Астраханскому драматическому театру давно был нужен герой. И вот он появился – дерзкий и бескомпромиссный, циничный, чувственный и настоящий. Спектакль-модификация по роману Михаила Лермонтова «Герой нашего времени», поставленный режиссером из Латвии Галиной Полищук.
Это было хорошей провокацией, как для публики, так и для участников этого завораживающего действа. Спектакль сложный, многогранный, вероломный. Хотя в нём много недосказанной нежности, как и в самом лермонтовском герое.
Невзирая на адаптацию, модификацию, модернизацию, неповторимый авторский стиль сохранен, узнаваем и читается в каждом из трех выбранных режиссером частей романа: «Фаталист», «Тамань» и «Белла».
Режиссер Галина Полищук – личность в театральном мире уникальная. Вся ее творческая биография - блестящая, но неровная, счастливая, но сложная, позволяет говорить о ней как о мастере в современном европейском театре, безусловно, знаковом. Очень хотелось спросить режиссера о многом. И вот появилась такая возможность.
- Как в вашей жизни появился Астраханский драматический театр? Вы осуществили здесь две постановки (первая работа Галины Полищук в астраханском драмтеатре спектакль «Не сотвори себе» по пьесе Марии Зелинской). Такие вещи не происходят случайно. Или происходят?
- И случайно, и не случайно. Игорь Лысов работал у нас на курсе одним из педагогов, это был совсем непростой курс. Его мастером был сегодня знаменитая одиозная фигура основателя новой процессуальности Бориса Юхананова, сегодня руководитель театральной Мекки Москвы «Электротеатра». «Художник в неволе не размножается», – сказал он: «Работайте с кем хотите». Я выбрала Игоря, а потом Клим выбрал меня.
Уже после учебы мы пересеклись с Лысовым в Эстонии, где он работал худруком в русском театре, а у меня была постановка в эстонском. А потом я уже репетировала в Латвии, он мне позвонил и пригласил в Астрахань, сказал, что хочет, чтобы астраханцы увидели хороший европейский театр, что надо формировать вкус, он здесь совсем ужасный.
Зашла на сайт, посмотрела фото из спектаклей: минус 30-40 лет театральной реальности. На самом деле за всем этим прячется отсутствие режиссуры и сценографии, хоть какого-то художественного решения, а соответственно высказывания, пошлость и театральная безвкусица, лень, нежелание развиваться и работать, идти в ногу со зрителем, к сожалению, это очень далеко от профессионального костюмного классического спектакля.
В принципе, как ужасно может выглядеть театр юга России, я немного представляла, так как мой один латышский спектакль «Фейсбук. Постскриптум» питерский фестиваль по программе развития провинциального театра привозили в Симферополь, нас это сильно тогда шокировало. Нет, вы поймите, я люблю хороший классический спектакль, и периодически к нему возвращаюсь, как люблю хорошее костюмное кино. Но это опять была ужасная театральщина с присущей провинциальному театру вкусовщиной.
Не люблю слово – провинциальный, оно как бы сразу принижает, чисто русское понятие, неправильное. У нас есть город у моря Лиепая – население всего 70 тысяч, они так им горды, их театр приглашает на постановки Костю Богомолова и соперничает с рижскими своими постановками, кстати, рижане едут туда смотреть спектакли, то же самое в Эстонии, Норвегии, Германии – я там работала. Попробуйте американцу, где-нибудь в Сеуле сказать, что он из провинции. Надо менять сознание, тогда и город будет другой, и театр.
Отнеслись с художником Айгарсом Озолиньшем к проекту больше, как к приключению, без амбиций и миссии, сразу спросила – а где море? Море не оказалось. А вот Лысов оказался прав, приезжай: все страшно и ужасно, но актеры хорошие. Моря нет, а хороших актеров нашла. Честные, талантливые личности, с харизмой, полюбила их до такой степени, что готова все бросить и работать с ними.
Хотя мне еще до сих пор все мои друзья и сценографы крутят у виска – ты в такую провинцию, ты видела их спектакли? Но это трудно понять, если ты встретил актеров, которые способны транслировать твою идею, ты нашел с ними художественные точки соприкосновения, ты за ними на северный полюс поедешь. Я отдаю себе отчет, и понимаю, сколько здесь проблем, нерешенных вопросов.
- Вы рассматриваете возможность дальнейшей своей работы в Астрахани?
- Мне кажется, что смогла бы помочь создать театр, опыт и понимание, как есть. Дать почувствовать, как это, когда все по-другому. Сейчас там идут непростые процессы. Нужно создать нормальный репертуар, поменять систему взаимоотношений в коллективе, изменить маркетинговую политику, и за счет этого увеличить фонд заработной платы, сделать его более логичным и прозрачным, наладить взаимоотношения и ответственность между труппой и цехами, первостепенно – создать нормальное планирование и условия работы, это их страшно выхолащивает, добиться международного признания, поднять репутацию спектаклей и театра в целом, за счет этого изменить отношения зрителя к театру, поменять часть зрителя, привести нового.
