, причем довольно строго. – «Следуйте за мной». Без «пожалуйста» или «прошу вас», что прозвучало, мягко говоря, очень непривычно. Встревоженный рассудок попытался обуздать вдруг нахлынувшие очень неприятные воображения. Ничего умного кроме бравады он придумать не успел.
- А где пыточная комната? Покажите? – ляпнул я. И продолжил мямлить, заполняя неловкость про «спецпомещения для допросов с пристрастием, без которых не обходится ни одна спецслужба мира…» Яровой замер, изучающе посмотрел на меня. Потом ухмыльнулся.
«Пыточных подвалов у нас нет» – улыбка вежливости никак не изменила строгости его лица. Бывает же такое единение внешности с профессией: вроде бы обходительный, в меру внимательный, а в глазах – постоянная тревога, и всегда настороже. Бесцеремонность гостя Ярового, конечно, озадачила, но он твердо добавил: «Можете поверить на слово».
И мы пошли по широкому коридору с кабинетами по обеим сторонам. Почти как в новом здании обкома партии (белый дом на улице Советской) где кабинеты гораздо просторнее и расположены по одной стороне. Начали с музея ВЧК-КГБ развернутого в одном из холлов здания. Ничего особенного, обычная коллекция в основном старых документов и немного стрелкового оружия. Без формальностей Яровой дал подержать автомат ППШ времен Отечественной войны, взяв его из открытого стенда. Еле удержал неподъемную железяку, изъеденную ржавчиной. Боже, как с такой тяжестью воевали наши солдаты. Экскурсия прервалась неожиданно. Меня повели к самому главному. Оказалось, в музее мы просто ожидали, когда нас позовут в приемную.
В кабинет проводил дежурный офицер. К нам навстречу поднялся худощавый улыбчивый человек невысокого роста в гражданском костюме. Спросил сопровождавшего меня, всё ли гостю показали, какие планы. Предложил сесть. Я даже растерялся. Так искренне доброжелательно встречали разве что в парткомах сельских районов, куда не ступала нога областного корреспондента. Сразу вспомнились надутые от важности и недоступности первые секретари городских райкомов партии: от Дмитриева до Сидоренко. А тут, пожалуйста, нормальный, доброжелательный товарищ. Какие коварные шпионы, подвалы и пытки? Культурные, интеллигентные люди. Вспомнил, что нахожусь всё-таки в штабе государственной безопасности, когда обратил внимание на вытянувшегося в струну за моей спиной дежурного. Он отвечал четко, кратко, словно примагниченный поворачиваясь вслед движению начальника. Хозяином кабинета оказался недавно назначенный на должность Владимир Жилинский (на фото). Так познакомился с будущим генералом службы государственной безопасности.
Не знаю, как оценивали его в тайных кругах, но в гражданском общении это был культурный, обходительный человек, без тени генеральского превосходства.
В чём был толк от первого знакомства и последующих встреч, сказать трудно. Общались, составляли некие творческие планы освещения деятельности. Ничего такого мы, конечно, о ведомстве не писали. Все ограничивалось личными контактами, сухими пространными заметками. Словом, скорее всего больше формальным выполнением установки дня по налаживанию гласности и открытости.
Откровенно говоря, выполнить директиву партии на провинциальном уровне по большому счету было практически невозможно. Что хотело от журналистов руководство КГБ и компартии? Масштабных и захватывающих историй (фильмов, передач и книг) о героизме и преданности светлым идеалам бойцов невидимого фронта. Что желали узнать мы? Конечно, как тогда говорили – «жареные» факты, криминал и что-нибудь из тайных операций спецслужб. Кто бы нам об этом сообщил? Да и были ли эти глобальные спецоперации по обезвреживанию лазутчиков в тихой провинциальной окраине страны? Много ли тайн и секретов мог отыскать вражеский шпион в известной всему миру столице арбузов, воблы и черной икры? Может и были. Во всяком случае, знакомые из ведомства на Свердлова об этом не рассказывали.
…Последняя встреча случилась в середине нулевых, когда в газете уже не служил. Позвонил как обычно сотрудник управления и попросил повидаться. Думал, обсудим какой-нибудь план телепередач, давно не беседовали. Но незнакомый полноватый мужчина с осторожным взглядом стал интересоваться другим. Он расспрашивал о личных планах, о настроении в коллективе. Настрой был, мягко говоря, не очень. Накануне сверху как раз спустили очередное новшество: выдавать зарплату по раздельным ведомостям. А начальнику, повысив оклад, – только в запечатанном конверте. Было много чего ещё несуразного, несвоевременного и не по делу. Внимательный собеседник, разговор по душам. Выложил всё начистоту. Излил, что наболело, ожидая понимания или даже какого-то сочувствия. Но никакого диалога у нас как раньше уже, увы, не получилось…
Наверное, поменялась повестка дня, открытость и гласность утратили свою актуальность. Никакой особой печали тогда не испытал.
Николай Василич, журналист, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 11 (669)
AST-NEWS.ru
В дом за железным Феликсом я попал не по своей воле. Перестройка и гласность вносили небывалые перемены во взаимоотношения советской власти и простого народа. Начали с не совсем с простого. С тех представителей, которые смогут народу об этом хотя бы сообщить.
Короче, по заданию обкома КПСС спецкорр его печатного органа и был направлен в управлении КГБ (тогда он так именовался) для налаживания открытости и гласности тайного ведомства. И хотя я служил в газете уже в должности завотделом, о чем спрашивать своих собеседников не знал. Ничего предосудительного. О чём разговаривать, если об этой закрытой конторе точно известно лишь название? Правда, СМИ тех лет были переполнены жуткими историями о преступлениях энкэвэдэшников, о допросах и пытках в сталинских лагерях. НКВД-КГБ подвергались жестокой критике со всех сторон: и с самого верха, и снизу. Чекистов уличали в страшных грехах: и содеянных, и как это часто бывает, в придуманных (как будто мало настоящих).