А потом, все определяет театральный успех. Я никогда не забуду тот день, когда они мне звонили, такие счастливые и наперебой рассказывали, как их хвалили, наш спектакль, и это их текст, «такие профессионалы» (в театр приехали ведущие театральные критики Питера и Москвы), цитирую актеров – «которые столько видели», говорили, «значит, мы тоже можем быть на уровне?».
Они нам сказали, что наш спектакль – гордость театра, что его нужно обязательно возить и показывать, что это европейский стиль, и это должны видеть и другие театры России и не только. Я была счастлива, сделать кого-то счастливым.
Это знак. Я вообще фаталист, если сразу случилось, значит твое. Это у меня от Клима – приди, услышь пространство, почувствуй, твое или нет. А у них была такая тоска по настоящей работе, по режиссеру, который может им помочь, они жадно меня глотали и отдавали взамен свою любовь, так было и со вторым спектаклем.
- Ваша постановка «Героя нашего времени» вызвала бурную реакцию у публики и критики. Равнодушных не осталось. Эта постановка продемонстрировала высокий потенциал труппы театра. Актеры живут и умирают на сцене с какой-то неистовой страстью. Как удалось достичь такого ошеломляющего эффекта?
- Многое я ожидала увидеть, но профессионализм актеров приятно удивил. И как я понимаю, это не случайно, как раз-таки методологически им везло, и, мне кажется, правильно продолжать эту традицию живого театра, или как ее называет Васильев «игрового». Я сейчас поясню, эта труппа не могла возникнуть ниоткуда, и мне редко нравятся актеры. То, что они очаровываются мною, это одно. Как говорил мой Учитель – это не твоя заслуга, это тебе не принадлежит. Бог дал, Бог забрал, поэтому говорит, будь с ним осторожна – это он про Талант. А актеры – это единственное, через что ты транслируешь в мир, и тут я очень жестка во взаимоотношениях и их выборе.
А тут думаю, странно: и, вот, ответ: как-то так получилась, что в театре долгие годы работал Таюшев, ученик Васильева. Лысов, актер, режиссер Васильева, обучал нас как раз методу игрового театра, не хотелось бы, чтоб труппа все это растеряла. Это дорогого стоит. Такая манера игры плюс наличие режиссера, который их не переучивал бы, а воспользовался бы тем, что они умеют, плюс современный театр, и это мог бы быть театр, заметный не только в России.
- То есть труппа астраханской драмы может не перенести инородной своей природе режиссерской энергетики?
- Они не примут других, им будет сложно, это их убьет. Васильев, его направление, и его потомки – это очень много, это Вселенная. Они ее вобрали в себя, и сейчас уничтожат каждого, кто попытается эту вселенную отобрать. Поэтому сейчас в театре происходят такие ломки, театр болен. И не художники это не понимают, пытаются это решать какими-то непонятными способами, что только усугубляет все еще больше. Чем больше будет приходить разных режиссеров, может быть, даже крутых, тем тяжелее будет актерам. Поэтому они так срослись с Лысовым и так болезненно его теряли.
Но сейчас, раз уж мы про это заговорили, отвлекусь от методологии и поговорим немного о руководстве творческим сознанием. Я проникаю глубоко внутрь и слушаю их импульсы. В Астрахани многие были недовольны жестким рисунком, рисунок роли, разбора, четкой конкретики, в который не всегда просто им было попасть, но это не так, я строю этот рисунок, опираясь на них – та же метафизика театра, о которой мы с вами уже говорили.
Помимо всего этого необходимо создать коллектив спектакля, повернутый на работу, понять, кому и что ты можешь доверить, с чем кто справится, вычислить всех лидеров, тайных и явных.
Но тут все непросто, они художники – почему часто у директоров с нехудожественным мышлением не получается управлять такими коллективами: здесь не действуют директивы и указания, выговоры, все это вызывает обратную реакцию у творческого человека.
- Как актеры нашего театра работали в заданной вами системе?
- Кто такие творцы? Как о них прекрасно сказал Арто, это те, кто идет за предел. Почему театр Жестокости? Они любят боль и готовы сделать больно и себе и другому, особенно – зрителю! Это их профессия, это их наполняет, это дарит им жизнь.
Я тоже этим пользуюсь: вижу, актер подошел к пропасти и боится прыгнуть, приходиться бить, очень больно, они любят эту боль. Начинаются слезы, обиды, бессонные ночи – понимаю, процесс пошел. Я даю им время, время страдать, ненавидеть меня, жаловаться в курилке – у них идет внутренняя работа, я ее запустила, душа актера, ее материя трудится! Я вне репетиций ее не касаюсь, специально игнорирую, чтоб не помешать, не зря же говорят, роли меняют суть актера-человека, я обязана им разрешить выстроить в себе эту васильевскую вертикаль человек-роль, персонаж-актер. А потом обязательно будет репетиция, где мир разомкнется и наступит любовь.
- Сейчас в театре складывается непростая ситуация в связи с тем, что более полугода у коллектива нет худрука. Это рождает внешние конфликты и внутренние противоречия.
- Существовавший в таком пространстве, а оно сильнее жизни, громче, пронзительнее – не может вернуться назад. Почему я говорю, что им будет трудно. Как объяснить это руководителям, не работающим с такими метафизическими планами? Это не завод, и не банк! Или, как говорили актеры директору Национального театра, бывшему директору конфетной фабрики «Лайма», мы не конфетки и печеньки, и в очередной раз снимали их с должности.
Так что дело тут не в том, что я ведьма, которая завораживает актерский коллектив, заставляя идти за собой, уходить из театров в никуда, или, как писали мягче на обложке журнала «колдунья», нет, дело в методологии, в театральной школе, именно отсутствие такой игры, рождает ощущение пустоты и фальши, театрального притворства. Одним словом, пережив это, актер уже не может быть прежним. А если может, значит, либо мы не доработали, либо его судьба дальше жить с переломанным хребтом.
И тут не помогут психологические игры и конфронтация, на которую часто подсаживаются руководители, она ведет к обратному – она мотивирует на скандалы и борьбу, а не на творчество.
А мы с вами выяснили – художнику нравится страдать, это делает его героем и в собственных глазах, и в глазах коллег. Объявите актеру выговор, снимите зарплату, он будет страдальцем, то есть героем театра. Вы проиграете.
- Сейчас тон во многих российских театрах задают директора. С этим не все согласны. Что вы можете сказать по этому поводу?
- О директорском театре. По-моему, Додин говорил, что смешно берет директор театр, как правило, театр добит, его надо спасать, сам спасти его не может, разобраться в театральных школах не может, дать направление не может, кого слушать, кому верить, каждый в кабинете ему подчиненные разыгрывают драму.
Дальше начинают приглашаться спасители, спринтеры, у которых свои цели, и которых развитие театра, его движение, труппа, ощущение актеров, вообще не волнует. Главное, выжать все, что можно и идти самому дальше. Труппа при таком подходе становится просто неуправляемой, все режиссеры разные, у всех разный подход к профессии, каждый приходит и говорит, все, что вы делали до меня – это фигня, делаем теперь так, они, души наивные, верят одному, другому, третьему.
В какой-то момент понимают, что ничего не понимают, ощущают себя профнепригодными, уже никому не верят и не доверяют. Съедают всех, и правильно делают, нельзя же всякий раз давать себя насиловать. Директор получает, чего хотел: агрессивный неуправляемый коллектив, актеров, которые хотят и жаждут крови, они один раз ведь уже ее попробовали.
Они художники, и не могут сегодня рисовать, как Дали, а завтра как Репин, это каждый раз будет дилетантством. Поэтому я за длинную дистанцию, с определенными целями и идеями. Поэтому априорно, несмотря на то, что я работала в самом престижном театре Латвии, окруженная любовью директора и критиков, имела возможность, несмотря на штат постановок в мире, оттуда уйти и возглавить свой театр.
- Вы не раз кардинально меняли свою судьбу, принимали нестандартные и резкие решения. Насколько вы решительный человек?
- Когда из национального театра ушла Полищук, вернувшись со спектаклем с престижного фестиваля «Новая Европа», где публика аплодировала полчаса, мы собрали пресс-конференцию прямо в аэропорту, и объявили о своем уходе, ушли в никуда. И министр сказала: я долго смотрела, что будет с этими строптивыми художниками – а они выиграли несколько международных фестивалей и получили контракт в Норвегии.
Вернувшись, она открыла нам свой театр. Естественно – это шутка, никаких чар я не использую, работаю честно, чего и требую от других. Все конфликтные ситуации стараюсь проговаривать и выслушивать людей, когда они понимают, что их слышат и им не врут, что в коллективе существует справедливость, независимо от роли, должности, появляется коллективная ответственность. Я думаю, что помимо моей профессии режиссера, именно об этом будут говорить не только актеры, но и цеха.
Уже во время репетиций я слышу их страхи, что вы уедете, и опять все не будут работать, опять будут проблемы с постановочной частью. Это все система, театр, это система, где если не выстроено грамотно, не работает одно, то и не будет работать другое. А зарплаты в цехах маленькие, и тут приходиться мотивировать их, поднимая в них значимость, вовлекая в общую идею и цель.
Что я вам тут об инфраструктуре театра – все это не просто. Большой зал на 800-1000 мест, у тебя на сцене 50 актеров, за сценой монтировщики, одевальщики, гримеры, реквизиторы, сзади звуко-, свето- и видео цеха, времени пять дней, все билеты проданы! А у тебя вместо волшебной палочки только микрофон, голос и очень четкие внятные команды. Думать некогда, стараешься видеть даже затылком. И пусть мне кто-то из них скажет, что ошибся, я сразу говорю – подумай, сколько объектов внимания я держу в голове. Это обычно успокаивает, и личный пример работает. Потом, я просто труп, отдаешь все, что у тебя есть.