…У массивной двери меня встретил рядовой военнослужащий. Молодой солдат без оружия и цепких пронизывающих взглядов. Странно. Разве такой должен охранять цитадель тайных дел? Рядом у стойки – кафедры караулил невысокого роста широкоплечий офицер средних лет. «Яровой, здравия желаю» – представился военный, и тут же предложил следовать за ним. Так и сказал, причем довольно строго. – «Следуйте за мной». Без «пожалуйста» или «прошу вас», что прозвучало, мягко говоря, очень непривычно. Встревоженный рассудок попытался обуздать вдруг нахлынувшие очень неприятные воображения. Ничего умного кроме бравады он придумать не успел.
- А где пыточная комната? Покажите? – ляпнул я. И продолжил мямлить, заполняя неловкость про «спецпомещения для допросов с пристрастием, без которых не обходится ни одна спецслужба мира…» Яровой замер, изучающе посмотрел на меня. Потом ухмыльнулся.
«Пыточных подвалов у нас нет» – улыбка вежливости никак не изменила строгости его лица. Бывает же такое единение внешности с профессией: вроде бы обходительный, в меру внимательный, а в глазах – постоянная тревога, и всегда настороже. Бесцеремонность гостя Ярового, конечно, озадачила, но он твердо добавил: «Можете поверить на слово».
И мы пошли по широкому коридору с кабинетами по обеим сторонам. Почти как в новом здании обкома партии (белый дом на улице Советской) где кабинеты гораздо просторнее и расположены по одной стороне. Начали с музея ВЧК-КГБ развернутого в одном из холлов здания. Ничего особенного, обычная коллекция в основном старых документов и немного стрелкового оружия. Без формальностей Яровой дал подержать автомат ППШ времен Отечественной войны, взяв его из открытого стенда. Еле удержал неподъемную железяку, изъеденную ржавчиной. Боже, как с такой тяжестью воевали наши солдаты. Экскурсия прервалась неожиданно. Меня повели к самому главному. Оказалось, в музее мы просто ожидали, когда нас позовут в приемную.
В кабинет проводил дежурный офицер. К нам навстречу поднялся худощавый улыбчивый человек невысокого роста в гражданском костюме. Спросил сопровождавшего меня, всё ли гостю показали, какие планы. Предложил сесть. Я даже растерялся. Так искренне доброжелательно встречали разве что в парткомах сельских районов, куда не ступала нога областного корреспондента. Сразу вспомнились надутые от важности и недоступности первые секретари городских райкомов партии: от Дмитриева до Сидоренко. А тут, пожалуйста, нормальный, доброжелательный товарищ. Какие коварные шпионы, подвалы и пытки? Культурные, интеллигентные люди. Вспомнил, что нахожусь всё-таки в штабе государственной безопасности, когда обратил внимание на вытянувшегося в струну за моей спиной дежурного. Он отвечал четко, кратко, словно примагниченный поворачиваясь вслед движению начальника. Хозяином кабинета оказался недавно назначенный на должность Владимир Жилинский (на фото). Так познакомился с будущим генералом службы государственной безопасности.
Не знаю, как оценивали его в тайных кругах, но в гражданском общении это был культурный, обходительный человек, без тени генеральского превосходства.
В чём был толк от первого знакомства и последующих встреч, сказать трудно. Общались, составляли некие творческие планы освещения деятельности. Ничего такого мы, конечно, о ведомстве не писали. Все ограничивалось личными контактами, сухими пространными заметками. Словом, скорее всего больше формальным выполнением установки дня по налаживанию гласности и открытости.
Откровенно говоря, выполнить директиву партии на провинциальном уровне по большому счету было практически невозможно. Что хотело от журналистов руководство КГБ и компартии? Масштабных и захватывающих историй (фильмов, передач и книг) о героизме и преданности светлым идеалам бойцов невидимого фронта. Что желали узнать мы? Конечно, как тогда говорили – «жареные» факты, криминал и что-нибудь из тайных операций спецслужб. Кто бы нам об этом сообщил? Да и были ли эти глобальные спецоперации по обезвреживанию лазутчиков в тихой провинциальной окраине страны? Много ли тайн и секретов мог отыскать вражеский шпион в известной всему миру столице арбузов, воблы и черной икры? Может и были. Во всяком случае, знакомые из ведомства на Свердлова об этом не рассказывали.
…Последняя встреча случилась в середине нулевых, когда в газете уже не служил. Позвонил как обычно сотрудник управления и попросил повидаться. Думал, обсудим какой-нибудь план телепередач, давно не беседовали. Но незнакомый полноватый мужчина с осторожным взглядом стал интересоваться другим. Он расспрашивал о личных планах, о настроении в коллективе. Настрой был, мягко говоря, не очень. Накануне сверху как раз спустили очередное новшество: выдавать зарплату по раздельным ведомостям. А начальнику, повысив оклад, – только в запечатанном конверте. Было много чего ещё несуразного, несвоевременного и не по делу. Внимательный собеседник, разговор по душам. Выложил всё начистоту. Излил, что наболело, ожидая понимания или даже какого-то сочувствия. Но никакого диалога у нас как раньше уже, увы, не получилось…
Наверное, поменялась повестка дня, открытость и гласность утратили свою актуальность. Никакой особой печали тогда не испытал.
Николай Василич, журналист, астраханский областной общественно-политический еженедельник «Факт и компромат», № 11 (669)