- Насколько политические процессы, происходящие в обществе и государстве, затрагивают театральную жизнь?
- Естественно, театр не мог существовать вне политики, хоть он и назывался независимый. Мы тогда с первой моей работой в качестве очередного режиссера в национальном театре сделали спектакль по известной латышской классике «Вей, ветерок». Спектакль, учувствовал в престижных фестивалях, завоевывал призовые места. Нас поддерживала правящая партия, которая и внесла наш театр в бюджет. Официально министр открыл театр за заслуги и популяризацию Латвии через театральное искусство за ее пределами, с устной договоренностью, что я не брошу национальный театр, и обязуюсь осуществлять там, хоть одну постановку в сезон.
Театр, расположенный, в самом центре Риги, быстро обрел свой лицо и популярность, актеры стали медийными лицами, благодаря фестивалям, к некоторым слава пришла и не только в Латвии. Играли по 32 спектакля в месяц, на полгода вперед продавали билеты. Нам казалось, что такой театр закрыть не смогут, народ не даст. Но оказалось – пошлейшая фраза «незаменимых нет» – работает.
Это был год выборов. У меня был большой рейтинг популярности, не знаю, как они его высчитывают. В общем, пришлось участвовать в выборах. Раймонд Паулс предложил, он тогда уже не был министром, но еще был в Сейме, и хотел уходить, кто-то нужен был на его место. Министру культуры я тоже не могла отказать, очень много в свое время она сделала для нашего театра.
Планировалось, что буду представлять культуру, типа на должность министра культуры, но после выборов красиво откажусь и дальше буду заниматься своей профессии. Просто должна была помочь своим именем набрать голоса.
Парадоксально, что партия – явный бессменный лидер, типа вашей «Единой России», старики, у которых национальный вопрос был не на первом месте, а экономика проиграла. Политическая стратегическая ошибка – отказ возвращать кредит Евросоюзу. Президента, министра культуры и мэра – всех сняли. Как вы понимаете, наш театр тоже ждали репрессии, его закрыли. Закрытие было скандальным, прозвучало осуждение политики Латвии из Москвы, оттуда приехали два канала – 1 канал и Россия – наша пресса тоже штурмовала министерство и боролась за нас, но все безуспешно. Это было очень больно, первый раз я проиграла, и так сильно, и так больно. Первый раз подвела людей. У меня сильная ответственность: если вы со мной, я за вас отвечаю. Это было очень тяжело. Дальше, я как Шапиро – он прекрасно описывает эту ситуацию в книге «Какзакрывался занавес» – решила: я не буду работать в Риге в театрах никогда, как бы мне не было плохо и тяжело.
- Насколько я знаю, актеры нашего театра очень скучают по работе с вами. Они верят вам и любят. И ваши чувства к ним ответны. А такая взаимность дорогого стоит! Очень хотелось бы верить в счастливое для всех разрешение романа астраханской драмы и русского режиссера из Латвии…
- Оглядываясь на свой профессиональный путь, я понимаю, что обрела самое главное, что помогает мне работать, творить, созидать. Это спокойствие, умение прогнозировать и планировать процессы и уверенность в себе! Да, я знаю, как создать крепкий спектакль и современный театр!
Мой опыт позволяет мне это утверждать! Ни один из актеров, режиссеров, авторов, всех тех, кто поверил мне, последовал за мной, никогда не пожалели об этом! И я этим горжусь! Театр может существовать без интриг, зависти и скандалов! Театр может быть семьей, где люди с разными характерами и способностями дополняют друг друга и создают произведение искусства. Мне очень приятно видеть, что астраханский театр драмы обладает таким потенциалом. Астраханский театр богат! Богат людьми, опытом, мудростью, своим прекрасным волжским колоритом, который чувствуешь, как свежий утренний воздух! Для меня всегда будет ценным и дорогим время работы, дружбы, жизни в Астрахани!
AST-NEWS.ru
Это было хорошей провокацией, как для публики, так и для участников этого завораживающего действа. Спектакль сложный, многогранный, вероломный. Хотя в нём много недосказанной нежности, как и в самом лермонтовском герое.
Невзирая на адаптацию, модификацию, модернизацию, неповторимый авторский стиль сохранен, узнаваем и читается в каждом из трех выбранных режиссером частей романа: «Фаталист», «Тамань» и «Белла».
Режиссер Галина Полищук – личность в театральном мире уникальная. Вся ее творческая биография - блестящая, но неровная, счастливая, но сложная, позволяет говорить о ней как о мастере в современном европейском театре, безусловно, знаковом. Очень хотелось спросить режиссера о многом. И вот появилась такая возможность.
- Как в вашей жизни появился Астраханский драматический театр? Вы осуществили здесь две постановки (первая работа Галины Полищук в астраханском драмтеатре спектакль «Не сотвори себе» по пьесе Марии Зелинской). Такие вещи не происходят случайно. Или происходят?
- И случайно, и не случайно. Игорь Лысов работал у нас на курсе одним из педагогов, это был совсем непростой курс. Его мастером был сегодня знаменитая одиозная фигура основателя новой процессуальности Бориса Юхананова, сегодня руководитель театральной Мекки Москвы «Электротеатра». «Художник в неволе не размножается», – сказал он: «Работайте с кем хотите». Я выбрала Игоря, а потом Клим выбрал меня.
Уже после учебы мы пересеклись с Лысовым в Эстонии, где он работал худруком в русском театре, а у меня была постановка в эстонском. А потом я уже репетировала в Латвии, он мне позвонил и пригласил в Астрахань, сказал, что хочет, чтобы астраханцы увидели хороший европейский театр, что надо формировать вкус, он здесь совсем ужасный.
Зашла на сайт, посмотрела фото из спектаклей: минус 30-40 лет театральной реальности. На самом деле за всем этим прячется отсутствие режиссуры и сценографии, хоть какого-то художественного решения, а соответственно высказывания, пошлость и театральная безвкусица, лень, нежелание развиваться и работать, идти в ногу со зрителем, к сожалению, это очень далеко от профессионального костюмного классического спектакля.
В принципе, как ужасно может выглядеть театр юга России, я немного представляла, так как мой один латышский спектакль «Фейсбук. Постскриптум» питерский фестиваль по программе развития провинциального театра привозили в Симферополь, нас это сильно тогда шокировало. Нет, вы поймите, я люблю хороший классический спектакль, и периодически к нему возвращаюсь, как люблю хорошее костюмное кино. Но это опять была ужасная театральщина с присущей провинциальному театру вкусовщиной.
Не люблю слово – провинциальный, оно как бы сразу принижает, чисто русское понятие, неправильное. У нас есть город у моря Лиепая – население всего 70 тысяч, они так им горды, их театр приглашает на постановки Костю Богомолова и соперничает с рижскими своими постановками, кстати, рижане едут туда смотреть спектакли, то же самое в Эстонии, Норвегии, Германии – я там работала. Попробуйте американцу, где-нибудь в Сеуле сказать, что он из провинции. Надо менять сознание, тогда и город будет другой, и театр.
Отнеслись с художником Айгарсом Озолиньшем к проекту больше, как к приключению, без амбиций и миссии, сразу спросила – а где море? Море не оказалось. А вот Лысов оказался прав, приезжай: все страшно и ужасно, но актеры хорошие. Моря нет, а хороших актеров нашла. Честные, талантливые личности, с харизмой, полюбила их до такой степени, что готова все бросить и работать с ними.
Хотя мне еще до сих пор все мои друзья и сценографы крутят у виска – ты в такую провинцию, ты видела их спектакли? Но это трудно понять, если ты встретил актеров, которые способны транслировать твою идею, ты нашел с ними художественные точки соприкосновения, ты за ними на северный полюс поедешь. Я отдаю себе отчет, и понимаю, сколько здесь проблем, нерешенных вопросов.
- Вы рассматриваете возможность дальнейшей своей работы в Астрахани?
- Мне кажется, что смогла бы помочь создать театр, опыт и понимание, как есть. Дать почувствовать, как это, когда все по-другому. Сейчас там идут непростые процессы. Нужно создать нормальный репертуар, поменять систему взаимоотношений в коллективе, изменить маркетинговую политику, и за счет этого увеличить фонд заработной платы, сделать его более логичным и прозрачным, наладить взаимоотношения и ответственность между труппой и цехами, первостепенно – создать нормальное планирование и условия работы, это их страшно выхолащивает, добиться международного признания, поднять репутацию спектаклей и театра в целом, за счет этого изменить отношения зрителя к театру, поменять часть зрителя, привести нового.
А потом, все определяет театральный успех. Я никогда не забуду тот день, когда они мне звонили, такие счастливые и наперебой рассказывали, как их хвалили, наш спектакль, и это их текст, «такие профессионалы» (в театр приехали ведущие театральные критики Питера и Москвы), цитирую актеров – «которые столько видели», говорили, «значит, мы тоже можем быть на уровне?».
Они нам сказали, что наш спектакль – гордость театра, что его нужно обязательно возить и показывать, что это европейский стиль, и это должны видеть и другие театры России и не только. Я была счастлива, сделать кого-то счастливым.
Это знак. Я вообще фаталист, если сразу случилось, значит твое. Это у меня от Клима – приди, услышь пространство, почувствуй, твое или нет. А у них была такая тоска по настоящей работе, по режиссеру, который может им помочь, они жадно меня глотали и отдавали взамен свою любовь, так было и со вторым спектаклем.
- Ваша постановка «Героя нашего времени» вызвала бурную реакцию у публики и критики. Равнодушных не осталось. Эта постановка продемонстрировала высокий потенциал труппы театра. Актеры живут и умирают на сцене с какой-то неистовой страстью. Как удалось достичь такого ошеломляющего эффекта?
- Многое я ожидала увидеть, но профессионализм актеров приятно удивил. И как я понимаю, это не случайно, как раз-таки методологически им везло, и, мне кажется, правильно продолжать эту традицию живого театра, или как ее называет Васильев «игрового». Я сейчас поясню, эта труппа не могла возникнуть ниоткуда, и мне редко нравятся актеры. То, что они очаровываются мною, это одно. Как говорил мой Учитель – это не твоя заслуга, это тебе не принадлежит. Бог дал, Бог забрал, поэтому говорит, будь с ним осторожна – это он про Талант. А актеры – это единственное, через что ты транслируешь в мир, и тут я очень жестка во взаимоотношениях и их выборе.
А тут думаю, странно: и, вот, ответ: как-то так получилась, что в театре долгие годы работал Таюшев, ученик Васильева. Лысов, актер, режиссер Васильева, обучал нас как раз методу игрового театра, не хотелось бы, чтоб труппа все это растеряла. Это дорогого стоит. Такая манера игры плюс наличие режиссера, который их не переучивал бы, а воспользовался бы тем, что они умеют, плюс современный театр, и это мог бы быть театр, заметный не только в России.
- То есть труппа астраханской драмы может не перенести инородной своей природе режиссерской энергетики?
- Они не примут других, им будет сложно, это их убьет. Васильев, его направление, и его потомки – это очень много, это Вселенная. Они ее вобрали в себя, и сейчас уничтожат каждого, кто попытается эту вселенную отобрать. Поэтому сейчас в театре происходят такие ломки, театр болен. И не художники это не понимают, пытаются это решать какими-то непонятными способами, что только усугубляет все еще больше. Чем больше будет приходить разных режиссеров, может быть, даже крутых, тем тяжелее будет актерам. Поэтому они так срослись с Лысовым и так болезненно его теряли.
Но сейчас, раз уж мы про это заговорили, отвлекусь от методологии и поговорим немного о руководстве творческим сознанием. Я проникаю глубоко внутрь и слушаю их импульсы. В Астрахани многие были недовольны жестким рисунком, рисунок роли, разбора, четкой конкретики, в который не всегда просто им было попасть, но это не так, я строю этот рисунок, опираясь на них – та же метафизика театра, о которой мы с вами уже говорили.
Помимо всего этого необходимо создать коллектив спектакля, повернутый на работу, понять, кому и что ты можешь доверить, с чем кто справится, вычислить всех лидеров, тайных и явных.
Но тут все непросто, они художники – почему часто у директоров с нехудожественным мышлением не получается управлять такими коллективами: здесь не действуют директивы и указания, выговоры, все это вызывает обратную реакцию у творческого человека.
- Как актеры нашего театра работали в заданной вами системе?
- Кто такие творцы? Как о них прекрасно сказал Арто, это те, кто идет за предел. Почему театр Жестокости? Они любят боль и готовы сделать больно и себе и другому, особенно – зрителю! Это их профессия, это их наполняет, это дарит им жизнь.
Я тоже этим пользуюсь: вижу, актер подошел к пропасти и боится прыгнуть, приходиться бить, очень больно, они любят эту боль. Начинаются слезы, обиды, бессонные ночи – понимаю, процесс пошел. Я даю им время, время страдать, ненавидеть меня, жаловаться в курилке – у них идет внутренняя работа, я ее запустила, душа актера, ее материя трудится! Я вне репетиций ее не касаюсь, специально игнорирую, чтоб не помешать, не зря же говорят, роли меняют суть актера-человека, я обязана им разрешить выстроить в себе эту васильевскую вертикаль человек-роль, персонаж-актер. А потом обязательно будет репетиция, где мир разомкнется и наступит любовь.
- Сейчас в театре складывается непростая ситуация в связи с тем, что более полугода у коллектива нет худрука. Это рождает внешние конфликты и внутренние противоречия.
- Существовавший в таком пространстве, а оно сильнее жизни, громче, пронзительнее – не может вернуться назад. Почему я говорю, что им будет трудно. Как объяснить это руководителям, не работающим с такими метафизическими планами? Это не завод, и не банк! Или, как говорили актеры директору Национального театра, бывшему директору конфетной фабрики «Лайма», мы не конфетки и печеньки, и в очередной раз снимали их с должности.
Так что дело тут не в том, что я ведьма, которая завораживает актерский коллектив, заставляя идти за собой, уходить из театров в никуда, или, как писали мягче на обложке журнала «колдунья», нет, дело в методологии, в театральной школе, именно отсутствие такой игры, рождает ощущение пустоты и фальши, театрального притворства. Одним словом, пережив это, актер уже не может быть прежним. А если может, значит, либо мы не доработали, либо его судьба дальше жить с переломанным хребтом.
И тут не помогут психологические игры и конфронтация, на которую часто подсаживаются руководители, она ведет к обратному – она мотивирует на скандалы и борьбу, а не на творчество.
А мы с вами выяснили – художнику нравится страдать, это делает его героем и в собственных глазах, и в глазах коллег. Объявите актеру выговор, снимите зарплату, он будет страдальцем, то есть героем театра. Вы проиграете.
- Сейчас тон во многих российских театрах задают директора. С этим не все согласны. Что вы можете сказать по этому поводу?
- О директорском театре. По-моему, Додин говорил, что смешно берет директор театр, как правило, театр добит, его надо спасать, сам спасти его не может, разобраться в театральных школах не может, дать направление не может, кого слушать, кому верить, каждый в кабинете ему подчиненные разыгрывают драму.
Дальше начинают приглашаться спасители, спринтеры, у которых свои цели, и которых развитие театра, его движение, труппа, ощущение актеров, вообще не волнует. Главное, выжать все, что можно и идти самому дальше. Труппа при таком подходе становится просто неуправляемой, все режиссеры разные, у всех разный подход к профессии, каждый приходит и говорит, все, что вы делали до меня – это фигня, делаем теперь так, они, души наивные, верят одному, другому, третьему.
В какой-то момент понимают, что ничего не понимают, ощущают себя профнепригодными, уже никому не верят и не доверяют. Съедают всех, и правильно делают, нельзя же всякий раз давать себя насиловать. Директор получает, чего хотел: агрессивный неуправляемый коллектив, актеров, которые хотят и жаждут крови, они один раз ведь уже ее попробовали.
Они художники, и не могут сегодня рисовать, как Дали, а завтра как Репин, это каждый раз будет дилетантством. Поэтому я за длинную дистанцию, с определенными целями и идеями. Поэтому априорно, несмотря на то, что я работала в самом престижном театре Латвии, окруженная любовью директора и критиков, имела возможность, несмотря на штат постановок в мире, оттуда уйти и возглавить свой театр.
- Вы не раз кардинально меняли свою судьбу, принимали нестандартные и резкие решения. Насколько вы решительный человек?
- Когда из национального театра ушла Полищук, вернувшись со спектаклем с престижного фестиваля «Новая Европа», где публика аплодировала полчаса, мы собрали пресс-конференцию прямо в аэропорту, и объявили о своем уходе, ушли в никуда. И министр сказала: я долго смотрела, что будет с этими строптивыми художниками – а они выиграли несколько международных фестивалей и получили контракт в Норвегии.
Вернувшись, она открыла нам свой театр. Естественно – это шутка, никаких чар я не использую, работаю честно, чего и требую от других. Все конфликтные ситуации стараюсь проговаривать и выслушивать людей, когда они понимают, что их слышат и им не врут, что в коллективе существует справедливость, независимо от роли, должности, появляется коллективная ответственность. Я думаю, что помимо моей профессии режиссера, именно об этом будут говорить не только актеры, но и цеха.
Уже во время репетиций я слышу их страхи, что вы уедете, и опять все не будут работать, опять будут проблемы с постановочной частью. Это все система, театр, это система, где если не выстроено грамотно, не работает одно, то и не будет работать другое. А зарплаты в цехах маленькие, и тут приходиться мотивировать их, поднимая в них значимость, вовлекая в общую идею и цель.
Что я вам тут об инфраструктуре театра – все это не просто. Большой зал на 800-1000 мест, у тебя на сцене 50 актеров, за сценой монтировщики, одевальщики, гримеры, реквизиторы, сзади звуко-, свето- и видео цеха, времени пять дней, все билеты проданы! А у тебя вместо волшебной палочки только микрофон, голос и очень четкие внятные команды. Думать некогда, стараешься видеть даже затылком. И пусть мне кто-то из них скажет, что ошибся, я сразу говорю – подумай, сколько объектов внимания я держу в голове. Это обычно успокаивает, и личный пример работает. Потом, я просто труп, отдаешь все, что у тебя есть.
- Насколько политические процессы, происходящие в обществе и государстве, затрагивают театральную жизнь?
- Естественно, театр не мог существовать вне политики, хоть он и назывался независимый. Мы тогда с первой моей работой в качестве очередного режиссера в национальном театре сделали спектакль по известной латышской классике «Вей, ветерок». Спектакль, учувствовал в престижных фестивалях, завоевывал призовые места. Нас поддерживала правящая партия, которая и внесла наш театр в бюджет. Официально министр открыл театр за заслуги и популяризацию Латвии через театральное искусство за ее пределами, с устной договоренностью, что я не брошу национальный театр, и обязуюсь осуществлять там, хоть одну постановку в сезон.
Театр, расположенный, в самом центре Риги, быстро обрел свой лицо и популярность, актеры стали медийными лицами, благодаря фестивалям, к некоторым слава пришла и не только в Латвии. Играли по 32 спектакля в месяц, на полгода вперед продавали билеты. Нам казалось, что такой театр закрыть не смогут, народ не даст. Но оказалось – пошлейшая фраза «незаменимых нет» – работает.
Это был год выборов. У меня был большой рейтинг популярности, не знаю, как они его высчитывают. В общем, пришлось участвовать в выборах. Раймонд Паулс предложил, он тогда уже не был министром, но еще был в Сейме, и хотел уходить, кто-то нужен был на его место. Министру культуры я тоже не могла отказать, очень много в свое время она сделала для нашего театра.
Планировалось, что буду представлять культуру, типа на должность министра культуры, но после выборов красиво откажусь и дальше буду заниматься своей профессии. Просто должна была помочь своим именем набрать голоса.
Парадоксально, что партия – явный бессменный лидер, типа вашей «Единой России», старики, у которых национальный вопрос был не на первом месте, а экономика проиграла. Политическая стратегическая ошибка – отказ возвращать кредит Евросоюзу. Президента, министра культуры и мэра – всех сняли. Как вы понимаете, наш театр тоже ждали репрессии, его закрыли. Закрытие было скандальным, прозвучало осуждение политики Латвии из Москвы, оттуда приехали два канала – 1 канал и Россия – наша пресса тоже штурмовала министерство и боролась за нас, но все безуспешно. Это было очень больно, первый раз я проиграла, и так сильно, и так больно. Первый раз подвела людей. У меня сильная ответственность: если вы со мной, я за вас отвечаю. Это было очень тяжело. Дальше, я как Шапиро – он прекрасно описывает эту ситуацию в книге «Какзакрывался занавес» – решила: я не буду работать в Риге в театрах никогда, как бы мне не было плохо и тяжело.
- Насколько я знаю, актеры нашего театра очень скучают по работе с вами. Они верят вам и любят. И ваши чувства к ним ответны. А такая взаимность дорогого стоит! Очень хотелось бы верить в счастливое для всех разрешение романа астраханской драмы и русского режиссера из Латвии…
- Оглядываясь на свой профессиональный путь, я понимаю, что обрела самое главное, что помогает мне работать, творить, созидать. Это спокойствие, умение прогнозировать и планировать процессы и уверенность в себе! Да, я знаю, как создать крепкий спектакль и современный театр!
Мой опыт позволяет мне это утверждать! Ни один из актеров, режиссеров, авторов, всех тех, кто поверил мне, последовал за мной, никогда не пожалели об этом! И я этим горжусь! Театр может существовать без интриг, зависти и скандалов! Театр может быть семьей, где люди с разными характерами и способностями дополняют друг друга и создают произведение искусства. Мне очень приятно видеть, что астраханский театр драмы обладает таким потенциалом. Астраханский театр богат! Богат людьми, опытом, мудростью, своим прекрасным волжским колоритом, который чувствуешь, как свежий утренний воздух! Для меня всегда будет ценным и дорогим время работы, дружбы, жизни в Астрахани!
Интервью подготовила Екатерина Некрасова
Это с сайта old.puaro.lv (к сожалению, ссылки тут запрещены).
А из другой статьи ("Дайте денег звезде, а..!" на сайте rus.jauns.lv), например, выясняется, почему от Полищук на родине отвернулись коллеги и последние зрители. И да, слова про политическую проституцию тут прямо в точку: "Полищук даже было объявила о закрытии «Обсерватории», но так просто сдаваться не собиралась и в разгар предвыборной компании сделала ход конем — вступила в Народную партию и согласилась участвовать в выборах по списку «За лучшую Латвию». После чего Рижская дума выделила для спектаклей театра новый зал Дома конгрессов.
Откровенный «прогиб» под нужных людей вызвал негодование со стороны некоторых коллег Полищук. «Проституция в нашей стране не запрещена, а политическое бл***тво даже приветствуется», — сказал по этому поводу Алвис Херманис, считающийся лучшим латвийским театральным режиссером, несмотря на то, что когда-то был дружен с Полищук. Режиссер также с иронией добавил, что пример Полищук хорошо показывает, что нужно делать, чтобы добиться успеха в Латвии. Некоторые другие режиссеры были немного спокойней. «Нахожусь в похожей ситуации, без работы, но ради нее в партию не вступил бы», — сказал коллега Полищук Виестурс Кайришс".
Короче, похоже, Галина Полищук хочет действовать по старому сценарию и устроить на бюджетные деньги налогоплательщиков свой личный театр, с блэкджеком и всем сопутствующим. Доказательством этому служит и ее стремление «поменять часть зрителя», который вообще-то имеет право смотреть то, что хочет – в единственном-то государственном Драмтеатре города. Надеюсь, Министерство культуры не пустит эту Drama queen на пост художественного руководителя.